Перед трактиром Калас сказал себе, что войдет. Закажет рюмку водки и кружку пива. Посидит, говорить ни с кем не будет… Пускай думают, будто изображает из себя важную персону. Еще неделька — и он поставит односельчан перед неопровержимым фактом. Он докажет, что Бене Крч отправился к праотцам не по божьей воле! Кое-кто славненько шарахнул Бене по башке. И он ткнет пальцем в того, кто это сделал.

У входа Калас встретил председателя кооператива, и демонстративный заход в трактир не состоялся.

— Как поживаешь, Якуб? — спросил председатель. Ироническая улыбка блуждала и на его лице.

— Отлично, — похвастал Якуб Калас. — Просто здорово. Вот собрался немного смочить глотку пивом.

— Могу попотчевать тебя дома вином, — предложил Игнац Джапалик. — У меня отличное вельтлинское зеленое. А если захочешь — и красное.

— Было бы недурно, — равнодушно проронил Калас. — Да только не хочется отнимать у тебя время.

— С удовольствием посижу с тобой, Якубко. Нам ведь есть о чем потолковать, — таинственно, как-то вызывающе произнес председатель. — Нам двоим всегда есть о чем побеседовать. Мы с тобой не будем вести мудреных речей об отчуждении. Но меня кое-что беспокоит, не думай, не одного тебя. Например, что ты тут у нас живешь каким-то отшельником. Не приди ты ко мне несколько дней назад, я бы и сам, ей-ей, не знал, что ты вернулся домой, что снова поселился у нас. Дошли до меня и кое-какие слухи, но встретить тебя в селе — это уж просто чудо! Не удивляйся, я бы сказал: рот разинешь, завидев тебя!

— В деревне каждый знает о каждом, — равнодушно заметил Якуб Калас.

— Ясное дело, — согласился председатель и тут же добавил: — В старой деревне, братец ты мой! Есть такие люди, которым делать больше нечего, как только шпионить за другими. Мы — жертвы современной эпохи, с нас хватает и собственных проблем.

Обычные разговоры на давно знакомую тему утомляли Каласа. И он предпочел выложить начистоту:

— Был у меня старый Лакатош. Говорит, чтобы я не болтал лишнего про его Игора. Не знаю, откуда он взял, будто я интересовался его внуком?

Председатель — руки в карманах — напрягся и через силу рассмеялся:

— Вполне можно было предположить! — Он потрепал Каласа по плечу и снова вложил руки в широкие карманы. — Пошли, я объясню тебе по дороге. — И действительно стал объяснять: — Я ему говорю: папаша, что опять натворил ваш внучек, отчего им интересуется милиция? Тем более — милиция на пенсии, ха-ха! Разве мог я предвидеть, что старик не понимает шуток? А он рассвирепел. Чуть не лопнул от злости, но я его успокоил, как на духу — успокоил… Предупредил, чтобы не валял дурака. Значит, он все-таки был у тебя? Ясное дело, это на него похоже! Старый Матей явился на прием! Теперь люди стали слишком чувствительны, не знаешь, кому где наступишь на хвост. Я уж и так стараюсь помалкивать, не ввязываться в споры.

— А я было подумал, — откровенно признался Калас, — что кое-кто заинтересован, чтобы я не совал нос в историю с Крчем.

Председатель Игнац Джапалик смутился, нахмурился:

— Как тебя понять, Якубко? До меня что-то не доходит… Или ты думаешь, будто это я прислал старика?

— Сам знаешь, что ничего такого я не думаю.

Председатель откашлялся.

— Якуб, ты ведь неплохой человек, но — не сердись — больно уж подозрительный. Ей-богу! Коли заговорили мы с тобой начистоту, могу тебе сказать, что у меня по этому вопросу свежая информация. Я точно знаю, что с Беньямином Крчем, то есть с его смертью, все в полнейшем порядке. Удивляюсь, отчего тебе это еще не известно. Разнюхиваешь черт-те что, а серьезные вещи оставляешь без внимания.

Якуб Калас не позволил вывести себя из равновесия.

— Слушай, председатель, — сказал он спокойно. — Мне безразлично, от кого ты получил свою свежую информацию. Но раз уж зашел об этом разговор, да еще, как ты говоришь, начистоту, так знай: по моему скромному мнению, на которое всякий волен наплевать, в истории с Бене не все сходится. Уж поверь! Кое-что все время скрипит, как несмазанная телега. Тебе не обязательно знать — что. Да и интересоваться этим делом ты не обязан. С какой стати? Был Бене и сгинул. Но одно точно: старый Лакатош что-то знает, чего-то боится… Причем знает намного больше, чем мы с тобой вместе взятые.

Председатель позволил себе усомниться:

— Говорю тебе, Якуб, ты слишком подозрительный, а это плохо. Трудно тебе без работы, без настоящего дела, вот в чем твоя беда.

— Повтори мне это еще раз, председатель, и я подумаю, что в кооперативе нехватка рабочих рук.

— Да что ты, Якуб! Людей у нас хватает, но тебя я бы взял. Хоть было бы с кем потолковать…

— Сторожем?

— Почему сторожем?

— В прошлый раз ты предлагал что-то в этом роде.

— Ну, Якуб, с тобой не соскучишься! Все-то ты помнишь. Заходи!

В квартире, куда председатель привел Якуба Каласа, у старшины перехватило дыхание. Обыкновенное село, а как люди живут! Как господа, на широкую ногу, по-современному! Он слышал, что гнездышко у председателя обставлено с шиком, и однако не переставал удивляться. Все, что его односельчане красочно расписывали и в чем видели проявление нескромности и мании величия, тут производило впечатление барского богатства, но одновременно — естественности и хорошего вкуса. Председатель заметил, какое сильное впечатление произвело на Каласа его жилье, и гордо улыбнулся.

— Нынче это уже стандартная квартира, братец, — сказал он. — Обычный тип массовой застройки. Сразу видно, ты ничего не замечаешь вокруг: нынче у нас в таких квартирах живет уже с десяток семей. А через несколько лет именно такие квартиры, уже типовые, привлекут в кооператив и молодых, тех, которые пока что бегут в города.

Коридор вел из передней в просторную комнату, очевидно, предназначенную для приема гостей. По винтовой лестнице можно было попасть в жилую часть дома, на второй этаж. На первый взгляд комната могла показаться скромной. Стена против входной двери целиком застеклена, слева — встроенный книжный шкаф с несколькими книжками и большим количеством сувениров, всю правую стену занимала картина-панорама: лазурное побережье и белоснежные скалы; рядом с удобными финскими креслами и диваном стоял большой глобус.

— Из «Тузекса»,[8] — похвастал председатель. Он откинул верхнее полушарие глобуса, внутри оказался бар с большим ассортиментом алкогольных напитков.

— Выбирай, братец, — предложил председатель.

— Ты звал меня на домашнее вино. — Якуб Калас попытался противостоять напору самодовольства, но великий маг не дал сбить себя с взятого им тона.

— Хорошо, Якуб! Попробуем вельтлинского красного. Но если передумаешь, найдется и настоящее шотландское виски… Мой дом славится гостеприимством.

— Спасибо, председатель.

— Так присядем?

Джапалик легко прошелся по ярко-красному плюшевому ковру. Уселся в кресле с широкими мягкими подлокотниками.

— Видишь море? — показал он на стену с экзотическим пейзажем. — Это Южная Италия. Рим, Неаполь, Капри, Искья.[9] Я всадил тридцать тысяч, братец ты мой, чтобы видеть всю эту красоту собственными глазами. Всадил и не жалею. Душа ноет, как глянешь. Так бы и отправился в путешествие. Стоит хоть раз испытать на себе чары путешествия, никогда от них не избавишься. Торчать на одном месте — словно и не жить. Только и спасаешься тем, что с головой уходишь в работу, чтобы некогда было думать. Но эта картина — чистый клад!

— Если тебя беспокоит лишь страсть к путешествиям, могу позавидовать, — не без ехидства заметил Калас.

— Ты завидуешь? Не смеши меня, Якубко! Мелочность тебе не к лицу. Тебе — нет. Нынче люди завидуют любой чепухе. Будь хоть ты широкой натурой. Мне это необходимо, понимаешь? Я хочу видеть вокруг себя людей с размахом!

— Не один ты такой, председатель! Да только размах каждый понимает по-своему. Легко быть широкой натурой, когда у тебя все или почти все есть…