Наконец Калас нашел, что искал. Табличку с надписью «Современная женщина» он обнаружил среди множества подобных ей табличек. За дверью, оклеенной журнальными обложками, начинался длинный коридор со множеством дверей. Все они были приоткрыты. Якуб Калас шел по коридору, заглядывая в кабинеты по обе стороны. Никто не обращал на него внимания. Согнувшись над столами, заваленными кучами газет или рукописей, редакторы курили, пили кофе, читали, разговаривали, дискутировали, вид у них был умный, важный, но Якуб Калас хорошо понимал, что мог бы преспокойно вынести полздания и никто даже не попытался бы его задержать. Он сразу почувствовал себя уверенным, здоровым.

В конце концов им занялась девица с живым личиком. Да, Любомир Фляшка — сотрудник их редакции, но в настоящее время, вернувшись из командировки, работает дома, так что застать его здесь можно будет только завтра, а возможно, и послезавтра, в крайнем случае дня через три, у товарища Фляшки и дома есть фотолаборатория, чаще всего он появляется в редакции уже с готовыми снимками.

Якуб Калас слушал ее с интересом. Девица ему нравилась, она вовсе не была похожа на редакторшу, скорее на обыкновенную школьницу, этакую милую куколку, каких он встречал в школьных коридорах, когда расследовал разные выходки учащихся. Невинные забавы нередко кончались ограблением табачной лавки, учительской, физкультурного зала, актами вандализма в городском парке, когда перевертывались скамейки, выламывались планки заборов, уничтожались кусты, или — если речь шла о словесных поединках — дело ограничивалось жалобой какого-нибудь возмущенного гражданина, успевшего забыть о годах собственного буйного отрочества. Калас, недолго думая, пригласил девушку, так охотно все ему рассказавшую, на чашку кофе. Но она с улыбкой отказалась. «Не могу отлучаться, — сказала она с оттенком сожаления, но не без гордости, — приемная не должна пустовать, наша главная не любит, когда тут никого нет, ведь у нас постоянно звонит телефон». Ах, так! Он вежливо посочувствовал девушке и направился к выходу. Редакцию он покидал с приятным ощущением, что по крайней мере уносит в кармане домашний адрес Фляшки. «Быть может, так оно и лучше, — думал он, направляясь по этому адресу, — хоть без помех поговорю с паном фотографом».

По дороге заглянул в магазин-другой, купил смесь из индийских пряностей «Витаско», югославскую «Дафинку», французские маслины, австрийский «кетчуп», копченой колбасы из Нитры, а в москательной лавке — прокладку для колодца. Удачный выдался день!

Зато в течение двух следующих часов он успел тысячу раз проклясть Любомира Фляшку, Беньямина Крча и собственную беспокойную натуру, пока не выбрался за черту старого города и не попал в джунгли совершенно одинаковых стандартных домов. Там он отыскал нужный номер и на самом верхнем, тринадцатом, этаже обнаружил дверь с табличкой, на которой значилось имя Любомира Фляшки. Заметил и фривольную подпись внизу: «Филиал „Современной женщины"». «Если его нет дома, меня хватит кондрашка», — подумал Калас и позвонил. Долго за дверью было тихо, он уже стал нервничать, наконец послышались шаркающие шаги, и неприветливый голос спросил:

— Кто там?

— Калас. Якуб Калас, — назвался старшина и похвалил себя, что не добавил «участковый на пенсии».

— Не знаю такого, — послышалось из-за двери.

— Пожалуйста, вот мой паспорт, — выставил он книжечку перед дверным глазком.

Звякнул ключ. Перед Якубом Каласом стоял молодой человек небольшого роста, сонный и взлохмаченный — «странный тип», как позднее отметил про себя старшина. Из-под длинного халата выглядывали тощие белые ноги. «Ну, уж ты, братец, ни в коем разе не убийца», — подумал Калас, переступая порог.

И сразу же стал изображать святую наивность:

— Простите, пожалуйста, я, кажется, вам помешал. Поверьте, ни за что на свете не решился бы затруднить вас своим вторжением, ведь у себя дома каждый имеет право на покой, но в редакции мне сказали, что только тут я мог бы вас застать… Я, знаете ли, приехал из деревни, а в моем возрасте нелегко еще раз отважиться на такое путешествие.

— Входите, прошу! — Фоторепортер подтолкнул гостя в комнату, где царил ужасный беспорядок. — Сейчас оденусь и буду в вашем распоряжении.

— Да, да, — учтиво закивал Калас, — разумеется, с удовольствием обожду! Позвольте представиться: Якуб Калас, в настоящее время пенсионер по инвалидности. Диабет, приятного мало, хотя, конечно, лучше, чем сердечное заболевание или, не дай бог, рак, не правда ли?

Любомир Фляшка пробормотал что-то похожее на «очень рад» и скрылся за дверцей платяного шкафа.

Калас поудобней устроился в просторном кожаном кресле, портфель, наполненный драгоценными покупками, поставил к ногам и с любопытством осмотрелся. Стены обклеены плакатами и фотографиями, на окне — остатки занавесей, книжный шкаф набит литературой, большей частью — специальной, по фотографии, на ручке двери висит фотоаппарат. «Явно второсортный, — решил Якуб Калас, — служебный». Личная аппаратура фоторепортера Любомира Фляшки лежала в шкафу, за вымытым до блеска стеклом. Старшина никогда не имел дела с фототехникой, но и непрофессиональным глазом можно было определить, что оклада журналиста на приобретение такой аппаратуры вряд ли хватит. «Наверняка у хозяина есть левые доходы», — не без зависти заключил он. Самому-то Каласу пришлось буквально отвоевывать в окружном собесе каждую крону пенсионной надбавки по диабету. Но этот свободный художник в халате, кажется, не знает денежных проблем.

— К вашим услугам. — В дверях возник щеголеватый Любомир Фляшка в модной рубахе и вельветовых брюках. От жалкого типа, который встретил Каласа, ни следа. Элегантный молодой человек производил приятное впечатление.

— С вашего позволения… — начал Якуб Калас. — Я разыскивал вас в редакции. И одна девушка — ага, вот та, если не ошибаюсь (Калас показал на довольно удачный портрет на стене) — сказала мне, что вы дома.

— Понятно, Марьена! — заметил Фляшка с откровенной злобой, и желваки его зловеще заиграли.

Якуб Калас сразу смекнул, что фоторепортер проклинает сотрудницу редакции за разговорчивость, и еще больше обрадовался, что все-таки к нему попал.

— Одним словом, эта девушка, — он снова показал на снимок, — была чрезвычайно любезна и сообщила мне, что вы вернулись из командировки. Чуть с ног не сбился, пока вас нашел!

— Что же вам от меня угодно? — холодно спросил Фляшка.

— Собственно, ничего, — отвечал Якуб Калас. Потом, минутку переждав, пока удивление фотографа не перейдет в легкое, тщательно скрываемое возмущение, продолжал: — Так вот, надеюсь, вы меня поймете. Самому мне от вас ничего не надо. Я пришел с просьбой, вернее — с дельцем, которое сам себе поручил. У меня есть дочь, и она где-то видела ваши фотографии. Да что я говорю — «где-то»! Конечно же, в «Современной женщине» и еще на какой-то выставке. И доложила мне: это настоящий фотограф-художник! В полном восторге была! «Папочка, вот это да!» Сами понимаете, молодая женщина, год как вышла замуж… Нынешняя молодежь падка на все красивое. Подавай ей роскошное платье, квартиру, мебель, отпуск на роскошном курорте, хорошую картину — по возможности оригинал… А моя дочь обожает художественную фотографию! Кое-какие снимки и сама уже делала, но в сравнении с тем, что я тут вижу… Да что там! Какое может быть сравнение! Вот я и сказал себе: отчего не доставить девочке удовольствие? Разве не должен отец потешить свое дитя? А я из деревни, где все еще на стенах висят картинки с оленями, да озерами, да с белыми облачками на голубом небе… Я не специалист, в искусстве разбираюсь слабо, но все-таки имею представление, что такое безвкусица, и потому хотелось бы купить дочери хорошую художественную фотографию. Кто-то же должен начинать! Увидите, первой повесит снимок моя дочь, а после нее от заказов вам отбоя не будет!

— Преувеличиваете, — прервал его Любомир Фляшка, однако видно было, что этот монолог ему по душе. Внешне он изображал равнодушие, еще не совсем понимая, серьезно говорит Калас или за этим стоит что-то другое. Но в любом случае перспектива заработка была заманчивой.