- Как хорошо! - воскликнула Марина. - Я даже и не подозревала, что здесь есть такие прелестные места.

- Да, - согласился Виктор. - Здесь хорошо. Я люблю тут сидеть и мечтать.

- Вы любите мечтать? - спросила Марина, живо взглянув на него.

- Я мечтатель, - усмехнулся Виктор. - И это вполне понятно почему. Я ведь рос в станице, в степи... А степь, думается мне, располагает к мечтанию.

- Вы не поэт?

- Нет, - покачал он головой. - Стихи не особенно люблю. Прозу люблю... На писателей, пишущих прозу, смотрю, как на богов...

- Да, - раздумчиво протянула Марина. - Писатель - это какой-то необычный человек... Иногда читаешь какую-нибудь интересную книгу, и она так тебя увлечет, что ты забываешь обо всем... Ты и плачешь и смеешься, страдаешь вместе с героями... - Она помолчала. - Как мне хотелось бы одним глазком взглянуть на живого писателя!

- А я видел, - проговорил Виктор. - Когда я лежал раненый в Петрограде, к нам в госпиталь приходил писатель Алексей Толстой... Слышали про такого?

- Слышала. А зачем он приходил в госпиталь?

- Там у него знакомый вольноопределяющийся лежал... Он ему конфеты, печенье и книги приносил... Я тоже читал его книги.

- Счастливый вы человек! - вздохнула Марина. - А я стихи пробовала писать.

- Стихи? - оживился он. - Вот так?.. Прочтете мне?

- Так вы же не любите стихов.

- Нет, ваши я люблю, - вырвалось у него, и он смущенно усмехнулся.

Марина внимательно посмотрела на него и ничего не сказала.

Помолчав, она проговорила:

- Как время быстро летит... Как будто совсем недавно я поступала в гимназию, а вот уже совершенно незаметно я ее кончаю... А это значит, что я уже стану взрослой.

- К родителям поедете после гимназии? - спросил Виктор. - Или будете куда-нибудь устраиваться работать?

- Знаете, Виктор, я очень люблю медицину. Мне хотелось бы стать фельдшерицей, акушеркой или... быть может, даже и врачом...

- Ну, и за чем же дело стало?

- Дело, конечно, за мной, - ответила Марина. - Свою мечту я обязательно осуществлю... Вот сейчас я узнала - в Ростове есть медицинский факультет. Скоро будет производиться в него набор курсисток... Вот я и хочу попробовать туда устроиться.

- Хорошее дело, - одобрил Виктор. - Я тоже очень хочу учиться. Как только демобилизуюсь, буду куда-нибудь определяться на учебу, хотя меня больше тянет к литературе.

На западе ярко пылала заря, охватив пожарищем треть неба. На ветвях, загораясь мелкими алмазами, выступали капли вечерней росы. Из-под корней акаций поползли длинные вечерние тени.

- Уже поздно, - проговорила Марина. - Надо идти...

- Подождите, Марина, - с трепетом сказал Виктор. - Я... хочу вам что-то сказать...

Марина искоса внимательно посмотрела на него.

- Хорошо, - сказала она. - Я посижу еще немного.

Но Виктор молчал, не решаясь с ней заговорить.

- Вы хотите мне что-то сказать? - опустив глаза, спросила она.

- Да... - тихо произнес он. - Но... как об этом сказать вам, я не знаю... Я не знаю, как вы отнесетесь к этому. Ну, понимаете ли, Марина, вы мне нравитесь, - выпалил он вдруг и похолодел от своей смелости. "Боже мой! - чувствуя, как у него часто забилось сердце, подумал он огорченно. Что я наделал?" Ему хотелось сорваться со скамьи и бежать от Марины, чтобы не испытывать стыда от совершенного поступка.

Девушка тоненько засмеялась в смущении и взглянула на него своими большими лучистыми глазами.

- Витенька, - прошептала она, закрывая лицо руками, - ведь вы мне тоже очень, очень нравитесь... Неужели вам это не понятно?..

VIII

В начале августа Атаманский полк неожиданно был снят с австрийского фронта и переброшен под Гомель. Казаков расквартировали по крестьянским хатам в небольшой деревушке Дуньково. Среди казаков эта переброска вызывала недоумение и оживленные разговоры. И когда они обращались к офицерам с просьбой объяснить, зачем их перебросили в эту деревню, те отвечали, что полк-де переброшен сюда на отдых.

Но этому никто не верил по многим признакам, которые не могли ускользнуть от внимательного глаза, было видно, что полк готовился к выступлению. Но куда и зачем - никто не знал.

Однажды Прохор Ермаков, живший на окраине деревни в хате одного крестьянина, вывел из хлева своего коня и стал его чистить щеткой и скребницей.

Было прозрачное прохладное утро. Только что Прошел небольшой дождь. С неумолчной болтовней в обмытом воздухе метались воробьиные стаи. Дождевые капли искрами вспыхивали на ветвях деревьев. Конь не стоял на месте: то бил копытом землю, то пытался взвиться на дыбы.

Прохор успокаивал его:

- Не дури, Васька, не дури! На-ка вот тебе, - сунул он в рот лошади кусок сахара.

Лошадь с удовольствием захрустела зубами.

- Сладкоежка ты у меня, - любовно похлопал Прохор по ее атласной, горячей шее.

Съев сахар, лошадь потянулась бархатистыми губами к уху Прохора, как бы решив попробовать его - вкусное ли оно.

- Ну, ты! - смеясь, отстранился Прохор. - Еще откусишь.

- А что ж, - отозвался хозяин, пожилой крестьянин, с длинными запорожскими седыми усами, отесывая топором оглоблю. - Мне однажды мой конь откусил палец... Поглядите! - показал он согнутый палец.

- Ну, мой не откусит, - сказал Прохор, ласково глядя на лошадь. - Это он балуется... Мы с ним большие друзья... Правда, Васька?..

Хозяин сильным ударом втиснул топор в бревно, подошел к Прохору и, вынув кисет с табаком, радушно предложил:

- Закуривайте, пан казак.

Прохор закурил.

- Гляжу я, да и добрый же у вас коняка, - сказал крестьянин, также закурив. - Ей-ей, правда! Я же сам в кавалерии служил. И вже добре толк в конях понимаю...

- Конь неплохой, - согласился Прохор. - Всю войну на нем прослужил. Немало он меня из беды выручал... А, как знаете, в битвах конь - первый боевой друг.

Лошадь, действительно, была хороша: высокий, ста шестидесяти сантиметров росту, в меру поджарый, светло-рыжей масти с золотистым отливом донской скакун.

По положению взводного урядника Прохор мог бы сам и не чистить своего коня, поручая это делать дневальным казакам, но ему доставляло большое удовольствие самому возиться с лошадью.

- Когда я служил в драгунах, пан казак, - начал было рассказывать что-то хозяин, но в это время во двор торопливо вошел вахмистр Востропятов.

Прохор заметил, что вахмистр был чем-то встревожен.

- Здравствуйте! - кивнул Востропятов Прохору и хозяину. - Чего это ты, Ермаков, вздумал коня холить?.. Уж не на парад ли собираешься?

- На парад в Петроград, - усмехнувшись, шутливо сказал Прохор.

Востропятов пристально посмотрел на Прохора.

- Ты это серьезно?

- Чего?

- Да в Петроград-то?

- Смеюсь.

- А я уж думал, ты в самом деле, - усмехнулся и Востропятов. - Эх, знал бы ты, какой нам парад готовят.

- Что такое? - беспокойно спросил Прохор.

- Кончай чистить коня, - сказал Востропятов. - Пойдем поговорим.

Прохор закончил чистку, отвел лошадь в хлев, прибрал щетку со скребницей и пошел мыть руки в хату.

- Закуривайте, пан вахмистр, - предложил кисет Востропятову хозяин. Добрый тютюн. Такой крепкий, аж дух захватывает... Сам его приготовляю.

- Можно, - беря кисет, проговорил вахмистр.

Вахмистр закурил и, возвращая кисет крестьянину, спросил:

- Ну, как, хозяин, живется?

- Да чего ж, - неопределенно ответил тот. - Живем - хлеб жуем... - И, помолчав, добавил: - Вот прогнали царя, думковали, що в жизни облегчение буде, ан ни черта... Так же с нас налоги дерут, так же пан за аренду земли тяне... Все балакали, що вот-де землю начнут делить крестьянам... Да, должно, ни дьявола того не буде...

- Большевики заставят разделить землю.

Крестьянин живо посмотрел на Востропятова из-под белесых лохматых бровей.

- Большевики, говоришь?

- Да, именно они.

Крестьянин помолчал.

- Это ты, может, и правду кажешь, - раздумчиво проговорил он. - Тут у нас по селу слух идет, що большевики, мол, люди таки - раз чего захотят, так уж наверняка добьются...

- Верно, - согласился Востропятов.

- А это правда, що вони, эти большевики, справедливой жизни добиваются? - спросил крестьянин. - За бедный народ стоят?

- Ну конечно, правда.

Крестьянин хотел еще что-то спросить, но в это время из хаты вышел Прохор и прервал этот интересный разговор.

- Ну, давай, вахмистр, теперь потолкуем.

- Заходьте в горницу, - пригласил хозяин. - Там никого нема.

- Нет, спасибо, - отказался вахмистр. - Некогда. Проводи меня, Ермаков, дорогой скажу.

Они вышли за ворота. Улица была пустынна. Почти все жители деревни находились в поле: убирали просо, гречиху, пахали под зиму. Лишь в центре деревни, у школы, где поместился штаб полка, толпились казаки. Да у большой лужи, посреди улицы, возились ребята, пуская бумажные кораблики.

- Дело, Ермаков, принимает серьезный оборот, - начал вахмистр. - Ты ничего не слыхал?

- Ничего не знаю. О чем?

- Ты давеча сказал, что собираешься на парад в Петроград, так я подумал, что, может, ты знаешь, - сказал Востропятов.

- Это я шутейно сказал.

- Эх ты, тоже мне комитетчик, - насмешливо посмотрел вахмистр на Прохора. - Для чего ты только и сидишь в комитете? Ты знаешь, куда хотят направить наш полк?

- Нет.

- Сидишь ты в комитете лишь шаровары протираешь, - обозленно выкрикнул Востропятов. - А толку из вас, членов комитета, никакого. Нас готовят на смертоубийство, а вы ни черта о том не знаете и не ведаете...

- Не горячись, Востропятов, - прервал его Прохор. - Говори толком. В чем дело?

- А в том, почему вы, полковой комитет, не потребуете от командира полка отчета, куда он намеревается направить наш полк? - сердито спросил Востропятов.

- Ого! - насмешливо посмотрел на вахмистра Прохор. - А не многого ли ты захотел?.. Как будто тебе, вахмистр, не известно, как нас скрутил Корнилов. Мы и пикнуть боимся. Сейчас, брат, права нашего комитета лишь на бумаге значатся, а на деле - мы пустой звук. Командир полка на нас и внимания никакого не обращает... Да и откуда ты взял, что полк наш куда-то посылают? Не слухи ли это?.. Командир сотни сказал мне, что как отдохнем, так снова на позицию выступим...