Силой личного примера, прекрасным тактическим мастерством и высочайшей ответственностью за каждого своего подчиненного прославился и в первую, и во вторую чеченскую кампании командир батальона воздушно-десантных войск подполковник Игорь Тимофеев. В боях за Аргунское ущелье зимой 2000 года его радиопозывного как огня боялись так называемые бригадные чеченские «генералы».
Человеком-легендой был и остался в памяти воинов-северокавказцев лучший вертолетчик нашей страны Герой Советского Союза, Герой России полковник Николай Майданов, умевший «выжимать» из своего Ми-8 то, что даже предположить не могли конструкторы этого вертолета. Будучи смертельно раненным, Николай Саитович смог выполнить боевую задачу, вывести винтокрылую машину из-под плотного обстрела и посадить ее на «взлетку».
Примером истинного мужества является подвиг начальника парашютно-десантной и поисково-спасательной службы авиации СКВО Героя России подполковника Александра Жукова. Он с земли прикрыл огнем погрузку в вертолет группы спецназа, зная, что остается один на один с десятком боевиков.
Воины-волгоградцы всегда будут помнить о подвиге старшины разведывательно-десантной роты Героя России старшего прапорщика Виктора Пономарева. В 1994 году он закрыл собой генерала Льва Рохлина от пули чеченского снайпера.
Образцом истинного самопожертвования стала судьба Героя России полковника Зарико Иванова. Когда российские войска еще находились на территории Дагестана в 1999 году, уже тогда Зарико, постоянно рискуя, работал с агентурной разведкой в городах и селах самопровозглашенной «Ичкерии». Данные, полученные от его группы, спасли жизни очень многих военнослужащих, перешедших позднее Терек.
Десятки тысяч офицеров и прапорщиков, солдат и сержантов, пройдя сквозь горнило двух чеченских кампаний, делом, а иногда и ценою собственной жизни доказали свою преданность России.
Мне запомнилась беседа с офицерами и членами их семей в одном из мотострелковых полков, расквартированных на постоянной основе в Чечне. Так вот, из 60 этих семей все без исключения, в том числе и жены офицеров, заявили о своей готовности к самопожертвованию во имя Родины.
Это подтверждают и данные социологического опроса, проведенного в 42-й гвардейской мотострелковой дивизии: 70 процентов офицеров написали в анкете: «Знал, на что иду, когда решил стать кадровым военным». Нельзя упрекнуть в отсутствии патриотизма и молодых офицеров, которые более двух лет служат в составе Объединенной группировки войск на Северном Кавказе.
Не люблю пафоса, но здесь иначе не скажешь: в армии сейчас в основном служат те офицеры, кто по-настоящему любит Россию. Таких людей нужно беречь для Вооруженных сил, недопустимо бесконечно эксплуатировать их чувства, не давая взамен ничего. Нет денег, так дайте награду, досрочно или на одну ступень выше занимаемой должности звание присвойте, спасибо скажите, а не шельмуйте в прессе, иначе обидятся и в конце концов разбегутся. С кем останемся?
Кто залечит душевные раны?
Следует сказать и про отношение к людям, которые успели повоевать, приобрели не только боевой опыт, но и столкнулись с проблемами психологического свойства.
Много говорят и пишут об экономических, политических, демографических последствиях чеченской войны, но, может быть, не менее катастрофическим оказывается ее влияние на душевное здоровье и армии, и всего нашего общества. Речь идет о психологических последствиях участия в боевых действиях.
Какими бы высокими идеалами ни оправдывалась война, человек рождается на свет все-таки не для того, чтобы убивать себе подобных или же самому быть убитым. Война есть явление, противоречащее самой природе человека. Длительное пребывание в состоянии опасности, вид искалеченных и раненых, гибель товарищей, разрушения, запредельные физические и психические нагрузки — вот неполный перечень того, что переживают военнослужащие, участвующие в боевых действиях. Все это служит источником психических травм.
Проблемы душевного здоровья испытывают все военнослужащие, принимавшие участие в боевых действиях. Различна лишь степень выраженности этих проблем и острота их переживаний. Участие в боях, профессиональная деятельность в экстремальных ситуациях отличается от всего предыдущего опыта военнослужащего. Все это оказывает сильное влияние на все сферы жизни, часто приводит к стойким личностным изменениям не только у военнослужащих, но и у членов их семей. Выработанные на войне стереотипы поведения так глубоко укореняются в психике, что продолжают потом влиять на поведение и в мирной жизни в течение многих лет.
В общем, военные раны надо лечить — это аксиома, но и душевные раны тоже. Очень мало тех, кто может справиться с ними самостоятельно. Но как и кто может оказать помощь?
Уже после первой чеченской кампании в СКВО задумались об организации психологического сопровождения военнослужащих округа. И вот, чтобы наладить психологическое обеспечение боевой деятельности, у нас начала активно создаваться структура военной практической психологии: были введены штатные должности военных психологов, организованы центры и пункты психологической помощи, образован первый и единственный в России Центр психологической помощи и реабилитации (ЦППиР) СКВО. Вот так началась реформа в работе с людьми.
В чем смысл деятельности психолога в армии?
Как подготовить военнослужащих к действиям в экстремальной ситуации?
Как им помочь обрести внутреннее равновесие после участия в боевых действиях?..
Эти задачи и пытаются решать специалисты окружного центра.
Одним из главных направлений его работы стала программа подготовки военных психологов. Основная проблема заключается в том, что, во-первых, подавляющее большинство военных психологов не имеет соответствующего профессионального образования. Во-вторых, уже сложившаяся традиция подготовки военных психологов являлась неудовлетворительной, неприемлемой в реальной работе.
Специалисты центра впервые стали вести подготовку военных психологов, опираясь на практические запросы, актуальные потребности военнослужащих СКВО. Например, уже в 2000 году в Ханкале была осуществлена программа обучения, в которой участвовали военные психологи Объединенной группировки войск и 42-й мотострелковой дивизии. Обучение проводилось в экстремальных условиях, но это были принципиально новые формы обучения — с использованием собственного боевого опыта.
В этом деле приходится преодолевать трудности. Так, во время диагностики 15 военных психологов, проходящих службу в Чеченской Республике, было отмечено появление у них синдрома «профессионального выгорания» и деформации или трансформации ценностных ориентаций.
К сожалению, военный психолог часто занимает позицию воспитателя, судьи, по старинке прибегает к старым способам «накачки» военнослужащих. А такая позиция подразумевает взгляд на психическое состояние военнослужащего через призму общих идеальных критериев, а не с точки зрения его субъективного душевного здоровья, состояния психики.
Многим военным психологам самим нужна помощь специалистов. Тем более что они непосредственно участвуют в боях, рискуют жизнью, разделяют с солдатами все тяготы войны, гибнут, как погибли в Чечне подполковники А. Чернов и А. Гаврилов. Светлая им память…
Но вернусь к главной теме.
Специалисты Центра не только занимаются учебно-методической деятельностью, но и сами практически участвуют в психологическом сопровождении военнослужащих в условиях ведения боевых действий. Что за этим стоит? Работа с людьми. Их доверие. Оказание им психологической помощи. Вот, к примеру, что откровенно рассказывают о своих психических переживаниях военнослужащие, которые приходили на прием к военным психологам.
Военнослужащий срочной службы Алексей С.:
— Мы пошли вниз к речке — набрать воды. Утро такое яркое было. Я вообще-то с ним не корешился. Знал, что он из Ростовской области, что служить ему осталось два месяца. Он чего-то мать вдруг вспомнил, говорил: «Как она там без меня в огороде управляется, картошку садит?» Рассказал, что в Чечню пошел, чтобы помочь матери купить хорошее жилье.