— А старое его забивало, — кротко улыбался Головкин.

— Забивало?.. Так вот и надобно этому новому теперь путь расчищать. Но расчищать надобно, — мотал указательным пальцем, — исподволь, потихоньку, не порывая начисто с прежним. Об этом ведь толк!

Все то старое, что отбрасывалось молодым пылким Петром походя, иногда сгоряча, Шереметев старался тщательно просевать, отбирать полезное, нужное. Потом он приложит все умение к тому, чтобы использовать отобранное с толком для дела и так, чтобы исподволь подготовленный к этому государь сам счел бы такое за благо.

Крутая ломка старых устоев застала Бориса Петровича в таком возрасте, когда у человека уже многое устоялось. А Петр Алексеевич и его потешные сверстники начали жизненный путь, не расставшись еще с детскими играми. Раненько почувствовали они себя возмужалыми! Не то что бывало в дни отрочества и юности Бориса Петровича, когда дворяне ходили в недорослях до женитьбы.

Перед Шереметевым новое в окружающем раскрывалось замедленно, а перед сверстниками государя — так стремительно, как если бы Петр, желая сделать Россию сильнейшим государством в Европе, поставил целью наверстать все упущенное за тысячу лет. Он требует учить молодых солдат полевой фортификации и стрельбе в цель, метанию гранат и приемам с копьями и мушкетами, обучать стрельбе залпами сначала мелкими группами, затем поротно, полками, далее — совместным действиям всех полков и, наконец, совместным действиям всех родов войск — пехоты, конницы, артиллерии… Все это ново, все это заставляет стараться, думать, решать…

И ежегодно после таких вот новых, невиданных доселе военных занятий — большие маневры!..

Первая крупная потешная баталия происходила в октябре 1691 года. «Был великий и страшный бой, — записал Петр, — у генералиссимуса Фридриха Ромодановского, у которого был стольный град Пресбург». А осенью 1694 года были проведены самые большие маневры, закончившиеся Кожуховской баталией. Разыгрывалась эта баталия возле деревни Кожухово. неподалеку от Симонова монастыря. «Русской» армией командовал «генералиссимус» Федор Юрьевич Ромодановский, «неприятельской» — «польский король» Иван Иванович Бутурлин.

Оружием, как обычно в потешных баталиях, служили ручные гранаты, горшки, начиненные горючими веществами, и длинные шесты с зажженными на концах их пучками смоленой пеньки. Сражению предшествовала большая военно–инженерная подготовка.

Многих поранило и обожгло в этот раз. Лефорту взрывом огненного горшка опалило лицо. Петр сам оказал ему первую помощь — смазал обожженные места вареным маслом, потом прислал своего лекаря. Во время болезни Лефорта он часто наведывался к нему, подолгу сидел у постели больного, разбирая недостатки минувшего «боя».

Главная цель всех этих баталий — помериться силами с войском стрелецким, проверить, каковы крылья Петровы птенцы отрастили, достойны ли потешные полки настоящим войском считаться. Ловки ли? Храбры ли? Умеют ли крепко врага бить? Могут ли насмерть стоять?

Кожуховская битва была последней потешной баталией.

«Как осенью, — писал Петр Апраксину 16 апреля 1695 года, — трудились мы под Кожуховом в марсовой потехе, ничего более, кроме игры, на деле не было. Однако ж эта игра стала предвестником настоящего дела».

«…Настоящее, лихое молодецкое дело, — размышлял Алексашка, — это не стольный град Пресбург воевать, не стрельцам–удальцам под сусалы да под микитки накладывать, — то дело статочное, забота привычная… А вот ежели к Азовскому морю пробиваться, как государь замышляет?.. Против турок ежели один на один воевать? Тогда как?..»

«Своюем, — непоколебимо уверенно решает про себя Алексашка, ловко смазывая чистым дегтем государев сапог. — Сколько готовились! Сколько одного только зелья пожгли! Сколько экзерцировали, штурмовали! Неужели против турок не выстоим?!»

«Дел много, рук мало», — вздыхает Данилыч, повторяя уже ставшие своими слова Петра Алексеевича. Значит, обо всем надо печься, во все вникать, умельцем быть на все руки. Да не мешкать, как государь наставляет. Работать споро, сноровисто, по примеру царя — ротмистра, бомбардира, шкипера, корабельного плотника, который кроме всего неустанно занимается теперь и чем‑то другим, недоступным…

Недоступное пока что для денщика Алексашки в деятельности Петра — это изучение военного искусства, комплектования, содержания, обучения и вооружения войск в западных странах, знакомство с различными способами ведения войн, с деятельностью таких полководцев, как Монтекукули [6], Тюренн [7], с их взглядами на организацию армии, это военные занятия Петра, которые должны были дополняться практическим обучением войск.

На святках вся Петрова дружина ездила Христа славить: Петр — по боярам и палатным людям, Зотов — по купцам, Данилыч с товарищами — по служилым иноземцам и своим людям из немцев. Заезжал к Лефорту, Гордону, полковнику Менгдену, инженеру Адаму Вейде, капитану Якову Брюсу, Андрею Кревету, Виниусу. «26 декабря 1694 года, — записал Гордон в своем дневнике, — приходили для поздравления с праздником Рождества Христова Ермолай Данилович, известный Алексашка и другие. Дадено: Ермолаю червонец, остальным всем по талеру».

Только талер даден «известному Алексашке». И это потому, что для всех он пока только государев денщик и не более.

Перед отходом ко сну Петр рассказывал Данилычу, как они славили Христа по домам старых бояр — по–новому, с рацеями о предстоящих делах. Потом спрашивал:

— А ты какие рацеи разводил у Гордона, Лефорта?

— Я — старые, — вздыхал Алексашка и начинал нараспев:

Аз, отроче шутейный.

Пришел к вам, господин честнейший.

Рождество Христово прославить,

С праздником поздравить…

Общее у Петра с Алексашкой — ненависть к боярской чванной Москве. Петр про чванливых бояр:

— В церкви поют «спаси от бед», а на паперти деньги за убийство дают!..

И Алексашка поддакивал:

— Как следует жить не дают. Фыркают на твои порядки. Воротят на дедовскую канитель…

Сметливый парень, он понял, что Петр тянется к полезному новому. Правда, ухватывать это новое Алексашке пока что трудненько, но по догадке, на ощупь, как‑то нутром можно было все же понять, как это новое, если к нему присмотреться, твердо ставится самой жизнью. Ясно было одно: идёт Петр к тому, что он считает толковым, полезным, к тому новому, что, хватая за сердце, заставляет крепко пораскинуть мозгами, — идет он к такому дерзновенно и смело. Свои замыслы Петр не вынашивает, не лелеет в тиши царских хором, а раз крепко поверив в их пользу, без особых раздумий, колебаний и долгих прикидок внедряет их в жизнь, будучи твердо уверен, что помощники, разделяющие с ним его помыслы, помогут ему довести какие угодно полезные перемены до желаемых результатов.

И большой заслугой, ценнейшим качеством любого помощника своего Петр, наверное, будет считать то, что этот помощник не по–старому, поминутно оглядываясь на хозяина в ожидании его повелений, а по–новому, по–петровски, будет выполнять все задания. Стало быть, оказаться понятливым, ревностным и преданным исполнителем воли Петра — дороже всего! Это Алексашка понял отчетливо, ясно.

7

В народе шел ропот: связался царь с иноземцами — и какой же от этого прок? Одно баловство; от которого и люди понапрасну гибнут, калечатся, и казне извод.

Лефорт и Гордон советовали Петру не откладывать задуманное им настоящее дело: воевать ворота в теплое море — Азов. Просил и Иерусалимский патриарх Досифей: «постращать турок, чтобы они французам святых мест, не пытались отдавать».

Франц Яковлевич передал Алексашке, чтобы при случае и он замолвил словечко за скорое начатие задуманного государем настоящего дела[1].

— Иноземцам, — говорил Лефорт, — сейчас нет житья от попреков: говорят, что только они и совращают царя с пути истинного. Того и гляди слободские да посадские немцев в коль… возьмут…

— Были мы, мин херр, в Архангельске‑то, — закидывал удочку Алексашка. — Что же, ледяная дыра! Да и та одна на все государство. В гавани восемь месяцев в году лед стоит. Край нищий, отлеглый, от заморских стран черт–те где!..