— Джонни никогда не был трусом!

— Вот мы сейчас это и проверим. — Матео с улыбкой нежно погладил Тиа по щеке и слегка отстранил ее голову, чтобы лучше видеть выражение лица девушки. — Может быть, ты трусиха, детка?

Крепко держа Тиа за плечи, он подвел ее к небольшому окну и прижался к ней. Как бы проверяя ее решимость, Матео начал нежно гладить ее плечи, а потом его руки скользнули вниз и начали ласкать грудь. Горячие пальцы судорожно сжимали соски. Черный Кот был доволен — его не сможет теперь остановить сознание того, что Тереза так долго была для него дочерью. Он чувствовал, как рядом с ней его тело наполняется желанием, как это всегда бывало с Ритой или с любой другой привлекательной женщиной.

Изо всех сил борясь с отчаянием, которое сковало все ее чувства и мысли, Тиа закрыла глаза. Руки отца, гладившие ее грудь, жгли, словно огонь. От стыда она не могла ни о чем думать. Ей было стыдно за свое тело — оно казалось девушке отвратительным. Она думала, что никогда больше не захочет, чтобы до нее дотрагивались. Кто бы это ни был. Отец, похоже, не обращал внимания на то, что она дрожит. Возможно, он считал, что Тиа трепещет от желания?

Девушка даже представить себе не могла, как она будет жить после того, как позволит отцу овладеть ею. И не верила, что его не будут терзать угрызения совести…

Джонни слегка помедлил на нижней ступеньке лестницы. Теперь внимание Тиа было приковано к нему, она на какое-то время забыла даже об отце. Ей вдруг захотелось сейчас крикнуть, что это всего лишь уловка. Но она продолжала молчать. Комната сделалась душной, просто невыносимо душной. Все ее существо кипело от напряжения, все рвалось наружу, однако она стояла неподвижно и молча наблюдала за происходящим.

Чтобы оказаться на узкой улочке, Джонни нужно было сначала пересечь двор. Он выглядел решительным и задумчивым, погруженным в ту роль, которую ему предстояло сыграть. Тиа подумала, что так же чувствует себя мужчина, идущий воевать — уверенно, решительно, забыв о женщинах, которые остались дома… Стараясь гнать мысли о смерти…

— Однажды, много лет назад, я наблюдал, как по этой дороге навстречу своей смерти шел другой человек. — Отец говорил спокойно, но голос его был странно хриплым и напряженным. — Это был толстый гринго… Белокурый, как твоя мать…

Матео нагнулся и поцеловал ее в шею. Тиа была в отчаянии, ей казалось, что она больше ни секунды не сможет выдержать этой пытки, но, вспомнив, что от ее покорности зависит жизнь Джонни, снова замерла.

— У него было круглое красное лицо и светло-рыжие волосы. Он был полковником американской армии. Мы поймали его и судили за убийство. Я сам был для него и судьей и присяжными. Я приговорил его к повешению, потрошению и четвертованию. Ты понимаешь, что это означает, детка?

Довольная тем, что он отвлек ее внимание, Тиа покачала головой.

Вспомнив, в какой ужас пришла Рита от той истории, Матео пояснил:

— Сначала его надо было повесить, потом вытащить ему все кишки и разрезать на четыре части…

Тиа почувствовала спазм в горле и повернулась к Матео. На ее лице было написано отвращение.

Матео усмехнулся. И в этом она была похожа на мать. Рита была в ярости, когда через десять лет после смерти полковника он достал старую газету и подсунул ей. Он до сих пор помнил, какой ненавистью пылало ее лицо, когда она поняла, что эта казнь — его рук дело. Матео не стал ей тогда объяснять, чем был вызван такой суровый приговор, но от души посмеялся над слабостью жены.

— Успокойся, детка. Такое наказание я использую только для заклятых врагов. Твой же молодой человек, если ты захочешь его смерти, умрет очень быстро…

— Нет! Пожалуйста…

— Однако ты отодвинулась от меня, — он произнес это таким тоном, будто Тиа уже приговорила Джонни к смерти.

Тиа бросилась к нему и прижалась изо всех сил.

— Я снова с тобой, видишь?

Его дыхание обжигало ей щеку и шею.

— Да, ты со мной. — Он снова обнял ее за плечи. Его горячие пальцы продолжали ласкать дрожащее тело девушки.

Ей хотелось вырваться из рук отчима, но она слишком хорошо понимала, что сейчас от нее зависит жизнь Джонни. Тиа вдруг подумала, что во всем можно обвинить мать. Это Рита втянула дочь в историю, которая началась в тот далекий день, когда она изменила отцу с Баркартом. Но девушка прогнала прочь непрошенную мысль. Она должна спасти Джонни, и пусть отец ласкает ее, делает с ней что хочет. Она ни за что не нарушит данного обещания.

— Так на чем я остановился? Ах да! Этот белокурый полковник… Он прекрасно видел на горе виселицу и знал, что, дойдя до нее, умрет мучительной смертью. То, что перед его глазами стоял этот символ смерти, имело большое значение, детка, и здорово действовало на его психику. Поэтому я приказал поставить туда лошадь сеньора Браго. Это тоже своего рода символ — символ свободы, а может быть, и смерти… Так вот. Вернемся к моей истории. Толстый полковник не смог даже идти. Мои люди почти тащили его, подгоняя прикладами ружей. Он плакал, кричал, молил. — Матео вздохнул. — Гринго никогда не умели достойно принять смерть. Они считают, что имеют право совершать злодеяния и не отвечать за них. Гринго не готовы к смерти и не думают о ней, как, впрочем, никогда не задумываются о чести и достоинстве.

Тиа невольно вздрогнула. У нее закружилась голова. Этот человек, которого она любила всю свою жизнь и которому всегда доверяла, сейчас обнимал ее так, словно она была совершенно посторонней женщиной, а в это время Джонни грозила смертельная опасность. Ведь если кто-нибудь просто выстрелит, то они убьют его…

Джонни дошел до конца длинной лестницы и замер, оглядывая дорогу, по которой ему предстояло пройти. Он сразу же заметил свою лошадь, стоявшую всего в нескольких сотнях ярдов. Небо на западе пылало закатными красками — пурпурными и золотыми.

Молодой человек глубоко вздохнул и закрыл глаза. Должно быть, он просто сошел с ума. Поцеловать Тиа руку. Пререкаться с ее любовником. А сейчас, когда его уже фактически приговорили к смерти, он стоит и любуется закатом…

Теперь понятно, какую игру вела Тиа. Все встало на свои места. Его губы изогнулись в горестной усмешке.

По обеим сторонам улицы на крышах домов расположились в разных позах мексиканцы с ружьями. Кто-то курил, лениво прислонившись к стене, но все взгляды были прикованы к Джонни. Если не обращать внимания на этих людей, то эта улочка — самая обыкновенная, в Томбстоуне таких, сколько хочешь… Только здесь вместо палаток по обеим ее сторонам стояли саманные хижины.

Один из мексиканцев тихо кашлянул и вскинул ружье. Остальные тут же последовали его примеру. Три дюжины вооруженных людей замерли в ожидании.

Это было вполне естественно. Как только Черный Кот выберет момент и подаст сигнал, они бесшумно нажмут на курки, и в него вонзится множество пуль…

Ноги у него вдруг сделались ватными, руки похолодели и стали влажными от пота. Джонни, вспомнив совет своего друга Билли Брекенриджа, который наставлял его тогда в Галейвилле перед первым соревнованием по стрельбе, несколько раз глубоко вдохнул. Потом он медленно выдохнул и почувствовал, как напряжение отпускает его.

«Перво-наперво ты должен признаться себе в том, что боишься. Только дурак не боится смерти. Поэтому выпусти на волю свой страх и помни о его причине. Потом подумай о руках, которые похолодели, и о дрожащих коленях и сосредоточься на них. Только тогда ты сможешь ими управлять. Теперь руки потеплели, дрожь в коленях прошла. Надо еще справиться с тошнотой. Для этого сделай несколько глубоких вдохов, а потом выдохни воздух, издав при этом беззвучный крик. Ты почувствуешь, как из тебя выходит накопившаяся энергия. Знаешь, почему эти чертовы индейцы орут перед тем, как броситься на жертву? С воплями наружу устремляется спрятанная в глубине энергия, кровь начинает быстрее течь по жилам. Вот так и у тебя…»