Поди, она бы на том и успокоилась, но появился тог коротышка в штатском, поболтался вокруг дома, постоял у калитки, зашел во двор. За это время в голове Юлии промелькнула тысяча вопросов. Злость боролась в ней с опасениями! А вдруг Якуб Калас прав, вдруг он все-таки что-то разнюхал и теперь прислал этого типа? Страшно подумать. Юлия одним глотком выпила рюмку черешневой настойки, которую с месяц назад Беньямин привез из Будапешта, она ее тогда припрятала, и хорошо сделала. Вернулась к окну, чтобы выглянуть из-за занавески и проверить, стоит ли еще там этот человек. Но тот уже шел по бетонированной дорожке к дому. В дверях показал ей удостоверение. Юлия взяла себя в руки и стала спокойно отвечать на его расспросы, на все ответила, хотя позднее не смогла бы вспомнить, что ему наплела. И терзалась: о господи, еще скажут, что я сама Бене извела, убила, отправила на тот свет!..

Наточив мотыгу, Юлия направилась в огород, чтобы подготовить землю под кукурузу. Почва за зиму хорошо промерзла. Беньямин прошелся по ней бороной, но теперь из-под комьев уже пробивался бурьян, нужно было выполоть его, прежде чем придет пора сеять кукурузу. Тщательно, со всем старанием разбивала она землю, силясь припомнить, сколько зерна они собрали в прошлом году и сколько муж получил натурой в кооперативе. Пришлось еще и прикупать, потому как Беньямин хотел выкормить поросенка. «Что за рождество без убоины», — убеждал он жену, и она — так в конце концов бывало всегда — уступила. Однако не удержалась: «Хоть бы корму для животного притащил!» Беньямин тут же ее одернул: он-де в жизни ничего не украл и не станет мараться из-за пары крон, которые истратит на паршивый мешок кукурузы: никому не позволит тыкать в него пальцем! «В этом году поросенка не будет, — подумала Юлия, — даже уток держать не придется, останутся одни курочки-несушки, как только которая-нибудь заквохчет, подсажу к ней парочку цыплят, а не то схожу на базар…» Так прошло почти все утро. Когда Юлия разогнулась, был уже солнечный день, она спустила на плечи платок с седеющих волос — вдруг спиной почувствовала, что кто-то на нее смотрит. Юлия вздрогнула и резко обернулась.

— Купи себе пса, Юлия, — посоветовал Якуб Калас, — не то тебя украдут.

— От меня уже мало проку, — ответила она, и непосредственность ее ответа понравилась Каласу.

— Вижу, работы у тебя по горло.

— Кукуруза просится в землю.

— До конца месяца успеешь. Хоть не вымерзнет в мае.

— Вымерзнет или нет, а засеять надо.

— Верно, Юлия, ты права. О земле надо заботиться, иначе никакого урожая не дождешься. А если нужно, я помогу, только скажи.

— Обойдусь. К чему мне помощь? Да ведь и ты явился не помощь предлагать.

— Честно говоря, нет. Другие заботы не дают мне покоя, Юлия. Надо мне с тобой поговорить…

— Ну что ж, поговорим.

Она всадила мотыгу в землю, накинула платок на голову и пошла к дому. Якуб видел, что предстоящий разговор ее не радовал, зато минутка отдыха пришлась как нельзя кстати. Обычно во дворе и в огороде Беньямин Крч все делал сам, Юлия могла изображать из себя важную даму. Каласа не интересовало, любила ли она своего мужа, но он ни минуты не сомневался, что жилось ей с ним хорошо. Известное дело, Беньямин был не дурак выпить, да разве это такой уж большой грех? Нынче пьет каждый, и обыкновенный рабочий, и человек с положением. Алкоголь — лекарство от всех современных недугов. Это утверждало множество людей, с которыми он сталкивался при исполнении служебных обязанностей. В особенности всякие буяны, лодыри, воры, насильники, пройдохи, зеленые юнцы и закоренелые нарушители закона — все, словно сговорившись, считали выпивку лучшим способом избавиться от ярма забот, трудностей и проблем. От чего же пытался избавиться, уйти Беньямин Крч? И стремился ли он вообще уйти от чего-то? Ответит ли ему Юлия на эти вопросы?

Якуб Калас потер лоб. Он потел, его мучили лишние килограммы, но что поделаешь, если разгрузочная диета ему противопоказана? Черт бы побрал такую болезнь, при которой толщина — твой главный враг, а похудеть невозможно!

— Я сварю тебе кофе, — сказала Юлия, когда они пришли на кухню.

— Спасибо, Юлия, с тобой охотно выпью чашечку. Да погорячее.

Женщина не обратила внимания на неуклюжий комплимент:

— Может, найдется и сахарин. У Бене бывали разные причуды. Иной раз клал сахарин, чтобы не толстеть.

Якуб Калас попытался перейти к причине своего визита:

— Видишь ли, Юлия, я знаю, что тебе тяжело и ты стараешься поскорее обо всем позабыть. Я пришел не для того, чтобы напоминать тебе о твоем несчастье. Но мне необходимо с тобой поговорить, потому что я обнаружил кое-какие следы.

— Следы? Что еще за следы? Беньямину уже ничем не поможешь, — сдержанно произнесла женщина. — Ни ему, ни мне. И я хочу наконец иметь покой. От всего. Довольно, намучилась!

— Покой, Юлия, ты будешь иметь потом, когда мы узнаем правду.

— Узнаем? — не поняла она.

— Я думал, ты мне поможешь. Я ведь мало бываю на людях, а домой ко мне никто ни с какими вестями не заявится.

— Не смеши меня, Якуб! Что мне к этому добавить? Что я знаю? Только одно, черт побери: что он умер! Его нашли во дворе, грязного как свинья. Вот и вся правда.

Она расплакалась, но ненадолго. Подала кофе.

— Меня интересует, — начал Калас, — какие отношения у него были с соседями.

— Как со всеми. Нормальные.

— А не странно тебе, что старый Матей Лакатош не пришел на похороны? Сколько лет живете рядом…

— Что тут странного? — удивилась Юлия, и от Каласа не укрылись нервные нотки в ее голосе. — Бене и старик не ладили между собой. Лакатош ни с кем не ладил. А молодой, сын Филиппа, в отпуску…

— Так что добрыми соседями вас не назовешь.

— Почему? И вообще, что такое добрые соседи? Соседей мы не выбираем. Люди приедут, построят Или купят дом… А с парнем, с Игором, Бене сиживал в трактире, случалось, тот притаскивал его на закорках домой. Когда Игор еще ездил на дальних рейсах, я иногда заходила к старику сварить обед. Беньямину это не нравилось, может, ревновал, кто знает, грозился, что заколотит калитку, но всякий раз тем дело и кончалось. Вспыльчивый он был, мой муж. Наговорит с три короба, кто его не знал, тот принимал за чистую монету…

— А Беньямин к Лакатошам не ходил?

— К Лакатошам? Почти что нет. Совсем редко. Особенно в последнее время. Да я и рада-радешенька была, что не ходит. Вскоре после того, как молодой вернулся из этого самого… из воспитательного заведения, он стал заглядывать туда каждый вечер. У Игора были какие-то картинки, он обещал Беньямину показать за бутыль вина. Бене налил бутыль и полетел… повеселюсь, говорит. Напился до бесчувствия, потом всю ночь бормотал про каких-то красоток. Что поделаешь, коли вы, мужчины, такие свиньи? Вам бы только подглядывать, что там под бабьей юбкой!

Калас решил пропускать мимо ушей злобные женские выпады. Он не сомневался, что напал на верный след, главное — поддержать разговор, пока Юлия охотно рассказывает.

— А потом… не ходил?

— Я запретила ему вожжаться с этим сопляком! Старый козел, а туда же — потянуло пялиться на всяких голых бабешек, так что жене от него один срам! Придумал, будто я завидую, что он выпивает с Игором. Мол, парень что надо, умеет веселиться, у него дома чего только нет… словом, живет на полную катушку! Бене считал Лакатошей избранным обществом, особыми людьми и гордился тем, что водится с ними. Они богатые, это точно, — добавила Юлия, не скрывая негодования. — Парень натащил из-за границы невесть чего — книжек и журналов. «„Камасутра" [7] против них детские игрушки», — говаривал Бене, стоило ему хлебнуть глоток-другой.

— Жаль, что у тебя ничего не сохранилось, — заметил Калас.

— У меня? Скажешь тоже! Бывало, Беньямин притаскивал домой, но я все сожгла. А позавчера, когда делала уборку, нашла кое-что в шкафу, в ящике, между носовыми платками. Только это и осталось.