— Плохо понимаю, Виктор Иванович... — растерянно произнес Воронов, ожидавший явно не такого разговора.

— Думаете, я больше понимаю? За десять минут до оперативки мне дали сводку. Как вы там говорили, фамилия второго шофера, замешанного в кражах?

— Хромов...

— Точно, Хромов, — полковник поднял глаза на Воронова от оперативной сводки и сказал: — Сегодня утром в 8.25 Хромов Василий Петрович, шофер из Дальтранса, погиб в автомобильной катастрофе на 112-м километре Симферопольского шоссе.

— Этого не может быть! — воскликнул Воронов, почувствовав, как уходит из-под него стул.

— Почему? — резко спросил начальник отдела.

— Я вчера перед концом рабочего дня разговаривал с ним.. — это был, конечно, не довод, оправдывающий такое горячее восклицание, и Жигулев этого не мог не заметить.

— И чем же закончился ваш разговор?

Воронов почувствовал, как он краснеет, краснеет неудержимо, краснеет так, что, кажется, жаром наполняется голова.

Жигулев смотрел удивленно, но выжидающе.

«Говорить или нет?»

Воронов сомневался только какое-то мгновение. Если бы Жигулев не проявил столь свойственного ему терпения, а еще раз переспросил о чем-нибудь, Воронов и сам не смог сказать, признался ли бы он...

— Товарищ полковник, я допустил страшнейшую ошибку... Хромов вчера хотел со мной о чем-то поговорить. Я уже уходил. Голова трещала от цифр, выписанных вот здесь, — Воронов тряхнул блокнотом — И потом директор комбината назвал его сквалыгой, и мне показалось, что определение довольно точно... Одним словом, мы договорились увидеться сегодня после обеда, когда он вернется из рейса.

Жигулев достал сигареты и закурил. Он курил молча, пуская перед собой толстые кольца дыма, не обращая внимания на Воронова, словно того и не существовало.

— Кто из посторонних присутствовал при вашем разговоре?

— Возле машины, товарищ полковник, не было никого. Потом он, правда, еще раз сказал о том, что хочет поговорить со мной, когда стояли возле проходной. Да, точно, это было у окошечка, в котором он отмечал путевку. Слышать могла только Мотя... — сказал Воронов, уловив ход мыслей начальника отдела.

— Какая еще Мотя? — раздраженно переспросил Жигулев.

— Мотя... Я не знаю ее фамилии, но, в общем, это не проблема. Мотя — диспетчер первой колонны.

— Узнайте все о Моте. И немедленно поезжайте на трассу. Там сейчас работают товарищи из ГАИ. Посмотрите и вы, что к чему. В оперативке сказано, что обстоятельства смерти не совсем ясны.

— Слушаюсь.

— Опросите автоинспекторов перед местом аварии — не заметили ли они что-нибудь необычное с машиной или водителем.

— Слушаюсь.

— Возьмите под контроль ход и результаты патолого-анатомического исследования.

— Слушаюсь.

— Что вы заладили «слушаюсь, слушаюсь». Слушаться надо было, когда Хромов вам хотел что-то сказать. Людей надо слушать всегда, Воронов. Это главное в нашей работе. Впрочем, откуда вы могли знать...

— Нет, товарищ полковник, я должен был знать. Какую глупость я сделал!

— Ладно. Самоуничижением делу не поможешь. Теперь осталось измерить цену вашей ошибки. Боюсь, что она поглотит немало наших общих усилий. Ну да ладно. Поезжайте. Вечером зайдете и доложите лично.

В приемной секретарша сказала Воронову:

— Машина оперативная 12-24.

И Воронов понял, что Жигулев уже побеспокоился о транспорте.

Алексей заглянул в комнату к Стукову, тот корпел над бумажным листом, разглядывая самодельный чертеж то слева, то справа.

Он поднял голову, но Воронов упредил вопрос.

— Не спрашивай, Петр Петрович. Сегодня я, как никогда, соответствую своей фамилии — столько проворонил, что и не знаю, удастся ли наверстать!

7

Пока машина не вынеслась на Симферопольское шоссе, Воронов еще следил за дорогой. Он приказал водителю включить сирену и мигалку.

На Каширской развилке постовой, разбиравшийся с нарушителем, замешкался и не заметил «оперативки». Водителю пришлось под носом тяжелого самосвала проскочить на левую сторону дороги. К счастью, пронесло.

Машина пошла по шоссе, не снижая скорости, — под сто сорок. Все светофоры горели зеленым светом — посты передавали по цепи о приближении специальной машины, и Воронов успокоился.

«Теперь недолго осталось. Приезжать к шапочному разбору никакого смысла нет. Впрочем, главное я уже не успел. Эх, Воронов Алексей Дмитриевич, как же ты так мог человека, стоящего под подозрением, не выслушать? А если он хотел сказать что-то такое, что бы все сразу на свои места поставило? Стоп! А если ничего подобного? Кто сказал, что Хромов хотел сообщить нечто важное? А если это только совпадение во времени — желание поговорить и авария?»

Это была очень жиденькая соломинка, но Воронов ухватился за нее в полном соответствии с известной пословицей.

«Действительно, старик был чем-то недоволен и решил представителю власти пожаловаться в очередной раз на начальство, которое спрашивает с него за дело, а не за пустословие. Вот и все. К тому же последние слова шефа уж слишком эмоциональны: «А вы говорите, дело передать соседям? Если убийство, то сам бог велел нам его копать». Вот именно, «если». Обстоятельства смерти в аварии неясны, это тем более ничего не проясняет. Авария как авария. Не Хромов первый гибнет на дорогах...»

Воронов усмехнулся.

«Еще немножко, и я дам себя уговорить, что ничего не произошло. Но ведь это не так, Воронов. Во-первых, ты сделал ошибку тактическую, отложив разговор с Хромовым, даже если ему и нечего было сказать. Но что ему нечего сказать, надо было узнать точно. Во-вторых, ты упорствуешь, покрывая эту ошибку, хотя каждой клеточкой своего мозга убежден, что ошибка серьезная. Оправдания нет и быть не может. Ах, как я опростоволосился! Будь на месте Виктора Ивановича, я бы уж всыпал инспектору Воронову по первое число. Единственное обстоятельство, объясняющее доброту шефа, — всыпать мне он всегда успеет».

Место аварии было видно издалека — не стоило считать километровые столбы. На обочине стояло несколько грузовых и легковых автомобилей, водители и пассажиры которых сгрудились на обочине и смотрели, как внизу, под обрывом, возле лежащего на боку фургона, работали люди в милицейской форме. Кабина была смята начисто — видно, на большой скорости водитель не справился с рулем, растерявшись от неожиданности...

Когда Воронов вышел из машины, он услышал в толпе голос разряженной дамочки: «Неужели водитель погиб? И больше там никого не было? Пьян, наверное, был...»

Протокол составляли капитан и лейтенант. В стороне стоял майор и, словно наблюдатель, в работу не вмешивался. Можно было подумать, что он появился здесь отнюдь не в связи с происшествием, да еще таким, как гибель человека.

Воронов представился. Майор сказал:

— Хорошо, что приехали. Давайте поразмыслим вдвоем. Концы с концами не здорово сходятся — не вырисовывается занос машины. Притом пока никаких свидетелей. Маловероятно, чтобы виновник, ехавший навстречу, скажем, при обгоне, не остановился. Ведь есть еще свидетель. Тот, кого обгоняли. А так получается, что пострадавший сам направил машину в этот столб и под откос.

— Где пострадавший?

— Отправили в тульский морг. «Скорая» засвидетельствовала смерть. Тут же. Впрочем, мы прибыли через десять минут...

— Откуда такая точность?

— Инспектор мой проезжал здесь за четверть часа до нашего прибытия по вызову — ничего не было. Стал возвращаться от перекрестка к своему посту, смотрит, лежит фургон. Еще колеса крутятся...

— А вы пострадавшего видели?

— При мне вытаскивали. Вот это-то и второе, что смущает. Странно лежал в машине. От удара об столб должен был на баранку навалиться, а он как бы ее и не трогал вовсе...

Подошедший с протоколом капитан чуть насмешливо слушал своего начальника, и Воронов спросил:

— Вам тоже происшедшее кажется загадочным?

— Честно говоря, не вижу ничего особенного. Обычная авария. Произошла по вине шофера. Это факт. Раннее утро. Неизвестно, когда выехал из гаража. Ну, предположим, это установим. Но как он провел ночь? Может, и не ложился. Вот вам и причина, — потряс протоколом капитан. — Заснул, так мне кажется.