Два чудесных месяца в столице Грузии, два месяца золотой грузинской осени... Утром мы отправлялись на базар, покупали душистый грузинский хлеб — лаваш и янтарный виноград, подернутый сизой паутиной. Завтракали мы на стадионе. Футбольное поле нежилось в утренних лучах солнца, сквозь узорную вязь верхней балюстрады трибун в воздушной дали мерцали снежные вершины гор.
Позавтракав, мы принимались за работу. Кондахчан устанавливал киноаппарат, Путилин выносил на поле в большой сетке десяток новеньких, желтых, блестящих футбольных мячей.
«Актеры» нашего фильма, лучшие мастера советского футбола, приехавшие после окончания сезона в Тбилиси, рассаживались на скамьях трибун или на траве у ворот, и начиналась съемка.
Сначала я работал отдельно с кем-нибудь из футболистов, проверял и окончательно отшлифовывал его удар, остановку мяча, финт, обводку, а затем, когда прием выполнялся безупречно, Кондахчан снимал его с нескольких позиций «рапидом» — замедленной съемкой.
По признаку «коронных» приемов были мною отобраны и приглашены для участия в фильме мастера нашего футбола. Сергей Ильин, левый крайний московского «Динамо», и Лайко, левый полусредний киевского «Динамо», снимались на ударе прямым подъемом — одном из основных ударов в футболе, которым, однако, хорошо владеют немногие. Нападающий московских динамовцев Михаил Семичастный демонстрировал великолепные удары головой с места и в прыжке. Борис Пайчадзе, тонкий мастер обводки, легко и непринужденно, не замедляя бега, выписывал с мячом замысловатые фигуры между расставленными на поле стойками. Елисеев, правый полусредний московского «Динамо», оказался универсалом: был хорош и на ударах внутренней стороной подъема, и на остановках мяча, и на ударах головой. Среди приглашенных был и непревзойденный футбольный кудесник Григорий Федотов. Я ожидал, что Гриша продемонстрирует в Тбилиси весь арсенал футбольной техники. Однако когда мы приступили к съемке, обнаружилось неожиданное и весьма поучительное обстоятельство: Федотов одевал бутсы сорок пятого номера. При такой огромной ступне нечего было и думать об ударах прямым подъемом: носок зацеплял бы за землю. Федотов владел, в сущности, только одним ударом — внешней стороной подъема. Но этим ударом он владел в совершенстве, бил сильно и точно из всех положений, по неподвижному, катящемуся и летящему мячу, по низкому и высокому, бил без поправки, без остановки, под любым углом, бил с места, в беге и в прыжке. Это доведенное до предела владение одним ударом создало впечатление разнообразной, искусной техники и делало Федотова самым опасным из наших нападающих.
Мы засняли его в очень трудном техническом приеме: мяч сильно посылался сбоку поля к воротам на высоте метра-полутора метра — слишком высоко для удара ногой, слишком низко для удара головой, — и Федотов в прыжке направлял его своим единственным «коронным» приемом в гол. Мяч изменял направление под прямым углом и, словно пушечное ядро, входил в ворота. Выполнял Федотов этот труднейший удар без промаха. Мы засняли Гришу также в нескольких видах остановки мяча, требующих особой мягкости и эластичности движений. А мягкость движений у Федотова была поистине кошачьей.
Я часто вспоминаю этого безвременно ушедшего от нас большого мастера футбола, его скромность, душевный такт, обаятельную улыбку. Трудно было играть Федотову: слишком плотно, а подчас и грубо его опекали. Еще труднее было играть против него: никакая опека не могла его удержать. Но как бы остра ни была борьба, как бы важна ни была для его команды победа, Федотов никогда не играл грубо. Это оружие в его арсенале боевых приемов отсутствовало...
...Засняв на пленку определенный технический прием, мы переходили к «массовым сценам». Надо было показать, как прием разучивается на тренировках. Постановщиком массовых сцен с участием футболистов из высококлассной юношеской команды Тбилиси был, как уже упоминалось, Путилин. Он вообще оказался очень ценным помощником — знающим, толковым, энергичным. В Москве он сам, не дожидаясь приглашения, пришел на «Мостехфильм» и добился включения в съемочную группу. Я знал его как защитника «Спартака» и часто любовался его редкими по красоте, точности и чистоте исполнения настильными ударами. Он посылал мяч от ворот далеко в поле своим нападающим, причем мяч шел как раз на такой высоте, чтобы игроки противника не могли его перехватить.
Молодые тбилисские футболисты работали с большим увлечением. Общение с прославленными чемпионами, участие в съемках было для них настоящим праздником. А видеть себя на экране при проверке заснятого материала в просмотровом зале «Грузкино»... да разве, могли они об этом мечтать! Легко себе представить, каким восторгом переполнялись их юные сердца.
Эти просмотры были очень интересны и для нас. То, что в натуре происходит в долю мгновения, в съемке рапидом длилось несколько секунд. Футболист с неестественной медлительностью поднимал ногу, мягко отталкивался от земли, плыл, перебирал ногами в воздухе, ему навстречу так же медленно плыл по воздуху мяч. Нога и мяч встречались, было видно, как мяч при ударе сплющивался, облипая ногу, затем, снова став круглым, отделялся от нее и, не торопясь, уплывал обратно за пределы кадра. Футболист одной ногой становился на землю, вторая еще добрых три-четыре секунды завершала движение. Кадр можно было остановить в любое мгновение, и тогда футболист и мяч причудливо «зависали» в воздухе.
Замедленная съемка раскрывала красоту точного, безупречно скоординированного движения, скрытую во время игры стремительностью. Отдельные кадры — особенно приемы в прыжках, и броски вратаря — казались взятыми из какого-то изящного спортивного балета.
Съемка вскрывала такие детали футбольной техники, которые не удавалось уловить в бурном темпе соревнований. Впервые стало мне ясным, каким образом вратарь после прыжка в верхний угол приземляется не ушибаясь. В кадре хорошо было видно, как он, поймав мяч, опускается, как земли касается прежде всего внешний край подошвы, затем голень, бедро, бок, и тело вратаря изгибается, подобно полозу качалки.
Замедленная съемка безжалостно вскрывала малейшую ошибку в выполнении приема, и тогда приходилось снова его отшлифовывать и переснимать.
Пока я работал отдельно с кем-либо из мастеров, остальные ждали своей очереди, беседуя, читая или просто нежась на траве под нежарким осенним солнцем.
— Работать с мячом мы не будем, — заявили они в первый день съемок, — устали после сезона.
Но какой футболист не поддастся искушению, когда десяток новых мячей желтеет на зеленом газоне у штрафной площади и молодые тбилисские вратари только и ждут случая испытать свои силы? И вскоре я отрабатывал приемы под непрерывное бухание мячей, посылаемых сильными и точными ударами в ворота.
Сначала били из штрафной площади, потом стали отходить дальше. Удары становились точнее, сильнее, неотразимее. Уже не один, а два вратаря становились в ворота.
К концу съемок приехал киевский вратарь Антон Идзковский, вратарь блестящий, безупречный техник. Вот уж кто в замедленных кадрах казался изящной балериной, футбольной Анной Павловой.
— А ну-ка, ребята, побейте мне в ворота! — сказал он, впервые появившись на стадионе, натягивая свои рубчатые резиновые перчатки.
И ребята начали бить. Удар — гол, удар — гол! И если даже дотянется Идзковский до мяча, руку его отворачивает в сторону, и мяч входит в ворота.
— Да что с вами стало? Бьете, как черти!
Мастера улыбались.
— Потренировались на досуге...
Так оправдалась на деле моя теория о том, что не так уж сложна проблема меткого и сильного удара по воротам: надо просто бить много, бить каждый день, как били когда-то мы, зачинатели футбола в России. Правда, у нас это была единственная форма тренировки — даже как-то странно сейчас об этом вспоминать. Но то обстоятельство, что несколько лучших мастеров советского футбола, приехавших в Тбилиси в отличной форме после окончания розыгрыша первенства страны, могли на протяжении двух-трех недель значительно улучшить свое искусство ударов, — разве не говорит оно о том, что эта трудная задача решается по старинному римскому рецепту: «Repetitio est mater studiorum» — «Повторение — мать учения». Думается, что этот тбилисский опыт еще и сейчас не совсем утратил свою поучительность.