Она издали заметила пристальный взгляд Филиппова, улыбнулась и спросила:
— Куда мы пойдем?
— Ведите меня туда, где меньше людей.
— Почему я вас не знаю?
— В Ленинград я недавно вернулся…
Они перешли площадь, свернули на пустынную, сырую аллею парка и отыскали одинокую, никем не занятую скамью.
Марго тотчас же придвинулась поближе к Филиппову и нетерпеливо подергала его за рукав.
— Рассказывайте скорее, не томите меня. Что там случилось?
— Вчера арестовали Герту.
— Что-о? Не может быть! За что?
— За старуху.
Побледневшая Марго отодвинулась и прошептала:
— Не может быть. Какой кошмар! Откуда вы знаете?
— От Жоржа. Об в панике. Нужно принимать срочные меры.
— Ну конечно! Нужно что-то делать. Какой кошмар! Я уверена, что они у Герты ничего не добьются, но кто знает… Нужно предупредить Владика.
— Уже. Предупрежден.
— А что Жорж говорил обо мне?
— Он оказал, что у вас были кой-какие вещички. Вы их еще не продали?
— Нет, я все боялась.
— От них нужно избавиться.
— Как? Что мне делать?
— Я их у вас заберу.
— Пожалуйста! Я вам буду так благодарна! Когда вы уезжаете?
— Сегодня.
— Пойдемте, я вам сейчас же вынесу.
— Погодите. На улице передавать неудобно. Я возьму машину и подожду вас на углу. Вы с вещами сядете ко мне и все будет в порядке.
— Это вы чудно придумали.
Филиппов остановил такси, Марго назвала адрес и они поехали.
Ждать на углу пришлось недолго. Минут через десять Марго выскользнула из подъезда с пакетиком подмышкой. Филиппов открыл перед ней дверцу. Она села с ним рядом и облегченно вздохнула.
— Возьмите.
Не глядя на нее, Филиппов сказал шоферу:
— В управление милиции.
Машина тронулась. Марго переспросила:
— Что вы оказали?
— Это не вам. Сидите спокойно, гражданка Шелудяк.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Уважаемые товарищи! Посылаю документ, который поможет Вам избежать ошибки. Это последнее письмо моей матери. Оно было в пути, когда я вылетел по вашему вызову в Ленинград, и ждало меня на корабле, когда я вернулся. И после своей смерти моя мать позаботилась обо мне. Ее письмо доставило мне много радости и спасло мою семью. Я очень прошу Вас сохранить его и вернуть мне, как только это будет возможно.
К этой записке, написанной на служебном бланке капитана теплохода, было приложено большое письмо на восьми страницах. Екатерина Петровна Бондарева подробно описывала день своего рождения, примирение с невесткой и вручение ей золотых серег. Показания Галины Гуровой подтверждались во всех деталях. В конце письма стояла дата. Оно было написано 26 апреля, накануне убийства.
Полковник Зубов передал оба письма Соколову и сказал:
— Отошлешь обратно. Сообщи, что следствие закончено и убийцы сознались. — Зубов помолчал и спросил: — Где Кастальская?
— У меня в кабинете.
— Пусть побудет. А сейчас приведи ко мне этого…
Соколов отправился в камеру, где с утра находился Владислав Кастальский, доставленный Суриным из Заполярья.
Следствие было закончено. Оставались формальности. Зубова уже ждали другие дела. Но, как это часто с ним бывало, и на этот раз успешное расследование убийства на Мойке не принесло ему полного удовлетворения. Зубова продолжали тревожить вопросы, казалось бы не имевшие прямого отношения к науке о раскрытии преступлений — криминалистике.
Еще несколько лет назад, готовясь к экзаменам в Университете марксизма-ленинизма, Зубов выписал в особую книжечку, которую всегда держал в столе, две цитаты из работы Ленина «Государство и революция».
«…избавленные от капиталистического рабства, от бесчисленных ужасов, дикостей, нелепостей, гнусностей капиталистической эксплуатации, люди постепенно п р и в ы к н у т к соблюдению элементарных, веками известных, тысячелетиями повторявшихся во всех прописях, правил общежития, к соблюдению их без насилия, без принуждения, без подчинения, б е з о с о б о г о а п п а р а т а для принуждения, который называется государством».
И вторую:
«Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов о т д е л ь н ы х л и ц, а равно необходимости подавлять т а к и е эксцессы».
С этими цитатами у Зубова было связано много долгих раздумий.
Четверть века прошло с того дня, когда партия послала Зубова на борьбу с преступностью. Со своей необычной позиции он лучше других видел те изменения в сознании людей, которые предвещал Ленин. На его глазах вымирало поколение профессиональных преступников, рожденное капиталистическим строем. Он видел, как исчезают многие виды преступлений, неотделимые от «дикостей, нелепостей, гнусностей капиталистической эксплуатации». Втайне он мечтал дожить до той поры, когда работники уголовного розыска, вместо приемов личного сыска и рукопашного боя, будут изучать только психологию и педагогику.
Но живучие пережитки старого все еще дают себя знать. Корыстолюбие, тунеядство, алкоголизм продолжают толкать людей на преступления. Не обходится без жертв и та ожесточенная борьба, которую ведет советский народ с растленной идеологией империализма. Яд трупного разложения проникает из-за океана через кордоны нового мира и поражает слабых.
«Мы не утописты»… Ленин писал эти строки, заглядывая далеко вперед, характеризуя будущее коммунистическое общество. Долго еще будет бороться человечество с «эксцессами отдельных лиц». Но разве это снимает с работников «особого аппарата принуждения», со всех членов нашего общества ответственность за преступления, которые можно и должно было предупредить?
Снова и снова приходил Зубов к одной и той же мысли: сколько преступлений можно было бы предупредить правильным, зорким и умным воспитанием молодежи, — воспитанием в семье, в комсомоле, на производстве…
Соколов открыл дверь и пропустил вперед Владислава Кастальского. Зубов показал рукой на кресло.
— Садитесь.
Как ни старался Кастальский сохранить выражение полного спокойствия, его выдавали глаза, избегавшие прямого взгляда, намертво сжатые челюсти и непокорные руки. Франтоватый шарфик, холеная полоска усов и зализанные к затылку волосы выглядели на нем, как на манекене.
— Я вас допрашивать не буду, — сказал Зубов. — О том, как вы убивали вашу бывшую воспитательницу, Екатерину Петровну Бондареву, вы расскажете товарищу Соколову.
Судорожно глотая слюну, Кастальский проговорил:
— О чем вы говорите? Я никого не убивал.
— Лжете! Ваши сообщники арестованы и во всем сознались. Отпечатки ваших пальцев найдены на взломанном сундуке. Запирательство ничем вам не поможет. Ваши искренние показания нужны только для того, чтобы уточнить вину каждого из вашей шайки.
Кастальский окостенел от страха и не мог выдавить из себя ни слова.
— Я хочу поговорить с вами о другом, — продолжал Зубов. — Вы жили вдвоем с матерью?
Кастальский кивнул головой.
— Отца своего вы совсем не знаете?
— Знаю. Он ушел от нас, когда мне было пять лет, но я с ним встречался.
— Что это были за встречи? Где? О чем вы разговаривали?
— В разных местах встречались… Я к нему заходил иногда.
— Просили деньги?
— Да.
— Он давал.
— Да.
— И этим ваше общение с ним исчерпывалось?
— Он всегда был очень занят… спешил.
— А когда вы бросили учиться в школе, он вам тоже ничего не сказал?
— Не помню.
— А мать?
— Что?
— Ваша мать следила за вашей учебой, интересовалась вашими успехами?
— Я ей ничего не говорил.
— Вы состояли в школьной пионерской организации?