— В больницу бы. Нельзя ему так.

— Какая теперь больница, — вздохнул Быков.

— Не вижу. Ничего не вижу, ночь кругом! — заметался Апполонов. Но ласковые Машины руки успокоили его, и, он понемножку затих, повторяя в полузабытьи: — Ты кого привел, боцман? Чей это берег?

— Тяжелый, очень тяжелый, — сказал Ратников, отведя Быкова в сторону. В нескольких словах пояснил, как здесь очутился. — Тоже не сладко пришлось...

— Да уж куда слаще, — посочувствовал Быков. — Говоришь, до батальона морской пехоты на сторожевике плавал? Ну а я вот на торпедном катере. Выходит, оба без кораблей теперь? Что дальше делать будем?

— Давай так: ты со своим радистом потолкуй, успокой его насколько возможно, а я — со своими.

Подошел шкипер, бросил хмуро:

— Значит, у тебя все с собой? Плюс еще этот...

— Все! — резко ответил Быков. — Не считая торпедированного немецкого транспорта. Устраивает?

— Наличность считаем! — сразу же взвинтился шкипер. — Ты что, трупы немцев собираешься вылавливать и жрать?

— Не заводись! — оборвал его Ратников. — А ну, отойдем, потолкуем. Слушай, шкипер, я о тебе лучше думал. Ты видишь, что это за ребята?

— Нахлебнички явились, вот что я вижу! Как нам это далось? А теперь еще двоих на довольствие?

— Ты догадливый парень. Разделишь, не ошибешься, глаз у тебя верный. — Ратников хотел было все свести к шутке.

— Радист этот — смертник, сумасшедший! — ярился шкипер. — Концы вот-вот откинет. Куда с ним? Пускай своей дорогой топают, мы — своей.

— Запомни: дорога у нас одна! — Ратников крепко ухватил его за руку, повыше локтя.

— Какая же?

— К своим.

— Где они, свои-то?

— Только туда! — повторил Ратников, выпуская его руку. — Понял?

— Слушай, немцы кругом, нас, как цыплят, переловят. Ради чего же мы смылись от них? Чтобы опять в лапы к ним? Ну нет, меня пыльным мешком не накроешь... А этого радиста на себе поволокем? Куда? Да с этими морячками завалишься как пить дать. Они же транспорт потопили, немцы небось по всему побережью шастают. А на них даже форма флотская, только босые. Красивый концерт получается.

— Трусишь?

— Это ты брось. Не такие кинофильмы видели.

— Чего же ты хочешь?

— На барже, когда бежать собрались, о чем договаривались?

— К чему ты это?

— Вот видишь, любви не получается. Но все должно быть честно. Я хочу получить свою долю. И отвалить.

— Сволочь же ты, шкипер!

— Не пятую, а третью долю, поскольку нас все-таки трое...

— Ну, знаешь!.. — Ратников даже сказать ничего больше не мог от изумления.

— И Машкину долю! — жестко прибавил шкипер, следя за тем, какое это,произведет впечатление. — Арифметика простая: две доли нам, одну — тебе.

— Нет! — вскрикнула Маша, подходя к ним. — Нет, нет, я не пойду с тобой! — Она встала за спиной Ратникова.

— Пойдешь. Тебе же вышку дадут, если...

— Дай-ка сюда пистолет, — сказал Ратников. — Живо!

— Не доверяешь? Ну, кто они тебе? Что ты о них знаешь? С тобой-то мы попробовали соли... Торпедная атака, потопленный транспорт. Герои! А если это липа?

— По себе судишь! — возмутилась Маша. — Постыдился бы.

— А ты заткнись. Собирайся!

— Не пойду, убей, не пойду!

Ратников шевельнул автоматом.

— Пришьешь? — зло скосился шкипер.

— На четверых придется делить... — Ратников забрал у него пистолет. — Ты зачем, скажи, с баржи со мной напросился?

— А ты что бы на моем месте выбрал: волю или пулю в затылок?

— Волю... За нее еще драться надо.

— С одним автоматом против Германии? Против всей Европы почти? — огрызнулся шкипер. — Давай, старшой, по-хорошему. Любви, видишь, не получается: ты собираешься еще драться за волю, а мы уже на воле. Выдели нам с Машкой две доли из трех — и разбежимся. Ни ты нас, ни мы тебя не видели.

— А как же они? — Ратников кивнул на шалаш. — О них ты подумал?

— Господь подаст...

— Ладно, — сказал Ратников, — черт с тобой. Как ты, Маша? Как скажешь, так и будет. — Он знал: что бы она ни ответила, держаться будет своего. Спросил так, для верности, для того, чтобы шкипер услышал последнее ее слово, потому что сам в ответе ее был уверен.

— Иди, Сашка, иди один, — сказала Маша. — Все равно от тебя только горе одно.

— Пойдешь? — спросил Ратников. — Иди! Только одному тебе дороги никуда нет — ни к нашим, ни к немцам. Везде тебе одна цена.

— Дешево же ты меня ценишь.

— Сам цену назначил... Ты что же, с баржи бежал, чтобы шкуру спасти? И только? Если бы знал, к штурвалу тебя привязал, как собаку, и кляп вбил в рот.

— А ты из плена бежал? Не за этим, что ли?

— Нет, не за этим. А уйти ты не уйдешь.

— Жратву жалеешь? Погремушки?

— Ты говорил: в любую минуту готов передать их советской власти. Безвозмездно.

— И сейчас готов! Только где она, власть?

— Я и есть власть. Все мы — вместе, на этом побережье. И ты ей будешь подчиняться!

— Трепаться каждый умеет: я — власть, я — народ... Слушать тошно.

— Отпустить бы тебя на все четыре стороны, все равно балласт. Да ведь предашь.

— Ну это ты брось! — закипел шкипер. — За такие слова!

— Вот и договорились, не хорохорься, — уже мягче, согласнее сказал Ратников. — Принимаем твою клятву. Как, Маша? Но учти, Сашка: плата дорогой станет, если что... Раз есть власть, есть и трибунал! По законам военного времени... — Он обернулся и крикнул в кусты: — Эй, боцман, давай-ка сюда, что-то вы там заговорились!

Если бы Ратников мог со спокойной душой отпустить шкипера, то, конечно, отпустил бы. Но его мучили сомнения и на вопрос, действительно ли тот может уйти чисто, без всяких последствий, которые могут потом оказаться для всех них роковыми? — он не мог ответить утвердительно. Хотя, с другой стороны, с какой стати шкиперу их выдавать? Но кто знает, чем все обернется, если он угодит к немцам? Вот это-то, главное, больше всего и тревожило Ратникова. Нет уж, пускай шкипер будет рядом, как говорится, на глазах: глядишь, и остепенится, оботрется, поймет что к чему...

— Апполонов может умереть, — сказала Маша. — Нужны помощь, лекарства, бинты хотя бы. И Быков, глядите, чуть идет, совсем ослабел.

— Таких друзей за версту обходить, — проворчал шкипер, с неприязнью посматривая на подходившего Быкова.

— Ну, боцман, что порешили? — спросил Ратников.

— Программа одна: пробиваться к своим, — ответил тот.

— И мы, все трое, к этому пришли — значит, программа общая. Да, вот еще что: как у тебя со стрельбой? Рука твердая?

— Ворошиловский...

— Я так и полагал. — Ратников протянул ему пистолет. — Держи. Правда, одного патрона не хватает, на тебя шкипер израсходовал. Ему пистолет ни к чему: сам убедился, как стреляет.

Шкипер промолчал.

— Ну вот, считай, половина личного состава и вооружена, — сказал Ратников. — Может быть, и Маше придется повоевать, только другим оружием. Как, Маша?

— Я готова, — смутилась Маша.

— Но первое твое дело — хозяйствовать. Прикинем все до крохи. Норма минимальная. Для Апполонова — усиленный паек, воды не жалеть. Понятно?

— Понятно, товарищ командир, — ответила Маша, впервые назвав Ратникова командиром.

— Е-ма-е! — удивленно присвистнул шкипер. — Это что же, наподобие партизан, что ли? Ну, дают!

— Будем активно пробиваться к своим. Постоянная готовность номер один. Сутки отдыхаем, Маша нас подкормит — и завтра вылазка к селу. Быков поведет. Нужны медикаменты, еда, связь с местными жителями. И последнее. — Ратников оглядел всех, чуть жестче, чем на других, посмотрел на шкипера. — Дисциплина корабельная! Без разрешения — ни шагу! — И эти его слова были всеми приняты с молчаливым согласием, как приказ командира.

В этот день они тщательно упрятали шлюпку среди камней, но так, чтобы ее в любой момент можно было легко спустить на воду и выйти в море. Соорудили еще один шалаш, попросторнее. В первом поместили Машу с Апполоновым, чтобы она все время могла за ним присматривать, в другом поселились остальные. Определили запасы: продуктов и воды могло хватить недели на полторы при строжайшей экономии. Значит, рассуждал Ратников, за это время надо найти какой-то определенный выход: или пробиться к своим («Где они, в самом деле, свои-то?»), или связаться каким угодно путем с партизанами («Где они, партизаны? Есть ли они здесь вообще?»).