Весной 1994 года, — продолжал Ф. П. Боков, — когда в Грозном уже шли ожесточенные стычки между различными криминальными группировками, начался значительный отток студентов из университета. Академические группы быстро таяли, в связи с чем неизбежным стало сокращение преподавателей. Мне, как самому старшему на кафедре, уже пенсионеру, дальнейшая моя перспектива стала совершенно ясной и определенной. Уход был, в общем-то, безболезненным, однако несколько омраченным некорректностью руководства.

Однажды зазвонил телефон и состоялся такой вот разговор:

— Федор Павлович, вас беспокоит Юсуп (так условно назовем его).

— Узнаю. Рад слышать.

— Федор Павлович, это правда, что вас сократили?

— Да, это правда. А что поделаешь. Так сложились обстоятельства.

— При чем тут обстоятельства? Почему вы молчите? Можно я к вам сейчас подъеду?

— О чем речь! Буду рад встрече.

Буквально через десять-пятнадцать минут он подъехал. За это время мы с женой, как и положено на Кавказе, накрыли скромный пенсионерский стол. Войдя в квартиру и бросив взгляд на этот стол, гость правой рукой хлопнул себя по бедру, а левой указал на бутылки и закуски и эмоционально высказался: «Ради бога, извините! Это должен был сделать я. Но, надеюсь, мы встречаемся не в последний раз»…

В общем-то, дело не в этом, а в том, что он пришел не один, а с компанией. С ним были еще двое. Один из них — явно не интеллектуал и ни единого слова так и не произнес. Другой — плотный, крепкого телосложения, со вкусом одетый, чисто выбритый, сразу же произвел хорошее впечатление.

Разговор повел Юсуп. Его суть сводилась к следующему: не думайте, дескать, что вы останетесь забытыми и никому не нужными. В ближайшие дни мы доложим о вас Джохару, организуем встречу с ним, специально под вас введем должность инспектора высших учебных заведений, и вы будете инспектировать тех мерзавцев, которые вас сократили.

Трезво оценив его эмоциональный манифест, я ответил: «Юсуп! Дело не во мне. Вряд ли стоит отнимать у Джохара Мусаевича столь дорогое для него время на встречу со мной. Все, что я могу сказать ему, лучше скажу сейчас вам, а вы при случае передайте. Постарайтесь понять, что Россия ни при каких обстоятельствах не выпустит вас из своих крепких объятий. Хотя бы потому, что ни с экономической, ни с политической, ни с какой другой точки зрения это просто было бы неразумно. Если это, паче чаяния, произойдет, то неминуемо принесет вред России, а Чечне — тем более. Максимально, чего вы можете добиться, то это того, чего добился Татарстан. Там, как я понимаю, сформировалась группа молодых ученых-экономистов, историков, политологов, которая стала опорой М. Шаймиева. Так вот, пусть Джохар Мусаевич сформирует такую группу и пошлет ее в Татарстан, за опытом».

И тут гость, произведший на меня довольно приятное впечатление, изрек: «Если Джохар хотя бы только подумает об этом, его завтра же не будет».

Через некоторое время Дудаев действительно позвонил мне и пообещал при первой же возможности встретиться. В целом его разговор представлял набор общих фраз и обтекаемых формулировок.

Мне довелось быть и очевидцем штурма бывшего Дома политического просвещения в тот момент, когда там проходила сессия Верховного Совета республики. Мимо меня, оказавшегося в 15–20 шагах от этого Дома, пронеслась толпа молодежи и средних лет мужчин. Причем внешне они выглядели явно не городскими жителями и вооружены были в буквальном смысле кольями (очевидно, заранее приготовленными). Осталось впечатление, что эту публику привезли из какого-то района вместе с кольями. Цепь милиционеров была смята. Часть толпы ворвалась в здание и учинила погром, остальные по пожарной лестнице взобрались на крышу, как бы показывая этим, кто «наверху» (то есть власть переменилась). На фоне этого и других подобных событий невольно подумалось: а кто же берет власть?

Вскоре после разгрома Дома политпросвета прошел слух: вечером в нефтяном институте состоится встреча Дудаева с преподавателями и студентами института. В назначенное время я был там. И что же увидел? Для встречи была отведена аудитория, хотя и довольно большая по площади, но находившаяся далеко не в лучшем состоянии. Ее даже не убрали после окончания занятий. Кстати, никого из преподавателей там не оказалось. А студенты если и были, то ничем не отличались от той толпы, которая громила Дом политпросвета. Сложилось впечатление, что участниками этой встречи были те же самые лица.

Можно приводить много примеров для характеристики Дудаева как политика, но без следующего факта эта характеристика будет не полной. Выступая как-то по местному телевидению, уже укрепившись во власти, сопровождаемый не толпой, вооруженной кольями, а надежной, вооруженной до зубов охраной, он заявил: «Ко мне поступает много жалоб от учителей, медицинских работников, пенсионеров на невыплату им заработной платы и пенсии, а посему они находятся якобы на грани голода. Должен заявить, что подобные жалобы совершенно беспочвенны. В лесах Чечни столько даров природы, что говорить о голоде могут только демагоги и лентяи. Нужно только умело пользоваться этими дарами. А тех, кому у нас не нравится, мы не удерживаем».

Хотел Дудаев того или нет, но он сам выдал здесь квинтэссенцию своей социально-экономической программы. Но дело в конечном счете не в нем. Дело в том, что он поддерживался высшим руководством России. Широко известен факт, когда весь личный состав учебной дивизии, расквартированной на территории республики, был выведен за ее пределы, а техника, вооружение, боеприпасы, продовольственные и вещевые запасы почти полностью оказались в распоряжении Дудаева.

В подтверждение того, что это был вовсе не случайный «просчет», еще один факт.

Бывший работник КГБ, хорошо знакомый мне, с нескрываемой душевной болью делился: «В нашем здании, — говорил он, — сколько этажей над землей (здание четырехэтажное), столько же и под землей. Там было автономное электро- и водоснабжение. Там было столько вооружения, боеприпасов, продовольствия, что мы три года могли держаться. Но из Москвы дали приказ оставить все это на месте. И «добро» перешло в распоряжение Шамиля Басаева.

Еще один «просчет» федерального руководства: начало разгрома высшего законодательного органа — Верховного Совета республики. Он был избран народом на основе существовавших тогда законов, а разогнан — толпой фанатиков и хулиганов, вооруженных кольями. Ну и чем все это закончилось?..

Где-то в середине 1992-го, за год до расстрела Белого дома в Москве, председатель Верховного Совета России («лицо кавказской национальности») Р. Хасбулатов побывал в Грозном. В это время проходила очередная сессия Верховного Совета республики. Явившись на заседание сессии, он, уподобившись легендарному матросу А. Железняку, разогнавшему в январе 1918 года Учредительное собрание, потребовал от Верховного Совета республики принятия решения о самороспуске и в конечном итоге добился этого. А председателю Верховного Совета республики Доку Завгаеву пригрозил, что если он будет здесь проявлять какую-либо самостоятельность, то он (то есть Хасбулатов) доставит его (то есть Завгаева) в Москву в клетке. Так «демократом» Хасбулатовым без танков, без стрельбы был практически «расстрелян» высший законодательный орган республики и установлена диктатура генерала Дудаева. А в октябре 1993-го, но уже в Москве, все это, только в более ярком проявлении, бумерангом возвратилось Хасбулатову. Воистину, посеявший ветер — пожнет бурю.

Ненароком коснувшись фамилии Завгаева, невольно задумываюсь над вопросом: а что могло бы произойти, если бы федеральное руководство в начале 1990-х поддержало не Дудаева, а Завгаева? Есть немало оснований полагать, что Чеченская Республика осталась бы Чеченской Республикой, а не стала бы Ичкерией, и избежала бы той трагедии, в пучину которой ее ввергли определенные силы в Грозном и Москве.

Известно, что во всех сегодняшних республиках Северного Кавказа после ГКЧП остались почти те же руководители, что были и до ГКЧП. Они смогли уберечь свои регионы от тех катаклизмов, которые обрушились на Чечню. А смог бы добиться этого Завгаев? Абсолютно убежден в том, что при соответствующей поддержке Москвы, даже при условии ее невмешательства, он смог бы добиться этого.