Повествование о трудностях и курьезах, сопутствовавших общению руководителей двух стран, имевших различное представление о человеческих ценностях, оказалось как раз тем, что хотели слышать люди, заполнившие до отказа аудиторию к началу моего выступления. Я был далек от того, чтобы приписать себе проявленный интерес к моему выступлению. Безусловно, срабатывал эффект любопытства к организации, от которой я был заявлен как докладчик. Выступающему в Москве генералу ЦРУ или ФБР был бы обеспечен успех еще до того, как он раскрыл рот. Несомненно, и человеческий фактор играл в этом деле не последнюю роль.

Когда меня спросили, почему провалились попытки выстроить такой же канал между СССР и Америкой, и что нужно было сделать, чтобы он был тоже успешным, я набрался смелости и сказал, что было бы целесообразно в то время заменить противника разрядки — бывшего советника по национальной безопасности Бжезинского на ее сторонника министра Бара. Присутствовавшие одобрили предложение аплодисментами. Многие высказывания Сталина отвергнуты сегодня людьми и временем, но одно остается незыблемым — «Кадры решают все».

Что греха таить — аплодисменты пришлись мне по душе, и, как мне показалось, согрели души некоторым из присутствовавших. Я почувствовал это довольно скоро.

Следующие дни были для меня самыми интересными. Оказалось, что послушать мое выступление пришли, в том числе и бывшие сотрудники резидентуры ЦРУ в Германии. Прошедшие тридцать лет несколько состарили нас, зато превратили наши встречи в какие-то задушевные воспоминания. Поскольку я все, что можно было рассказать, написал в книге, то и роль моя в данном случае сводилась к изложению более красочному уже опубликованных фактов.

Перед моими бывшими оппонентами, а ныне, как и я, отставными коллегами была в свое время поставлена задача: выяснить, какие неофициальные переговоры велись между Брандтом и Брежневым через посредников. У американской стороны возникло подозрение, что Вилли Брандт ведет с Брежневым какой-то тайный сговор за спиной у американцев. И это несмотря на то, что министр Бар поставил Киссинджера в известность о существовании «канала» между лидерами обоих государств.

Честно говоря, удивляло то, что у американцев появились сомнения в отношении Брандта. Я, например, не знаю другого немецкого политика, у которого бы вопрос чести был так обострен, как у Брандта. И надо было быть каким-то особо изощренным психоаналитиком, чтобы, пообщавшись с ним в любой обстановке, не понять этого.

С другой стороны, я был рад представившемуся мне случаю на фоне недоверия к Брандту американцев хорошо подумать о руководителях моей страны. Сформировавшиеся как политики во времена самых острых конфронтаций внутри и вне страны Брежнев и Андропов сумели подняться над многочисленными интригами и сомнениями, досаждавшими их с разных сторон, поверить Брандту и в течение 12 лет существования канала ни разу не усомниться в политической порядочности канцлера. И это при том, что мне нередко приходилось доводить до обоих руководителей достаточно неприятные суждения Брандта относительно проводимой СССР внешней и внутренней политики. Как ни странно, но именно это и убеждало их в его искренности. Неудивительно, что разоблачение агента Гийома, внедренного в ближайшее окружение Брандта разведкой ГДР, вызвало у Брежнева раздражение. «Они же знают, что я веду переговоры с Брандтом. Зачем же подсовывать туда своего человека? Если их что-то интересует, пусть спросят— я, естественно, отвечу». Мудрый Андропов несколько подкорректировал своего шефа: «Мы не можем запрещать нашим немецким друзьям вести работу там, где они считают целесообразным. Однако существует этика, а это уже вопрос интеллекта руководителей».

Я рассказал об этом моим бывшим американским коллегам. Они предпочли глубже в этот вопрос не вникать, ограничившись универсальным умозаключением: «Мы выполняли указания…» Думается, я на их месте поступил точно так же… Кто давал подобные указания, сегодня не столь уж и важно. Важно, что в очередной раз подтвердился однажды выдвинутый тезис: «Люди решают все».

На другой день для участников конференции был устроен роскошный обед в мексиканском ресторане Вашингтона. Пища была острая, разговоры, как и водится при таких массовых трапезах, — пресные. Однако мне и тут повезло. Напротив меня за столом оказался весьма общительный пожилой, приятный человек, который, несомненно, поставил своей задачей как-то развлечь почетного гостя, каким я представлялся сам себе после выступления на конференции.

Сделав пару незначительных, но обязательных комплиментов, он каким-то образом быстро перешел к теме о перебежчиках, которая была очень злободневна в Советском Союзе и почти потеряла свою остроту с его распадом, когда толпы псевдоносителей государственных тайн двинулись на Запад, предлагая свои услуги в качестве торговцев секретами. Специальные и иммиграционные службы Запада отчаянно отбивались от желающих поскорее продать тайны, а с ними и Родину, наблюдая, как спрос на то и другое катастрофически падает. Чтобы освободить пространство от пессимизма, мой собеседник рассказал, что долгое время занимался перебежчиками из России и, в частности, знаменитым беглецом из Советского Союза Андреем Шевченко. Шевченко был чиновником высочайшего ранга, заместителем Генерального секретаря ООН, и, что не менее важно, доверенным человеком министра иностранных дел СССР А. А. Громыко.

— И что же, по вашему мнению, заставило такого высокорангированного и высокооплачиваемого чиновника ООН податься в бега? — поинтересовался я.

Мой собеседник оживился.

— Видите ли, в течение многих лет я был не то чтобы другом, а если можно так сказать, душеприказчиком Шевченко.

— Ну и?..

— Андрей был неплохой человек: широкий, жил с размахом, но у него был полный набор из банальной триады человеческих слабостей — вино, деньги, женщины.

— И это его погубило.

— Почему же погубило? — Он задумался, подыскивая более приемлемую формулировку. — Это послужило основанием для того, чтобы он перешел на нашу сторону. В целом же, у Андрея, к сожалению, была склонность к употреблению спиртного. Пил он по поводу и без такового, а главное, в таком количестве, что мы диву давались.

— С чего бы это?

— Думаю, жизненная неудовлетворенность.

— Человек достиг таких дипломатических высот и вдруг — неудовлетворенность?

— Представьте себе, он сам об этом не говорил, но мы знали, что у него развился комплекс неполноценности из-за того, что высокий пост он получил не сам, а благодаря жене, которая подарила супруге вашего министра иностранных дел Громыко дорогое бриллиантовое колье или что-то в этом роде, после чего его и назначили на эту высокую должность. Не знаю как сейчас, но в те времена супруга вашего министра к подобным подношениям относилась благосклонно. Если учесть, что жена Шевченко сама была склонна к коллекционированию дорогих меховых шуб, то можно себе представить, какие дыры образовывались в их бюджете. И это при высоком и даже очень высоком окладе сотрудника ООН. Правда, с переходом к нам у него с экономической точки зрения все изменилось в лучшую сторону. Ему сразу вручили миллион долларов, купили одну квартиру, затем другую, дом на островах, и многое другое…

В голосе почувствовалась трудно скрываемая зависть.

— Откуда такая щедрость? А главное, за что?

— Как за что? Андрей был великолепный информатор, и свои деньги он полностью отрабатывал. Он знал много сам, а главное, его информационные возможности постоянно обновлялись. Как только приезжал ваш министр, а он любил навещать Америку, они уединялись, и министр посвящал Шевченко во все самые интимные дела, имевшие место в правительстве и в Политбюро Коммунистической партии. А на другой день мы были уже в курсе всех событий, происходящих у вас. Таким образом, ваш министр иностранных дел работал на нас, и мы честно оплачивали полученную информацию Андрею Шевченко прямо здесь, в Америке, а Андрею Громыко — через его жену. Платили деньги, как видите, большие, но того дело стоило. Я бы сказал, даже очень большие. И Андрей стал человеком богатым, даже скажем, очень богатым.