— Нет! Ни за что!

— Чего так?

— Где хочешь, но не среди могил. Хватит с меня! Димок рассмеялся:

— Ты прямо как баба! Давай в" Бочке пива", идет?

— Ладно…

— А теперь включи сельсовет: как нам выйти из города?

— Тяжело, Митря! Слышал, что сказал Грэдинару?

— Все равно, мы их обдурим!

— Что касается меня, я в гроб больше не полезу, предупреждаю заранее! Ты-то любишь мертвецов…

Вор осклабился.

— Люблю, дядя! По присказке: чем мертвее, тем милее. Лет двенадцать назад прилип было к кладбищу — засекал тех, кто побогаче, и ночью раздевал их донага.

— Могилы грабил?

— А чем плохо? Эти не сердятся, не берутся за нож. Однажды приметил я, что аккордеониста, которого молнией убило, схоронили с любимым инструментом. Откинул я землю, снял крышку, и тут — что ты думаешь — покойник встал во весь рост…

— Ври больше!

— Вот те крест! Он помер не совсем, земля ток отсосала, а тут я подвернулся.

— А ты не помер со страху?

— Что я, Силе Беглый, у которого кишка тонка? Профессор перекрестился:

— Значит, ты спас человека?

— Не совсем. То на то и вышло. Дуралей побежал к родичам. А те как раз за помин его души пили, увидали привидение — и в топоры…

Силе отодвинул кружку, пить расхотелось.

— Да, ты немало повидал, Митря!

— Ого — го! На десять книжек хватит. Ты чего не хаваешь, давай тарелку сюда!

Он жевал с открытым ртом, обсасывая зубы. Беглый отвернулся.

— Ты прав. Тут нам не светит, с ходу попадемся.

— Факт.

— Но и вырваться из города невозможно. Милиция оцепила все выходы, вполне вероятно, привлекли и армию.

— Так что же делать?

— Ума не приложу.

Димок опорожнил кружку и, рыгая, откинулся на спинку стула.

— Вся надежда на беднягу Челнока! Завтра же будешь за чертой города, на просторе. Согласен?

— Каким образом?

— Дай гвоздик, не жмись.

Он курил, положив ногу на ногу, не обращая никакого внимания на собеседника. Беглый сидел как на иголках:

— Говори!

— Ты у меня станешь киноактером, петух!

— Батюшки!

— В десять утра набирают народ для массовок. Нас возьмут, патреты подходящие.

— Особенно твой…

— Какой ни есть, а снимался трижды, один раз даже слова говорил.

— Черт его знает что такое! — Силе смотрел на вора и улыбался. — Ври, да знай меру, Митрий! Сниматься в кино — нелегкое ремесло, надо смеяться и плакать по команде.

— А я что, не могу? Спорим, заплачу по счету "гри"? Внимание, голубь! Раз, два…

Беглый даже рот разинул: глаза вора увлажнились, по щекам покатились крупные слезы. Димок вытер их кулаком и хлопнул Силе по плечу:

— Учись, дура! Силе был поражен.

— Все ясно, ты — сам дьявол! А яу-ка перекрестись!

— Ты опять?!

— Господи, в жизни не видал такого! Димок улыбнулся:

— Да это еще не все.

— Значит, ты плачешь по желанию?

— Конечно!

— Как же тебе удается?

— Другой вопрос, только ты в этих делах не петришь: слезу надо в крови носить, от матери унаследовать. — Он затянулся еще раз и бросил окурок: — Нас обязательно возьмут! Оденут, нацепят бороды и увезут в поле. А доберемся до травки — про — щевайте! Так что расплатись, да поехали.

— По — моему, лучше взять такси, — сказал Беглый, пряча сдачу в карман.

— Конечно, как подобает артистам.

Они поймали такси. Однако у церкви Святой Пятницы вор передумал:

— Стоп! Если они увидят, на чем мы приехали, сразу возьмут в голову. Публика там — одна голытьба.

Они вошли во двор, полный народа: старики, девицы, сбежавшие с уроков школьники. Киношники оглядывали собравшихся, как заправские лошадники. Под их взглядами стариканы петушились, а девицы охорашивались и старательно чирикали…

Димок входил и выходил в разные двери, как у себя дома. Минут через десять он шепнул Беглому:

— У кого из нас поросячье везенье? Отчаливаем в обед: им позарез нужны три попа, съемочная группа ждет в поле…

Он затащил Беглого в помещение. Длинноволосый мужчина кивнул им, и беглецы в два счета обрели рясы, камилавки и длинные белые бороды.

Вора распирало от счастья. Он благословлял направо и налево, напевая тоненько и гнусаво, как церковники.

Тем временем длинноволосый произвел в попы и веснушчатого парнишку и затолкал всех троих на заднее сиденье" волги". Силе недоуменно спросил:

— Там были старики, им бороды больше подошли бы, почему же взяли нас?

Димок извлек из-под рясы пачку сигарет.

— Там приходится бегать, паря. Куды стариканам! Таких после двух дублей хоть в реанимацию. — Он повернулся к маль — цу: — Курите, батюшка?

Закурили все трое. Машина шла на предельной скорости. На выходе из города шофер остановился, матерясь:

— Опять проверка!

Беглецы вздрогнули. Длинноволосый высунул голову в окошко.

— Киносъемки!

Милиционер выпучил глаза на духовенство, загромоздившее заднее сиденье:

— Ваши документы!

Побледневший Беглый полез было в карман за паспортом, добытым Бурдой. Вор остановил его и сказал сердито:

— Неужели вы не знаете Папаяни, любезный? Голос артиста он скопировал безупречно.

— Будьте здоровы, дорогой Бикэ! А эти господа?

Вор назвал фамилии двух известных артистов, выпалил необыкновенно соленый анекдот и протянул милиционеру руку:

— Дай вам бог здоровья, хотя за это трудно поручиться… Все засмеялись, и машина взяла с места. Длинноволосый

повернулся к Димку:

— Вы подражаете ему бесподобно! Скажите еще что-нибудь! Челнок выдал несколько реплик из популярного фильма,

добавил парочку придуманных на ходу и спросил:

— Кого они ловят, дезертиров?

— А черт их знает! Всю плешь проели!

Вор подмигнул Беглому и откинулся на спинку сиденья, облегченно вздохнув.

На дороге к монастырю Пасэря царило необычайное оживление. Доробанцы и москали теснили турок к небольшому оврагу, расставленные вдоль межей орудия непрерывно палили, штатские кричали, бегая среди юпитеров, кранов и прочих машин. Поднятая лошадиными копытами пыль застилала горизонт.

Глядя на эту суету, Беглый проговорил задумчиво:

— Тяжкий хлеб у этих ребят! Они уселись в тени дерева.

— Это еще ничего. Видел бы ты столпотворение на моем последнем фильме! Вечером они валились замертво, очумевшие, проклявшие все на свете. — Димок повернулся к третьему попу: — Сколько у тебя классов, мальчик?

— Девять.

— Значит, сумеешь принести вон ту флягу с водой. Живо! Парень посмотрел на него нехорошим взглядом, однако пошел.

— Как я его, а?

— Чумной ты, Митря! Когда спросили документы, я думал — все, конец…

— Уже видел себя в полосатой робе!

— Конечно!

Вор снял камилавку, расстегнул воротник рясы и обронил, не глядя на собеседника:

— Не суждено мне услышать доброе слово… Дура только материться и умеет.

— А ты его услышишь? Оно бы тебе уши прожгло, не для тебя это. Помнишь вечера у мадам Анджелеску?

Димок криво улыбнулся, демонстрируя отсутствие зуба:

— М — да! А ну-ка проветри мошну, цела ли? Завтра будем в Констанце, а там дерут безбожно — не успеваешь сотенные вынимать.

Беглый достал пакетик Бурды и пересчитал деньги:

— Двенадцать тысяч,

— Порядок, — сказал вор, глядя на пачку кредиток. — А в конверте что?

— Золотые запонки, обручальное кольцо и перстень.

— Ну-ка, покажь!

При виде перстня глаза вора загорелись. Он повертел его, посмотрел на свет, взвесил на ладони.

— Сколько грамм?

— Двадцать один.

— Товар первый сорт, дядя, такие буржуи носили! — Он надел перстень на мизинец. — Спасибо, беру.

— А по шее?

Вор нехотя вернул кольцо.

— Разбогатею — куплю его у тебя.

— Мечты, мечты…

Внезапно оба повернули головы — позади стоял веснушчатый паренек. Он спросил, пристально разглядывая вора:

— Сколько у тебя классов, красавчик?

— Четыре, — в тон ему ответил Димок.