Он, в отличие от Дзасохова, был собран, сверлил исподлобья настороженным взглядом. И было видно, что очень озлоблен.

— Садитесь, Коробов.

— Постою, не в гости пришел.

— Верно, совсем не в гости,. И все же сядьте, пожалуйста, разговор может быть долгим.

— Ну, сел… А разговора не будет!

— Тогда один поговорю… Предположим, я склонен верить, что вы и Дзасохов сообщили правду, то есть взяли вы в палатке меньше, чем показывает продавщица. Если это подтвердится, то вас до суда могут отпустить по домам. Однако все предположения надо доказать… Как лучше к доказательствам приступить, скажите?

— Вам с бугра виднее.

— Согласен. Поэтому ответьте мне: вы хорошо знаете Якова, с которым пили до кражи?

— А его за что путать? Он тут ни при чем!

— Вот как? А если представить такой вариант: у продавщицы недостача и надо ее покрыть, поэтому она договаривается с неким Яковом, а он подпаивает двух малоопытных ротозеев, вас с Дзасоховым, например… А потом все ложится на вас.

Коробов облизал пересохшие губы. Торопить его не следовало, и Родионов выжидал.

— Я до этого два раза его видал, — решился наконец Коробов. — В клубе текстильщиков, на танцах познакомились.

— Где он работает, знаете?

— Шоферит. А где — не знаю.

— Попытайтесь вспомнить, может, он все же упоминал — где… Так, между прочим, в разговорах.

— Не… Не помню. Только… Да нет — ничего.

— Говорите, говорите… Что — только?

Часто бывало, что «вспоминали», лишь бы отвязаться от расспросов, но Родионов видел, что сейчас Коробов действительно перебирает в памяти свои несложные беседы со случайным приятелем.

— Вот он раз сказал: «У нас на комбинате…» И все.

— «И все», — невольно передразнил Родионов на радостях. — Это не «все», а почти все! Комбинат–то в городе один… Домостроительный. Выглядит он как?

— Такой… Симпатичный.

— Глаза какие, волосы, ну же!

— Глаза как глаза… Серые вроде. Нос обыкновенный… Волосы, как у меня, блондинистый он.

Поскольку Коробова можно было определить блондином лишь с большой натяжкой, Родионов понял, что ожидаемый словесный портрет получить не удастся.

— Негусто, — констатировал с сожалением. — Если что вспомните — сразу проситесь ко мне… А пока я вас отправлю.

Он подошел к двери, чтобы вызвать конвойного и обернулся, потому что сзади тихо донеслось:

— Вот тут у него, — Коробов ткнул пальцем в щеку под глазом, — пятнышко такое, синее…

Тина Барышева явно погрешила против истины, сказав Родионову, что наверху у нее так уж чисто — теплыми потоками пыль заносило высоко. Сейчас, разделываясь с бутербродом, она лишний раз убеждалась в этом, когда на зубах поскрипывал песок.

Барышева и две ее подружки сидели, свесив ноги, на ферме мостового крана, время было обеденное. Беседовали все о том же:

— …Пошел провожать, говорит: «Если с кем теперь увижу — голову оторву!»

— Ой, надо же! Тебе?

— Да не–ет — тому… Ну, с кем увидит. А я ему: больно много отрывать придется, устанете… Он прямо занервничал, ага! И сразу вежливый стал.

— Вот умеешь ты… А дальше чего было?

— Когда?

— Ну, когда к дому пришли…

— А ничего… Договорились сегодня в клуб пойти. Я, говорит, на такси заеду.

— Во дает! Тинка, а ты чего грустная?

— Слушаю. Завидую. Вот живете вы красивой жизнью: танцы, такси… Роскошно!

— А ты, учись больше. От ученья волосы лезут… Не, я люблю на машине кататься! Так бы и ездила целый день.

— Вон бежит какая–то, попросись, может, прокатят… «Волга».

— «Москвич» это, темнота ты, Зойка…

— Ну и пусть. Все равно начальство, наверное… Ты чего, Тина?

Она, привстав, следила, как, выйдя из машины, Родионов что–то сказал водителю и вошел в одну из дверей административного барака. «Это он меня ищет. В отдел кадров справляться пошел… Ах, чудак!»

— Ой, Зойка, что это с ней? Ты куда, Барышева?

— Тише, убьешься, сумасшедшая!

Не слыша окликов, она стремглав пролетела по ферме к лесенке, быстро–быстро, цепляясь за металлические перекладины, заскользила вниз, меж опор ограждения.

Начальник отдела кадров поначалу взялся ворошить папки без особой охоты, но постепенно вошел в раж… А закрыв последнюю, развел руками:

— Нету. Видите сами: среди шоферов ни одного Якова…

— Вижу, — сокрушенно согласился Родионов. — И хорошего в этом мало. Для меня, естественно.

— Я понимаю и рад бы помочь. Если хотите, завтра выясним, кто у нас с таким именем в других цехах… Только надо во–он сколько документации поднять, а у меня, как назло, времени в обрез, райком вызвал. Завтра, договорились?

— Договорились. Если не заеду, то позвоню обязательно.

Вошли они вместе и, уже пожав Родионову руку и направившись к своему «газику», начальник отдела кадров спохватился:

— Подвезти вас? Усаживайтесь.

— Спасибо, у меня машина, — откликнулся Родионов.

И увидел выбежавшую из–за угла Тину… Грузно устраиваясь на сиденье, начальник отдела кадров распорядился:

— В райком, Сережа.

А когда «газик», развернувшись, проехал мимо встретившихся молодых людей, благодушно хмыкнул:

— Хм! Ну вот — не одно, так другое нашел.

— Что? — не понял Сережа.

— Я говорю — искал молодой человек одно, а нашел другое. Между делом к ладной девушке подкатился.

— А что? Это нам никогда не вредно, — рассудил шофер и мельком оглядел себя в зеркальце.

Он был очень недурен собой, и синяя мушка под глазом, дань своеобразной моде, его совсем не портила.

…Обрадовавшись встрече, Родионов невольно задержал руку Тины в своей, и сейчас она, хоть и не сразу, осторожно освободила ее.

— Что же теперь обо мне думать станут?

— Вы о чем? — не понял Родионов.

— Ну как же… Милиция через кадры ищет! Интересуется… Или вы не назвались — откуда?

— А–а… — он решил, что в этой ситуации ничего объяснять не надо. — Не назвался.

— Во–он моя работа, — кивнула она наверх. — Видите, девчонки руками машут? Перерыв кончается, долго вы там, в кадрах, выясняли.

— Что вечером делаете, Тина? Свободны? Она отрицательно покачала головой:

— Занята. — А взглянув на него и с радостью убедившись, что он огорчился, объяснила: — Школа у меня сегодня… Раньше не удосужилась, теперь догоняю. Вот если завтра…

— А встретимся где?

— Домой приходите… Часов в шесть! — крикнула Тина, уже отбегая, и взмахнула рукой: — Счастливо!

Родионов тоже помахал на прощание и, все еще улыбаясь, пошел к машине.

Тесное помещение, в котором он ютился, было переоборудовано из чулана, названия, комнаты не заслуживало, и обычно он возвращался домой без особой охоты.

Но сегодня по дороге домой настроение оставалось отменным, на четвертый этаж взбежал, прыгая через несколько ступеней разом, и квартирный звонок просигналил весело.

Дверь открыла Катя, это только еще улучшило его настроение — с братом отношения были сложные.

— Что это вы сегодня такой радостный? — Кате было двадцать шесть лет, но выглядела она старше. — На работе похвалили?

— Работа есть работа, работа есть всегда! — попытался он вспомнить мотив. — Во–первых, не работой единой жив человек, во–вторых, я не люблю, когда ты называешь меня на «вы», а в–третьих, у меня к тебе просьба…

— Большая? — тоже заулыбалась она.

— Во! — он, как мог, широко развел руки. — Выстираешь мне рубашку на завтра, а?

— Ох и просьба! Я думала, что такое у него? — Катя понимающе усмехнулась: — А у него завтра свидание. Правда?

Родионов поднял руки, скроив постную мину:

— Сдаюсь. Разоблачен мгновенно, и отпираться бессмысленно… Разбор дела закончен, суд удаляется. — Он вышел на кухню, вернулся и все показал дальше: — Суд возвращается, все встают, а меня сажают… Десять лет строгой изоляции без любви!

В серенькой Катиной жизни поселение родственника все еще составляло приятное новшество, и сейчас она весело смеялась до тех пор, пока в скважине входной двери не заскреб ключ. Тогда убежала в кухню и там загремела посудой. Родионов успел скроить глубокомысленное лицо, и как раз вошел брат.