Несмотря на, казалось бы, хорошо продуманную и подготовленную операцию, на практике получалось не все гладко, особенно в первые сутки боев. На «макаровском» направлении войска забуксовали, встретив ожесточенное сопротивление боевиков. К исходу первого дня операции я вызвал на свой КП командиров трех направлений и заслушал их доклады. Начал с Макарова. Он неторопливо и четко доложил обстановку: «…мотострелковый полк, действовавший в районе Сержень-Юрта, своим правым флангом задачу выполнил, но его левый фланг был атакован противником и вынужден был отойти на исходный рубеж. Командир полка, судя по всему, растерялся, а появившиеся первые потери в подчиненных подразделениях разуверовали его в решительности управлять боем.

— Срочно вылетай в расположение полка и разберись на месте, Сергей, — сказал я. — Командир должен взять себя в руки, детально разобраться в сложившейся обстановке, при необходимости перестроить боевой порядок, но задачу обязан выполнить!

Прилетает Макаров в полк, а там ситуация аховая. Пошли потери. Один человек погиб и 19 получили ранения различной тяжести. Командир полка и его замы, как докладывал Макаров, в растерянности.

И вместо того чтобы попросить у Макарова время на оценку сложившейся обстановки, принятие разумного решения, командование полка стало обвинять его, а заодно и меня, якобы «подгоняющего» их полк непродуманно «бежать» вперед.

Особенно завелся зам по воспитательной работе: мол, зарабатываешь, полковник, генеральские звезды на нашей крови, Трошев не мог отдать такого приказа, все это выдумки…

Когда проявляют трусость солдаты, это полбеды, но когда паникуют офицеры — это «труба». Подразделения превращаются в неуправляемое войско, и гибель в таких случаях просто неизбежна. Могу только себе представить, что творилось в те минуты в душе Макарова. Но рубить с плеча он не стал, не запаниковал вместе с командованием полка и не стал докладывать мне на КП о «бунте на корабле». Спокойно, но в то же время с хладнокровной твердостью, сумел убедить офицеров не опускать руки, собраться и продолжать выполнять поставленную боевую задачу. Кстати, сам Макаров, позвонив мне и спросив разрешения остаться на КП командира полка хотя бы на эти сутки, был рядом с этим командиром, помогая ему управлять боем. Задача была выполнена своевременно и без единой потери.

Весной 1996-го, уже будучи моим заместителем в 58-й армии, Макаров продолжал воевать в Чечне, участвуя в проведении операций в районах Новогрозненского, а в последующем Орехово, Старого Ачхоя и Бамута. Тогда были ликвидированы многие опорные пункты и базы боевиков.

Особо упорные бои завязались под Старым Ачхоем и Орехово. Батальоны никак не могли овладеть мощным укрепрайоном боевиков. Макаров доложил мне о создавшейся ситуации. В то время я уже не командовал группировкой, а возглавлял 58-ю армию. Внимательно выслушав доклад Макарова, по его голосу понял, что состояние у него тяжелое, но старается держаться спокойно, вида не подает.

— Сережа, — говорю ему, — что ты там разворачиваешь эти батальоны как дивизии при фронтовой операции. Поразмеренней все делай, не забывай про Удары армейской авиации и артиллерии, а уж потом посылай в бой солдата, когда убедишься в том, что впереди остались лишь пустые окопы.

Посоветовал ему также использовать звуковещательную установку (я это уже делал при уничтожении боевиков на реке Аргун перед Шали). Макаров так и поступил. На полную мощь включил несколько звуковещательных установок. Создалось такое впечатление, что по меньшей мере танковая дивизия выходит на рубежи развертывания и переходит в атаку. Эффект был потрясающий. Представьте себе, одновременно два усиленных мотострелковых батальона атакуют позиции боевиков с фланга (то есть наносят удар противнику не «в лоб», а «в бок»), при мощной поддержке артиллерии и авиации. Боевики растерялись, не ожидая такого маневра, побежали, оставляя на поле боя десятки убитых и раненых.

Захватив Орехово, войска пошли на Старый Ачхой. И вновь встретили упорное сопротивление дудаевцев. Мне позвонил генерал А. Квашнин (в то время он был командующим войсками округа):

— У Макарова сложилось тяжелое положение. Лети к нему, помоги.

В тот же день я вылетел на «вертушке» в Чечню и к вечеру уже был на командном пункте. Макаров доложил обстановку и представил свой замысел на предстоящий бой. Суть его сводилась к следующему: под покровом ночи, скрытно от боевиков, отвести главные силы от линии соприкосновения, но при этом арьергардными подразделениями имитировать ведение ночного боя, тем самым вынуждая противника постоянно быть в напряжении.

— Товарищ командующий, разрешите начать отвод войск.

— Конечно, отводи, — говорю ему. — Другого выхода нет. Это лучшее, что можно в этой ситуации придумать.

Скрытно вывели два батальона и тут же нанесли удары авиацией и артиллерией. И только потом, на следующий день, когда в траншеях боевиков остались лишь дежурные подразделения (ведь всю ночь боевики не спали, ожидая ночной атаки наших подразделений), снова атаковали противника своими главными силами. Поставленная задача была выполнена.

Наблюдая за тем, как Макаров уверенно руководил подчиненными в бою, принимал разумные решения в той или иной создавшейся сложной ситуации, всегда удивлялся его спокойствию и хладнокровию. Никогда, даже в самые критические минуты, а их на войне предостаточно, не слышал от него крика, крепкого матерного слова. Конечно, он особо тяжело переживал потери, ходил мрачнее тучи, бледность на лице выдавала его внутреннее волнение. Зато как ребенок радовался успеху. Помню один случай.

При проделывании прохода в минном поле боевиков перед их опорным пунктом у Старого Ачхоя наше инженерно-саперное подразделение подверглось интенсивному обстрелу из ДОТа, оборудованного на одной из высоток, расположенной от нашего переднего края в 400–600 метрах.

И вот пулеметчик и снайпер, выделенные для прикрытия работы наших саперов, открыли прицельный огонь по амбразуре этого ДОТа. То ли очередь пулемета, то ли меткий выстрел снайпера — трудно сказать, но достигли цели. Взрыв был потрясающий, как в киношных боевиках. Оба стрелка аж вскочили от радости и стали подпрыгивать на месте. А как радовался Макаров! Может быть, впервые за все дни напряженных боев. Когда этих солдат привели к Макарову, каждый стал докладывать, что именно он поразил Цель. Полковник Макаров по-отечески обнял обоих и поблагодарил за службу. В тот же день представил их к государственной награде, чтобы не нарушать, как говорится, принцип войскового товарищества. Лично позаботился о том, чтобы кадровики побыстрее подготовили наградные листы на них. Вскоре солдаты получили заслуженные награды.

Сергей Афанасьевич — один из немногих офицеров, кто еще в советские времена проходил службу в Чечено-Ингушетии. Он был командиром учебного танкового полка в Шали. Хорошее знание местности, обычаев и традиций местного населения очень пригодились ему на войне.

Хотя и не все получалось гладко. Случались и ошибки. Причем они характерны не только для Макарова, но и для других командиров, которые впервые воевали в чеченскую кампанию 1994–1996 годов. Офицеры получили теоретическую подготовку в училищах и академиях, но не знали, как практически вести боевые действия в горно-лесистой местности, причем не против классически обороняющегося противника, а, по сути дела, хорошо организованных партизанских действий со стороны бандитов. Приходилось, что называется, под огнем на поле боя учиться самому и обучать своих подчиненных. И надо отдать должное Макарову: он не суетился, не терялся, а планомерно, с присущей ему настойчивостью искал наиболее верный путь решения в создававшихся ситуациях, а главное — старался делать так, чтобы добиваться успеха с наименьшими потерями.

В 1996 году он стал генералом, поступил учиться в Академию Генерального штаба. Вскоре мы снова встретились в… госпитале. Теперь я оказался на госпитальной койке «с позвоночником». Признаться, не ожидал увидеть Сережу Макарова, да еще с Володей Шамановым и Костей Школьниковым (начальник связи 58-й армии). Все они на тот момент были слушателями Академии. Искренне обрадовался. Мы обнялись. Разговор был очень теплым и доброжелательным. Беседа затянулась на несколько часов.