— Война отняла у вас bien-aimйe? [20]
— Нет-нет. — Станек опять забывается и резко кружит партнершу. — Это единственно прекрасное, что она мне дала.
— Если у человека есть любовь, у него есть все. Верьте мне, мсье.
Станек верит. И он спокоен. Яна сейчас в Киеве. Там она в безопасности. И он скоро будет рядом с ней.
— Медленнее, je vous prie [21]. Скоро… — улыбается француженка и продолжает: — Скоро все кончится. Я слышала, что русские готовят большое наступление.
— Готовят?
— Non. Vous voyez comme je parle mal le tchиque! [22] — Она выразилась точнее: — Уже подготовили.
Станек останавливается:
— Подготовили?
— Vraiment [23], и ваша бригада наверняка пойдет вместе с ними.
— А когда?
Француженка пожимает плечами:
— Я слышала, со дня на день…
У Станека от страха замирает сердце. Он быстро вторгается с партнершей в гущу танцующих. «Почему я так пугаюсь? Ведь Яна будет осторожна. И там с ней отец».
У опушки леса офицеры штаба в бессильном отчаянии наблюдают за Яной в бинокли. Отчего она не вернулась сразу же, как только там начали рваться снаряды?
Теперь ее положение все хуже и хуже, и они уже ничем не могут Яне помочь. Поздно. Вокроуглицкий не в состоянии бездеятельно смотреть дальше на эту ужасную картину.
— Яна! — кричит он. — Яна!
— Оставь ее, Ота, теперь это не имеет смысла, — говорит Галирж сдавленным голосом. — Ее спасет лишь случай.
Яна чувствует опасность. Идет пригнувшись, старается ускорить шаг, но страх связывает ей ноги. Она слышит свист снаряда и ложится — комочек страха, придавленный катушкой.
Потом встает, ноги отказываются слушаться, но она идет. Рукой держит кабель, словно спасительную ниточку. Бескрайняя равнина. Яна глотает слезы: «Я должна дойти». Спотыкается. Ветка шиповника цепляется за ее халат острыми колючками. Яна освобождается от колючек и говорит, обращаясь к кусту: «Пусти меня! Со мной ничего не случится. Если бы Иржи не уехал, то ему пришлось бы идти тут. — Она улыбается и чувствует прилив сил. — Это хорошо, что я иду вместо него: со мной ничего не случится».
Станек провожает свою даму на место. Навстречу им движется элегантный мужчина во фраке. Каблучки француженки стучат по паркету и вдруг затихают на плюшевом ковре.
Снаряды рвутся все ближе и ближе к батарее. Ближе и ближе к Яне. Бригадная батарея открывает ответный огонь по позициям немецкой батареи, и теперь вовсю гремит артиллерийская дуэль.
Вокроуглицкий поднимается и бежит по равнине к Яне. Снаряд! Вокроуглицкий бросается на землю, зарывается лицом в снег. Спустя мгновение поднимает голову. Видит, как Яна встает со своим грузом, ее валенки опять оставляют на снегу следы — темные ямки на белой равнине. Небо рвется на части. Снаряды летят навстречу снарядам. Заснеженная равнина усиливает свечение фонаря. Светло как днем.
Яна идет сквозь это сияние и град снарядов. Она боится полностью открыть глаза, поэтому зажмуривается.
Но снаряды уже не так густо падают вокруг нее. «Дойду. Обязательно дойду. Когда Иржи вернется и станет меня ругать, я скажу ему: «Ведь я шла вместо тебя».
Артиллерийская дуэль слабеет. Последние снаряды разрыли равнину. Последний из последних упал вблизи от Яны.
Вокроуглицкий смотрит, где Яна. Видит, она поднимается. Но только на колени, затем падает лицом в снег.
Фонарь на парашюте медленно относит ветром.
Вокроуглицкий сломя голову бросается к Яне. Скорее, скорее. Он задыхается. Сто метров, еще сто… Наконец он рядом с ней:
— Яна, что с вами?
Она не узнает его:
— Иржи…
Он стаскивает с нее катушку и телефон. Нигде не видно ран. Но рука, которую он взял в свою, бессильно падает.
— Яничка, что у вас болит?
Девушка не отвечает. Он берет ее на руки и бежит с ней к лесу.
— Санитары! — кричит он. — На помощь!
Какие-то солдаты показывают ему дорогу. Он замедляет бег. Чувствует, как Яна с каждым шагом тяжелеет, а сам он с каждым шагом становится слабее. Он видит солдата, который копает яму.
— Где перевязочный пункт? — кричит Вокроуглицкий.
Солдат перестает копать.
— Перевязочный пункт? — переспрашивает он с удивлением и смотрит на Яну.
— Быстрее, шевелись! — Вокроуглицкий от злости сипит. — Где врач? Эта девушка нуждается в немедленной помощи!
Солдат дотрагивается до безжизненно висящей руки Яны, смотрит на ее белое лицо с открытыми глазами.
— Положите ее вон под ту сосну!
— Там уже кто-то лежит… — говорит Вокроуглицкий сдавленным голосом.
— Лежит. Ведь, кажется, здесь стреляют, так?
Вокроуглицкий смотрит на неподвижного пехотинца под сосной, с которого уже сняли обувь. Он готов к походу, где обувь ему больше не потребуется.
— Это же ведь…
— Эта девушка тоже… — отвечает солдат.
И сразу тело Яны так тяжелеет, что он больше не в силах его держать. Он опускает Яну себе на колени и осторожно кладет под сосну.
— Кто она? — спрашивает солдат и принимается обыскивать ее.
— Что вы делаете?
— Это моя обязанность.
— Вы из санчасти?
— Нет, — отвечает солдат и показывает на лопату.
Вокроуглицкий стоит словно оглушенный.
— Но ведь она… почему же вы? — Он дергается всем телом. Слышит рев машин. Вспоминает, что должен немедленно возвратиться назад. Набрасывается на солдата: — Мне надо обратно, а вы бегите за доктором! Того закопать еще успеете, а вот…
Солдат раскрывает воинскую книжку. Поворачивает ее к последним лучам фонаря и читает вслух:
— Яна Панушкова. — Он присвистывает: — Девушка Станека, смотри-ка!
— За доктором! — кричит Вокроуглицкий. — Может, она лишь потеряла сознание, может, она еще жива…
Солдат почесывает густую щетину.
— Шевелитесь, дружище! Бегите!
— Бегите сами, пан поручик. Вам надо спешить, — успокаивает его солдат. — Не беспокойтесь, все, что надо, я сделаю, не беспокойтесь!
Вокроуглицкий беспомощно смотрит на неподвижное тело Яны и бросается к дороге у леса, бежит к машине, прыгает в нее, и она тотчас же трогается с места.
Раздается команда:
— Вперед!
Моторы гудят на земле и в небесах. Бригада переходит в атаку. Все устремилось вперед.
Тут, под сосной, время остановилось. Солдат засунул воинскую книжку Яны в свой нагрудный карман. Посмотрел на выкопанную яму и пошел к Яне. Нагнулся, чтобы снять валенки. Не удалось. Руки не слушались.
Он взглянул на белое лицо Яны, Маленькая, нежная, почти еще ребенок. «Нет. На эту девушку я не смогу бросить ни кома глины».
Андрей Плавка
За свободу
Матей откашлялся, прислонил автомат к стене, снял рюкзак, потом сел на завалинку, уперся руками в широко расставленные колени. Сдвинул шапку на затылок, открыв вспотевший, красный лоб.
Остальные окружили его и ждали, что он скажет. С ним пришли трое. И они с автоматами и рюкзаками. На них мокрые от дождя гимнастерки, обвисшие и измятые. На одном — солдатская пилотка, на втором — фуражка, а третий, с коротко стриженными светлыми волосами, вообще без головного убора.
Вскоре к ним лениво подошли двое парней с соседнего двора, потом вслед за ними прибежала маленькая старушка, держа руки под мятым фартуком.
Все они окружили Матея и молча глядели в его заросшее лицо. Из-под густых бровей его глаза смотрели неспокойно и настороженно. Губы шевелились. Матей о чем-то тяжело размышлял. На его сапог с крыши капала вода. Он подвинул ногу, поправил фуражку, и в дождливом декабрьском утре прозвучало:
— Так. — И сразу же продолжил: — Сегодня придут. Это точно. Связной пришел еще перед полуночью.