В овраге же в это время шел партийный суд. Судили провокатора Афанасьева. Судьями были три члена Ростово-Нахичеванского подпольного большевистского комитета - Иван Гаврилович Семаков, Андреев и седовласый, болезненного вида старичок в очках, рабочий полиграфист, которого под кличкой "Лукьян Лукич" знали все подпольщики. Кроме них, в овраге были еще Виктор, привезший уже успевшего протрезвиться Афанасьева, и вихрастый молодой паренек Коля, тот самый, которого зимой Виктор с Колчановым освободили из новочеркасской тюрьмы вместе с Семаковым.
Василий Афанасьев, побледнев, как мел, дрожа всем телом, стоял перед судьями, с ужасом глядя на них.
- Ты, Василий Афанасьев, - строго глядя на него, говорил Андреев, поблескивая очками, - изменил нам, рабочему классу, партии, предал контрразведке лучших наших товарищей, революционеров... По вине твоей они подверглись страшным пыткам, умерли в жестоких мучениях... Ты выдал руководителя подпольной большевистской организации Журычева...
- Не выдавал я его, - глухо выдавил из себя Афанасьев. - В этом вину на себя не беру...
- Ты выдал товарища Елену, ты выдал многих других. Признаешь себя виновным в этом?..
- Признаю, - прошептал Афанасьев. - Голова его опустилась на грудь, он всхлипнул.
- Ты готовил новый список с адресами наших товарищей для передачи контрразведчикам... Признаешься в этом?
- Признаюсь, - едва слышно произнес Афанасьев и вдруг тонкоголосо завопил: - Я попал в руки контрразведчиков... они меня заставили... я... я... испугался... Простите. Я докажу свою преданность...
- По постановлению Ростово-Нахичеванского подпольного большевистского комитета ты, Василий Афанасьев, за предательство подлежишь казни через расстрел как презренный изменник, провокатор...
Хотя Афанасьев и не ожидал пощады, но при этих словах он охнул и, надломившись в коленях, повалился.
- Товарищи! - кричал предатель, ползая по земле, - пощадите!.. Я искуплю свою вину... Заставляйте меня всякую опасную работу выполнять... Заставляйте!.. Все выполню... Все буду делать... Могу убить донского атамана, а ежели хотите, то и Деникина... Прошу пощады!.. Помилуйте!.. Видя холодные, насупленные, суровые лица своих судей, он истерически закричал: - Что же вы молчите?.. Ай вы не люди?.. Семаков!.. Иван Гаврилович!.. Ведь ты ж мой друг!.. Пощади!.. Вспомни, как мы дружили.
Семаков, мрачно глядя на него, молчал.
- Приговор подпольного комитета поручается выполнить товарищам Волкову и Хомякову, - сказал Андреев.
Виктор вздрогнул. Он знал, что Афанасьева расстреляют, но никак не ожидал, что ему придется это сделать. Сильно побледнев, юноша взглянул на Семакова, словно прося, чтобы тот его заменил, и встретил строгий взгляд своего друга.
- Пощадите!.. Помилуйте!.. - вопил предатель.
Брезгливо глядя на него, Виктор вытащил из кармана браунинг и, подойдя к визжавшему Афанасьеву, сурово сказал:
- Вставай!
Афанасьев мутно глянул на Виктора, не поняв его намерения.
- Вставай, говорю!
Провокатор увидел в руке Виктора револьвер.
- А-а... - завыл он. - Уби-ивают!.. Уби-ивают!.. Помогите!.. Витя!.. Что ты делаешь?.. Опомнись!.. Я ж твой друг!.. Витечка, родной!.. Пожалей! - Он подполз к ногам Виктора, намереваясь обнять их, но тот отскочил от него и сразу же подряд три раза выстрелил Афанасьеву в затылок.
Коля, подбежав, тоже выстрелил в провокатора. По глинистой желтой земле зазмеилась струйка крови.
С минуту все молча смотрели на труп.
- Собаке - собачья смерть, - наконец сказал Андреев.
- Надо все же его зарыть, - проговорил Семаков и, взяв лежавшую лопату, поплевал в ладони, начал рыть яму.
Зарыв труп, все выбрались из оврага. Солнце заплывало за горизонт. Розовый налет лежал на побуревшей осенней степи. Над бурьянами неясными тенями скользили птицы. Вдалеке ослепительно искрились на закате окна большого города.
- Надо немедленно ликвидировать и остальных, - хмуро сказал Андреев.
- Обязательно, товарищ Андреев, - отозвался Семаков. - Завтра разделаемся с ними.
Семаков нагнал Виктора, примолкнувшего, подавленного происшедшим.
- Оробел, крестник, а?
- Тяжело убивать человека, - вздохнул Виктор.
- Человека - да, - жестко сказал Семаков, - но врага - никогда!
IX
Около двух месяцев уже жил Константин Ермаков в Лондоне. Старый, назначенный еще царским правительством русский посол Андрей Аркадьевич Саблин приказал отвести ему в посольстве комнату (благо, что дом посольства наполовину пустовал), и Константин надолго поселился в ней. За это время он уже успел повидать немалое количество влиятельных лиц Великобритании, сочувствующих контрреволюции, беседовал с послами США и Франции. И послы, и все эти влиятельные люди Англии наговорили много любезностей посланцу Дона. Они заверили Константина, что душой, всеми своими мыслями и желаниями они сочувствуют той великой миссии, которую взяло на себя донское казачество в деле освобождения России от большевистского ига. Обещали всяческую помощь как моральную, так и материальную. Но пока это было только на словах...
Старый лис, прожженый политикан Саблин, старательно содействовал Константину в его встрече с военным министром Великобритании Уинстоном Черчиллем. Предварительно согласие министра на это свидание было получено. Но встреча со дня на день откладывалась. Военный министр был занят важными делами.
- Ничего не поделаешь, Константин Васильевич, - разводил руками Саблин. - Надо ждать. Без свидания с военным министром вам уезжать на Дон нельзя. Черчилль - смелый, решительный человек, он хорошо помогает и генералу Деникину, и донскому правительству. Помогал и Юденичу, и Колчаку. Я верю, что он еще много нам поможет... Я ему все уши прожужжал, говоря, что нужно более активно вмешаться в русские дела. Но этого, конечно, недостаточно. Нужны иногда и другие меры. Очень будет неплохо, если вы, как живой свидетель, участник борьбы с большевиками, расскажете ему сами о всех событиях, происходящих в России. Понимаете ли, дорогой полковник, Англия получает сведения о России, из самых сомнительных источников. И это наносит вред. При поддержке нашего посольства в Лондоне издается журнал, который призван осведомлять английскую общественность о Советской России. Поэтому я вам рекомендую предварительно, перед встречей с военным министром, выступить в этом журнале с рядом статей по русскому вопросу.
- О, Андрей Аркадьевич! - сказал Константин. - Я - литератор неважный.
- Это не имеет значения, - заметил посол. - У нас столько литераторов - хоть пруд ими пруди. За вас напишут какую угодно статью. Конечно, вы должны авторам этих статей кое-что рассказать... Надо возбудить англичан, взбудоражить их. В Англии еще не осознают той грозной опасности, которую представляет русский большевизм.
К Константину прикрепили для литературной работы пресс-аташе посольства Харитона Харитоновича Басманова, ожиревшего человека лет тридцати двух. Пресс-аташе в свою очередь "прикрепил" к нему двух русских журналистов, бойко пишущих на английском языке.
В посольстве, после долгого перерыва, началась лихорадочная деятельность. Заскрипели перья, застучали машинки. За подписью донского казачьего полковника Константина Ермакова в прессе стали появляться статьи, призывающие англичан помочь своей союзнице России в ее борьбе с большевиками.
В столице Великобритании об этих статьях заговорили, Константином заинтересовались. С ним охотно знакомились. У него появились поклонники и поклонницы, любящие экзотику. Константина стали приглашать на приемы и обеды. Он входил в моду. Всякий рад был похвастаться знакомством с донским казачьим офицером. О донских казаках, как во времена Платова, когда он пребывал в качестве гостя в Лондоне, стали говорить и писать всякие чудеса.
У Константина появились деньги. Он сшил себе еще одну прекрасную казачью форму старой моды, поражая ею простодушных лондонцев. Его уже хорошо знали и почтительно встречали швейцары в ресторанах, кабаре и кафе-шантанах.
Несмотря на такую веселую, беспечную жизнь, на все развлечения и удовольствия, Константин тосковал по жене, Новочеркасску... Иногда он запирался в своей комнате, зверски напивался и, заливаясь пьяными слезами, предавался сладостным воспоминаниям о жене, о тихом Доне, о друзьях. Вспоминая о Вере, он содрогался от ярости и ревности, представляя ее в объятиях Брэйнарда.
X
Однажды Константин сидел в своей комнате у окна и тоскливо смотрел на дождливую улицу. Дождь, мелкий, осенний, надоедливо стучал по стеклу. Константина беспокоили думы о доме, о жене. Хотелось скорей на Дон... В дверь кто-то торопливо и настойчиво постучал.
- Войдите! - меланхолично сказал Константин, не двигаясь с места.
В комнату вошел взволнованный Саблин.
- Что случилось, господин посол? - не меняя позы, спросил Константин.
- Я вижу, полковник, вы заболели сплином, - сказал весело и вместе с тем встревоженно Саблин, тяжело дыша. - О, черт возьми, - приложил он руку к сердцу. - Мотор сдает... Эх, старость... Будьте готовы, Константин Васильевич. Сегодня вас примет военный министр Черчилль... Будем ждать звонка. Оденьтесь!..
Одевшись в синий казачий мундир, натянув на себя шаровары с лампасами, Константин стал ждать вызова... Саблин прислал за ним только поздно вечером, когда Константин хотел было уже раздеваться и ложиться спать.
У подъезда посольства стоял лакированный длинный черный лимузин.
- Не робейте, полковник, - поучал дорогой Саблин Константина. - Он не бог, а такой же человек, как и мы с вами, а поэтому, прошу вас, не теряйте человеческого достоинства, особенно достоинства русского человека, к тому же донского казака...