— Конечно.

— И так как он хорош с испанским королем, он и воспользуется этой дружбой.

— Вы хотите сказать, что он будет также в добрых отношениях с генералом ордена иезуитов, дорогой Арамис?

— Это может случиться, герцогиня.

— И тогда меня лишат пенсии, которую я получаю от иезуитов?

— Боюсь, что лишат.

— Как-нибудь выкрутимся. Разве после Ришелье, после Фронды, после изгнания герцогиня де Шеврез может чего-нибудь испугаться, дорогой мой?

— Вы ведь знаете, что пенсия достигает сорока восьми тысяч ливров в год.

— Увы! Знаю.

— Кроме того, во время борьбы партий достанется также и друзьям неприятеля.

— Вы хотите сказать, что пострадает бедняга Лек?

— Почти наверное, герцогиня.

— О, он получает только двенадцать тысяч ливров.

— Да, но испанский король — особа влиятельная; по наущению господина Фуке он может засадить господина Лека в крепость.

— Я не очень боюсь. этого, мой милый, потому что, примирившись с Анной Австрийской, я добьюсь, чтобы Франция потребовала освобождения Лека.

— Допустим. Тогда вам будет угрожать другая опасность.

— Какая же? — спросила герцогиня в притворном страхе.

— Вы знаете, что человек, сделавшийся агентом ордена, не может так просто порвать с ним. Тайны, в которые он мог быть посвящен, опасны: они приносят несчастье человеку, узнавшему их.

Герцогиня задумалась.

— Это серьезнее, — проговорила она, — надо все взвесить.

И, несмотря на полный мрак, Арамис почувствовал, как в его сердце вонзился, подобно раскаленному железу, горящий взгляд собеседницы.

— Давайте подведем итоги, — сказал Арамис, который с этой минуты начал держаться настороже и сунул руку под камзол, где у него был спрятан стилет.

— Вот именно, подведем итоги: добрые счеты создают добрых друзей.

— Лишение вас пенсии…

— Сорок восемь тысяч ливров да двенадцать тысяч ливров пенсии Лека составляют шестьдесят тысяч ливров; вы это хотите сказать, да?

— Да, это самое. Я спрашиваю, чем вы их замените?

— Пятьюстами тысячами ливров, которые я получу от королевы.

— А может быть, и не получите.

— Я знаю средство получить их, — бросила герцогиня.

При этих словах Арамис насторожился. После этой оплошности герцогини Арамис был до такой степени начеку, что то и дело одерживал верх, а его противница теряла преимущество.

— Хорошо, я допускаю, что вы получите эти деньги, — продолжал он, — все же вы много потеряете: вы будете получать по сто тысяч франков пенсии вместо шестидесяти тысяч ливров в продолжение десяти лет.

— Нет, эти убытки я буду терпеть только во время министерства господина Фуке, а оно продлится не более двух месяцев.

— Вот как! — воскликнул Арамис.

— Видите, как я откровенна.

— Благодарю вас, герцогиня. Но напрасно вы полагаете, что после падения господина Фуке орден будет снова выплачивать вам пенсию.

— Я знаю средство заставить орден быть щедрым точно так же, как знаю средство заставить вдовствующую королеву раскошелиться.

— В таком случае, герцогиня, нам всем приходится опустить флаг перед вами. Победа за вами, триумф за вами! Будьте милостивы, прошу вас. Трубите отбой!

— Как можете вы, — продолжала герцогиня, не обратив внимания на иронию Арамиса, — остановиться перед несчастными пятьюстами тысячами ливров, когда дело идет об избавлении вашего друга… Простите, вашего покровителя от неприятностей, причиняемых борьбою партий.

— Вот почему, герцогиня: после получения вами пятисот тысяч ливров господин де Лек потребует своей доли, тоже в пятьсот тысяч ливров, не правда ли? А после вас и господина де Лека наступит очередь и ваших детей, ваших бедняков и мало ли чья еще, тогда как письма, как бы они ни компрометировали, не стоят трех или четырех миллионов. Ей-богу, герцогиня, брильянтовые подвески французской королевы были дороже этих лоскутков бумаги, и все же они не стоили и четверти того, что вы спрашиваете!

— Вы правы, вы правы, но купец запрашивает за свой товар, сколько ему угодно. Покупатель волен взять или отказаться.

— Хотите, герцогиня, я вам открою, почему я не куплю ваших писем?

— Скажите.

— Ваши письма Мазарини подложны.

— Полно!

— Конечно. Ведь было бы по меньшей мере странно, если бы вы продолжали вести с кардиналом интимную переписку после того, как он поссорил вас с королевой; это пахло бы страстью, шпионажем… ей-богу, не решаюсь произнести нужного слова.

— Не стесняйтесь.

— Угодничанием.

— Все это верно; но верно также и то, что написано в письмах.

— Клянусь вам, герцогиня, эти письма не принесут вам никакой пользы при обращении к королеве.

— Принесут, будьте уверены.

«Пой, птичка, пой! — подумал Арамис. — Шипи, змея».

Но герцогиня уже направилась к двери.

Арамис готовил для нее сюрприз… Проклятие, которое бросает побежденный, идущий за колесницей триумфатора.

Он позвонил. В гостиную внесли свечи, ярко осветившие поблекшее лицо герцогини. Долгим ироническим взглядом посмотрел Арамис на бледные, иссохшие щеки, на глаза, горевшие под воспаленными веками, на тонкие губы, старательно закрывавшие черные и редкие зубы.

Он умышленно выставил вперед стройную ногу, грациозно нагнул гордую голову и улыбнулся, чтобы показать блестевшие при свете зубы. Постаревшая кокетка поняла его замысел: она стояла как раз против зеркала, которое благодаря контрасту убийственно резко подчеркнуло дряхлость, так заботливо скрываемую ею.

Неровной и тяжелой походкой она поспешно удалилась, даже не ответив на поклон Арамиса, который был сделан им с гибкостью и грацией былого мушкетера. Поклонившись, Арамис, как зефир, скользнул по паркету, чтобы проводить ее.

Герцогиня де Шеврез подала знак своему рослому лакею, вооруженному мушкетом, и покинула дом, где такие нежные друзья не могли столковаться, потому что слишком хорошо поняли друг друга.

Примечания Г. Ермакова-Битнер и С. Шкунаев

Нестор — царь Пилеса, участник Троянской войны. «Илиада» и «Одиссея» рисуют Нестора мудрым, многоопытным старцем, вдохновлявшим ахейцев на битву с троянцами.

Мазаринады — название сатирических памфлетов, прозаических и стихотворных, направленных против кардинала Мазарини.

Марциал Марк Валерий (ок. 40 — ок. 104) — древнеримский поэт, автор эпиграмм, в которых он высмеивает богачей и высказывает сочувствие простым людям.

Даная — в греческой мифологии аргосского царя Акрисия, заключенная отцом, которому была предсказана смерть от руки внука, в неприступную башню. Бог Зевс проник в башню под видом золотого дождя.

Де Шале Генрих де Талейран (1599–1626) — маркиз, казнен за участие в заговоре против кардинала Ришелье. Друзья де Шале в надежде на то, что отсрочка смертной казни может его спасти, спрятали палача, но двое преступников, которым была обещана за это свобода, согласились заменить его. Неумелые палачи обезглавили де Шале только на двадцать девятом ударе.

Де Ту Франсуа-Огюст (1607–1642) — казнен за то, что знал и не донес о готовившемся заговоре против Ришелье, одним из главных участников которого был его друг маркиз де Сен-Мар. Палач нанес ему семь ударов секирой.

Помона — римская богиня древесных плодов, супруга Вертумна. Поэт Овидий в своих «Метаморфозах» рассказывает о том, как Вертумн, добиваясь благосклонности Помоны, являлся ей в разных видах, но покорил ее сердце, представ перед ней в своем истинном облике — светлого юноши.

…роль Весны взял на себя король. — Весна по-французски мужского рода, так что эту роль исполнял мужчина.

Вертумн — бог времени года. Иногда изображался в виде прекрасного юноши с венком из колосьев на голове и рогом изобилия в правой руке.

Дриады — в греческой мифологии лесные нимфы, дочери Зевса и деревьев; олицетворяли силы природы.