— Петр! Если ты ничего не ешь, хотя бы попей!

Старик оттолкнул кувшин, который протягивал ему молодой человек, одетый в короткую тунику раба. Потом он сел, подложил себе под спину немного соломы и прислонился к кирпичной стене, выложенной согласно opus reticulatum [13]. Его трясло: пройдет несколько часов, и он будет распят. Потом его тело вместе с другими зальют смолой. А когда стемнеет, палачи подожгут эти живые факелы, которые нужны для спектакля, задуманного императором, чтобы потешить римский народ.

Вот уже несколько дней прошло с тех пор, как приговоренных к смерти согнали в эти длинные сводчатые коридоры, выходящие прямо на цирковую арену. Сквозь зарешеченную дверь были видны два межевых столба — меты, отмечающие начало и конец дорожки. Это здесь, вокруг громадного обелиска, возведенного посреди арены, каждый вечер казнят через распятие мужчин, женщин и детей евреев — предполагаемых виновников чудовищного пожара, разрушившего город несколько лет тому назад.

— Зачем мне есть или пить, Лин? Ты же знаешь, это случится сегодня вечером; начинают всегда с самых старых. Ты проживешь еще несколько дней, и Анаклет увидит, как уведут тебя, а потом сам присоединится к нам одним из последних.

И он погладил по голове ребенка, сидевшего рядом с ним на соломе. Тот смотрел на него, с обожанием, синие тени лежали вокруг его больших глаз.

Как только Петр прибыл в Рим, он взял управление христианской общиной в свои руки. Обращенные в большинстве своем были рабами, подобно Лину и маленькому Анаклету. Все они прежде увлекались разного рода восточными религиями мистерии Востока, столь притягательными для простого люда, — они сулили за могилой лучшую жизнь, а в этой поражали воображение кровавой живописностью обрядов. Строгая, чистая религия евреев, принявших Христа, бывшего одновременно Богом и человеком, имела огромный успех.

Петр в конце концов признал, что полное обожествление Иисуса — непременное условие распространения новой религии. Он отбросил последние сомнения, еще удерживавшие его первое время среди новообращенных Иерусалима: «Иисус мертв. Бог-Христос жив. Только живой может подвигнуть людские толпы к новой жизни».

Галилеянин стал неоспоримым главой римской общины, о тринадцатом апостоле больше и речи не было.

Он закрыл глаза. В начале своего заточения он рассказал другим узникам, что воины схватили его на виа Аппиа, когда он в потоке других беженцев пытался спастись от преследований Нерона, Расценивая такую попытку как трусость, многие христиане, угодившие в темницу из-за своей отваги, стали обходить его стороной.

Жизнь покидала его. Продержится ли он до вечера? Надо продержаться. Он должен выдержать эту отвратительную казнь, чтобы искупить свои прегрешения и стать достойным Божьей милости.

Он жестом позвал Лина, сидевшего на заплесневелом каменном полу рядом с Анаклетом. С полудня рычания диких зверей больше не было слышно, их еще утром перебили гладиаторы в большом сражении. Доносившийся сюда аромат стряпни сливался с запахом крови и экскрементов. Чтобы заговорить, ему пришлось пересилить себя:

— Может быть, вы еще выживете, ты и это дитя. Три года назад, сразу после пожара, самые юные из приговоренных были отпущены на свободу, когда народ пресытился ужасами, творившимися на арене. Ты будешь жить, Лин. Так надо.

Раб смотрел на него неотрывно, со слезами на глазах:

— Но если здесь больше не будет тебя, Петр, кто станет управлять нашей коммуной? Кто будет нашим наставником?

— Ты. Я знаю тебя еще с тех пор, как ты был выставлен на ярмарочные торги близ Форума. И я видел, как рос твой мальчик. Ты и он, вы оба останетесь в живых. Вы — будущее церкви. Я же теперь не более чем старое дерево, уже мертвое внутри…

— Как ты можешь такое говорить? Ты, который знал Господа нашего, ты, следовавший за ним и неустанно ему служивший!

Петр склонил голову. Преданный Иисус, убийства, ожесточенная борьба с противниками в Иерусалиме — он причинил столько зла…

— Слушай меня хорошенько, Лин, солнце уже низко, времени осталось мало. Надо, чтобы ты об этом знал: я грешен. И не только по несчастной случайности — такое может случиться с каждым из нас. Нет, я грешил подолгу, снова и снова. Скажи об этом нашей церкви, когда все закончится. Но скажи ей и то, что я умер примиренным, ибо признал свои ошибки, свои неисчислимые заблуждения. Потому что испросил прощения за них у самого Иисуса и у Бога его. И еще потому, что никогда, ты слышишь, никогда христианин не должен сомневаться в прощении Господнем. В этом самая суть того, о чем возвещал Иисус.

Лин сжал обе ладони Петра своими — они были как лед. Может быть, жизнь покидает его? Некоторые уже умирали в этом тоннеле, даже не успев подвергнуться пытке.

Старик поднял голову:

— Запомни, Лин, и ты, мальчик, тоже послушай: в вечер последней трапезы, которую мы приняли вместе с Учителем перед самым его арестом, нас было двенадцать подле него. Только двенадцать человек было рядом с Иисусом. Я был там, и я о том свидетельствую перед Богом в мой смертный час. Может быть, однажды вы услышите что-либо о тринадцатом апостоле. Но ни ты, ни Анаклет, ни те, что придут вам на смену, не должны допускать никаких разговоров и даже простого упоминания об ином апостоле, кроме Двенадцати. Само существование церкви зависит от этого. Даете ли вы в том торжественную клятву передо мной и перед Богом?

Молодой человек и ребенок сурово кивнули.

— Если он только выйдет из темноты на свет, этот тринадцатый апостол, он может уничтожить все то, во что мы верим. Все то, что позволит им, — он указал на неясные в полутьме силуэты, лежащие на плитах, — всем этим мужчинам и женщинам сегодня вечером умереть спокойно, может быть, даже с улыбкой. А теперь оставьте меня. Я многое еще должен сказать Господу моему.

Петр был распят на закате меж двух межевых столбов ватиканского цирка. Когда его тело обложили хворостом и подожгли, его костер, вспыхнув на какое-то мгновение, осветил обелиск, стоявший в нескольких шагах от его креста.

Два дня спустя Нерон объявил об окончании игр, все приговоренные были выпущены на волю, предварительно получив по тридцать девять ударов бича.

Так первым преемником Петра стал Лин, потом на его место заступил Анаклет, третий в том списке пап, что в целом свете провозглашается на каждой католической мессе. Это он приказал построить первую часовню над могилой Петра. Впоследствии ее заменили базиликой, величественной, как того пожелал император Константин.

Торжественная клятва двух пап, преемников Петра, передавалась тем, кто приходил вслед за ними, из века в век.

Сирокко утих, и Рим сиял во славе своей. Отец Нил обелиском — тем самым, у подножия которого девятнадцать веков тому назад добровольно встретил страшную казнь ученик Иисуса, примиренный со своим Богом через покаяние и прощение.

Петр скрыл от христиан правду, он один знал, что не заслуживает их почитания, а потому умышленно навлек на себя презрение многих и сам пожелал позорной смерти. На самом деле он вовсе не пытался скрыться. Напротив, он сдался стражникам Нерона, чтобы искупить свои прегрешения. И получить право взять с Лина клятву, что тот сохранит тайну и передаст ее дальше.

С той поры эта тайна никогда не выходила за пределы Ватиканского холма.

Ибо тринадцатый апостол не сказал своего слова.

45

Отец Нил любил побродить, мечтая, по площади Святого Петра ранним утром, пока еще нет вездесущих туристов. Он обошел тень обелиска, чтобы погреться на осеннем солнце. «Говорят, этот обелиск украшал цирк Нерона. В Риме прошлое существует рядом с настоящим».

Его левая рука придерживала сумку, где лежали наиболее ценные заметки, выписки из документов, оставленных на полке. Здесь его комнату могли обыскать так же запросто, как в аббатстве, но теперь он знал, что никому нельзя доверять. «Но только не Ремби, нет, никогда!» Собираясь уходить, он в последний момент сунул на дно сумки пленку с негативом фотографии, сделанной в Жерминьи. Один из четырех ориентиров, оставленных отцом Андреем, и он до сих пор не знает, как его использовать.