— Почему ты думаешь, что у тебя мало времени? — спросил Азиэль.

— Потому что смерть уже стоит у меня за плечами, принц; да и что будет со мной, останься я в живых? Или я должна быть верховной жрицей Баалтис, изо дня в день преклонять перед ней колени и месяц за месяцем приносить ей жертвы. И как вы думаете — какие? Скажу без околичностей — кровь девушек и детей. А если страх горожан и жрецов окажется сильнее их веры, для предотвращения войны совет принесет меня в жертву Итобалу.

Ни эти жертвоприношения, ни этот позор не для меня, такого бремени мне не выдержать. Как только ты уйдешь, принц, я тоже покину этот город, я говорю не о своем теле, а о душе, и погружусь в вечный сон и покой. Вот почему я так хотела с тобой проститься всего лишь слабая женщина, я хочу, чтобы ты знал истинную правду о том, как я уйду из этой жизни.

Теперь ты знаешь все, для меня нет спасения, прощай же навсегда, принц Азиэль, которого я любила и люблю, хотя никогда больше не увижу, даже за могилой. — И с жестом полного отчаяния она повернулась, чтобы идти.

— Погоди, — хрипло произнес Азиэль, — мы не можем расстаться вот так; если у тебя хватает решимости оставить этот мир, может быть, у тебя хватит решимости бежать вместе с нами?

— Возможно, принц, — сказала она со смешком, — но хватит ли у тебя решимости взять меня с собой? И как посмотрит на это Иссахар? Нет, нет, иди своим собственным жизненным путем и предоставь мне умереть — так легче всего.

— В этом деле решать мне, а не Иссахару, — сказал Азиэль, — хотя, если пожелает, он может выдать нас жрецам Эла. Слушай, Элисса: или ты уедешь вместе со мной или я останусь здесь… Ты слышишь меня, Иссахар?

— Слышу, — ответил левит, — но, может быть, прежде чем изливать на меня свое негодование, ты все-таки соизволишь меня выслушать. Самоубийство — великий грех, но я чту эту женщину, готовую скорее пролить собственную кровь, нежели кровь невинных жертв и решительно не желающую, чтобы ее выдали замуж за человека, ей ненавистного; более того, эта женщина нашла в себе силы и доброчестие, дабы отринуть дьяволопоклонство, если это воистину так. Она хочет бежать вместе с нами? Почему бы не взять ее с собой? Только поклянись, Азиэль, что не женишься на ней, пока великий царь, твой дед, не выслушает нас и не даст свое милостивое позволение.

— Я могу поклясться за него! — воскликнула Элисса. — Ты согласен, Азиэль?

— Да, госпожа, — ответил он. — Иссахар, даю тебе слово: пока мы не получим благословение деда, она останется для меня сестрой, и только сестрой.

— Слышу и верю, — сказал Иссахар. — А теперь, госпожа, мы уходим; так что если ты готова — пошли.

— Я готова, — ответила она, — и это самый подходящий час, ибо меня хватятся лишь утром.

Они повернулись и пошли обратной дорогой. Никто не пытался их задержать, и все же, хотя они благополучно достигли комнаты Азиэля, на душе у них было сумрачно — их преследовало предчувствие неминуемых бед.

Их тревога, вероятно, была бы еще сильнее, если бы они заметили, что за ними до самого дворца следовала женщина с мертвенно-бледным лицом, которая выползла из жертвенной ямы. Уже у самого входа во дворец женщина повернулась и со всех ног бросилась бежать к святилищу, где обитала община жрецов Эла. Метем уже поджидал их.

— Рад вас видеть в целости и невредимости, на что, откровенно говоря, я даже и не надеялся, — сказал он. И, увидев закутанную в черное покрывало Элиссу, добавил: — С вами кто-то третий. А, госпожа Элисса! Стало быть, госпожа Баалтис будет сопровождать нас в нашем путешествии.

— Да, — подтвердил Азиэль.

— Итак, с нами избранница богов и святой Иссахар, значит, в чем-чем, а в благословениях недостатка у нас не будет. Велика же должна быть угроза, против которой они по отдельности или вместе не смогут нас защитить! Но позволь спросить, госпожа, простилась ли ты со своим почтенным отцом?

— Не терзай меня, — прошептала Элисса.

— Я этого не хотел, хотя, если помнишь, ты еще совсем недавно угрожала навеки запечатать мои уста. Но в такой поспешности, разумеется, не до трогательных прощаний; к счастью, я все это предвидел и запасся еще несколькими мулами. Мои дела добрее, чем мои слова. Я иду проверить, все ли как следует приготовлено. А вы пока поешьте. Скоро я вернусь за вами.

После его торопливого ухода они расселись вокруг стола с едой, но никому не хотелось есть, ибо их по-прежнему снедали тяжелые предчувствия. В скором времени они услышали какой-то шум и возбужденные крики о ворот дворца.

— Должно быть, Метем с мулами? — предположил Азиэль.

— Надеюсь, — ответила Элисса.

Наступила тишина. Затем в дверь громко забарабанили.

— Вставайте, — сказал Азиэль. — Пришел Метем.

— Нет, нет! — вскричала Элисса. — Это не Метем, сама Судьба ломится в нашу дверь.

Под натиском снаружи дверь распахнулась, и внутрь ворвалась толпа вооруженных жрецов во главе с шадидом. Рядом с ним шла его дочь Меса, и, словно два факела на ветру, пылали ее глаза на мертвенно-бледном лице.

— Говорила же я вам, — завопила она, показывая на троих беглецов. — Вот они, госпожа Баалтис и ее любовник, а с ними тот самый проповедник ложной веры, который призывал проклятия Небес на наш город.

— Да, ты говорила, — ответил шадид, — но мы, прости, не верили, что подобное может произойти. — и с криком ярости он приказал: — Взять их!

Азиэль обнажил меч и одним прыжком заслонил собой Элиссу, но, прежде чем он смог нанести хоть один удар, множество рук схватило его сзади; в один миг его связали, заткнули ему рот, закрыли темной повязкой глаза. Затем он, как во сне, почувствовал, что его ведут по длинным проходам; наконец его втолкнули в какую-то душную каморку, вытащили кляп изо рта и сняли с глаз повязку.

— Где я? — спросил Азиэль.

— В темнице под храмом, — ответили жрецы и, выйдя, заперли за собой большую дверь.

Глава XIII

Отступничество Азиэля

Сколько времени Азиэль пролежал в темнице, мучимый горькими мыслями и страхом за Элиссу, — он не мог бы определить при всем желании, ибо дневной свет туда не проникал. В растущем смятении он все ясней и ясней сознавал лишь одно: его и Элиссу застигли, что называется, на месте преступления; они нарушили религиозный закон города, и за этот грех их ожидает жесточайшая кара. Почти никаких шансов на спасение у них нет.

Его мало тревожило, что будет с ним самим, но он горько скорбел об Элиссе и Иссахаре. И левит и Метем были правы в своих предупреждениях: и ради нее и ради себя он не должен был общаться с верховной жрицей Баала. Но он не внял их предостережениям, его сердце наотрез отказалось им внять, — и теперь, если их не спасет какое-либо чудо — или Метем — оба они, в расцвете молодости и любви, обречены на заклание.

Вконец истерзанный нестерпимыми страхами и бесплодными сожалениями, Азиэль незаметно погрузился в тяжелый сон. Разбудил его громкий скрип двери: вошли жрецы, угрюмые, молчаливые. Они схватили его и завязали ему глаза. Затем его повели по многочисленным лестницам и по таким крутым переходам, что время от времени им приходилось останавливаться и отдыхать.

Наконец, он услышал гул многочисленных голосов и понял, что его привели куда-то, где находится много народа. С его глаз сняли повязку. Он невольно отшатнулся, когда в глаза ему ударили ослепительные лучи заходящего солнца; его тут же, с громким восклицанием, схватили и больше уже не отпускали. Азиэль сразу же понял почему. Он стоял на самом краю пропасти, на высоко возносящейся над уже затененным городом скале. Далеко внизу, по мрачному ущелью, бежала торговая дорога, ведущая к морскому побережью.

Здесь, на головокружительной высоте, находилась широкая квадратная площадка, окруженная с трех сторон отвесными склонами. С четвертой стороны зияла пропасть. На этой площадке в несколько полукружий были расставлены камни; на них сидели старшие жрецы и жрицы Эла и Баалтис в своих церемониальных одеяниях. Справа и слева теснились избранные зрители, среди которых Азиэль увидел Метема и Сакона; рядом с ним, охраняемые вооруженными жрецами, стояли Элисса в своем темном покрывале и, поодаль, Иссахар. Перед ним, на маленьком жертвеннике, горел огонь; за жертвенником виднелась святыня с символическим изображением Баалтис в облике стогрудой женщины; святыня была изготовлена из золота, слоновой кости и дерева.