— Желая раздавить скорпиона, остерегайтесь, чтобы он вас не укусил, — предупредил Сенека.

Кроме того, он выступил в защиту Бурра.

— Это редкий человек, он рожден, чтобы служить тебе, Нерон!

Император выслушал Сенеку и решил с центурионами и советниками отправиться к матери, чтобы рассказать обо всех этих слухах, о ночных событиях и вынудить ее защищаться. Пусть она поймет, что сын считает ее виновной.

Агриппина отвергла обвинения. Она пала жертвой зависти, потому что слишком любила сына, объясняла она. И вдруг с горячностью воскликнула:

— Пусть кто-нибудь попробует доказать, что я пыталась подкупить римские когорты или взбунтовать провинции! Что я хотела толкнуть на преступление рабов и вольноотпущенных!

Она потребовала беседы с Нероном с глазу на глаз.

— Я могу быть оправдана только своим сыном, императором, — заключила Агриппина.

Нерон послушно последовал за ней в спальню, внезапно покорный мужчина-ребенок, бредущий за матерью, зачавшей его, за женщиной, с которой он делил ложе, за самкой, желавшей навсегда сохранить его для себя. И в очередной раз его покорившей.

Сумеет ли Нерон когда-либо противостоять этой женщине, приходившейся ему одновременно и матерью, и любовницей, добившейся для него императорского трона, многократной сообщницей сына, пользовавшегося результатами всех преступлений, которые она совершила или задумала? Найдет ли он в себе силы порвать эти узы, такие глубокие и прочные, что их можно уподобить тем, что связывают сиамских близнецов?

Нерон был плотью и кровью Агриппины, и казалось, что пуповина между ними не обрезана, а если и была когда-то обрезана, то срослась вновь.

Сенека казался спокойным. Однако ему пришлось держать ответ перед всеми — сенаторами, вольноотпущенниками, советниками, кто со смертью императора Клавдия оказался отодвинут от власти и в соперничестве между Агриппиной и Нероном видел возможность реванша. Они поверили в Британика, но Нерон опередил их. Тогда они обратили свои взоры на униженную Агриппину, лишенную охраны и отосланную далеко от сына, и были счастливы видеть, что она по-прежнему способна принять Нерона в свои объятия, и там, как они надеялись, задушить его.

Эти люди вплотную занялись Сенекой, несущим, на их взгляд, большую долю ответственности за то, что происходит в империи. Ведь это Сенека посоветовал императору отменить налоги, которые их обогащали. Они восстали против фискальной реформы, обвиняя философа, якобы жадного до денег, владений, домов, в том, что он чудовищно обогатился, приняв от Нерона взятку за соучастие в убийстве Британика.

Они уверяли, что он дал сорок миллионов сестерциев в долг бретонцам под огромный процент при немедленных его выплатах и развязал против них войну, чтобы вернуть эти суммы.

Суиллий, один из бывших советников императора Клавдия, тоже участвовал в нападках на Сенеку. В качестве ответа учитель ограничился написанием небольшого труда под названием «О счастливой жизни», где он с презрением отвергал все обвинения, не отрицая, однако, что деньги и богатство являются основой социальной иерархии Рима и он, как философ-стоик, не может это игнорировать. Впрочем, говорил он, «призвание к бедности вовсе не обязывает жить в нищете».

Нерон встал на сторону Сенеки, и Суиллий был изгнан из Рима. Но эти выпады означали, что противники императора не сложили оружия.

Почти ежедневно я поджидал Сенеку, возвращавшегося к себе после дневных забот. Вначале из-за кипарисов и зарослей лавровых и розовых кустов показывался сопровождавший его раб Аббо — молодой африканец с матовой кожей, изящной фигурой и очень длинными ногами. Когда он шел, то казалось, что он вот-вот взлетит. В нескольких шагах сзади я замечал Сенеку, бледного, задыхающегося, еле волочившего ноги.

Однако после нескольких минут, проведенных на массажном столе, и теплой ванны Сенека оживал и начинал улыбаться. Он рассказывал, что Аббо шел слишком быстро, но следовать за ним и видеть его — от этого философ не мог отказаться.

Мы медленно шагали рядом, в окружении статуй, расставленных вокруг перистиля[8].

— Я знаю, Серений, — говорил Сенека, — что за спиной Суиллия стоит Агриппина, одержимая желанием вновь обрести потерянную власть. Если сын ей не уступит, она готова пойти на убийство. И даже если уступит, потому что она ему больше не верит. Он взбунтовался. Между ними — труп Британика и оскорбления, которые он ей нанес. Она хочет вновь завоевать его, и этой ей удается. Но не для того, чтобы подчинить, а чтобы уничтожить. Даже если он смирится, они больше не будут союзниками.

Склонив голову, он добавил печально:

— Похоже, он смирился. Ты видел, как он вошел к ней в спальню. Но все идет так, как должно.

Я удивленно взглянул на него.

— Если один погибнет, то и другому не выжить, — уронил он.

— Снова смерть! — прошептал я.

Сенека развел руками.

— Она все упрощает. А это необходимо. Битва закончится в пользу одного или другого, но я не знаю, кого именно и какое оружие будет выбрано на этот раз.

Вскоре стало понятно, что оружием избрана Поппея, молодая женщина, чья властная красота ослепила всех, кто видел, как она подходила к Нерону на закате летнего дня, окрасившего колонны, мраморные плиты и статуи в больших залах императорского дворца в розовый и золотистый цвета. Ее лицо и светлые волосы были скрыты белым покрывалом, расшитым серебряной нитью. Она шла рядом со своим последним мужем, Отоном, одним из тех молодых людей, что вместе с Актой участвовали в ночных оргиях Нерона.

Увидев Поппею, я понял, что влияние Акты на императора закончилось.

Поппея происходила из старинной семьи сенаторов, и по знатности родства могла соперничать с Агриппиной. Да и по складу характера они были схожи. Амбициозная, лукавая и умная, с детства жившая среди людей, обладающих властью, она и помыслить не могла, чтобы ее мужем или любовником стал человек, не принадлежавший к узкому кругу сильных мира сего.

И вот перед нею был тот, кто находился на самой вершине власти, — император Нерон.

Когда я увидел, что Нерон берет изумруд, чтобы лучше разглядеть подходившую к нему Поппею, я понял: он уже попался в ее сети и у Агриппины появилась наконец достойная соперница. Что мать Нерона могла противопоставить Поппее, бывшей в курсе всех интриг, всех пороков, Поппее, в чьих жилах текла благородная кровь, и вдобавок мечтавшей отомстить Агриппине за свою семью?

Молодая женщина остановилась перед Нероном, склонив голову. Покрывало соскользнуло, открыв чистый профиль и белизну кожи. Рассказывали, что она проводила полдня в заботах о своей внешности, ежедневно принимая ванну из молока от пятисот ослиц.

Отон играл роль мужа для официальных приемов. Он подвел супругу к императору так, как кладут дань к подножию трона. Нерон просто использовал его, женив на Поппее, чтобы было, кому представить ее при дворе — примерную супругу одного из приближенных императора.

Так или иначе, достаточно было увидеть их рядом, чтобы понять, что никакие договоренности, никакие связи — будь они родственными или супружескими — не устоят перед красотой Поппеи.

Я видел гримасу, исказившую лицо Агриппины, которую она тщетно пыталась выдать за улыбку. Ее кулаки сжимались, черные ногти глубоко вонзались в ладони, голова была втянута в плечи. Вся ее фигура выражала бешеную, но безнадежную ревность. Она тоже понимала, что партия, которая только начинается, будет самой жестокой и что пуповина, до сих пор связывавшая ее с Нероном, на этот раз может не выдержать. Она кусала губы, сжимала челюсти. Не опуская глаз, принимала вызов, желая видеть, как эта женщина без единого жеста, одним своим присутствием, своей будоражащей красотой овладевала Нероном.