Будучи уже тяжело больным, Фуко успел выполнить окончательную правку и отредактировать только два тома. Он собирался закончить доработку третьего тома вскоре — “месяца через два” — после выхода в свет первых двух. Однако к моменту их публикации (июнь 1984) Фуко оказался в больнице и 25 июня его не стало. Третий том попал, таким образом, под запрет на публикацию всего того, что не было самим Фуко (или с его разрешения) опубликовано при жизни, — так философ распорядился в своем завещании.

По замыслу Фуко, внутри этого нового пространства мысли “опыт” понимается теперь как историческое образование, которое конституируется на пересечении существующих в каждой культуре “областей знания, типов нормативности и форм субъективности” Это слова из Введения к “Использованию удовольствий” А в соответствующем фрагменте из первого варианта Введения Фуко говорит, что видел свою задачу в том, чтобы проанализировать сексуальность “как исторически своеобразную форму опыта”, что предполагало необходимость понять, каким образом в западных обществах конституировался этот “сложный опыт, где связываются некоторое поле познания (с различными понятиями, теориями, дисциплинами), некоторая совокупность правил (различающих разрешенное и запрещенное, естественное и монстрообразное, нормальное и патологическое, пристойное и то, что таковым не является, и так далее), модус отношения индивида к самому себе (через который он может признать себя в качестве сексуального субъекта среди прочих)”

Тезис об историчности форм опыта выступил тем центром, вокруг которого стягиваются важнейшие темы и мысли “позднего” Фуко. Это открыло возможность для формулирования совершенно новой философской проблемы: критического анализа “онтологии настоящего” Это был тот топос, где оказывались возможными свобода и свободное действие; но это точно так же являлось возможностью для Фуко определить свое место относительно философской традиции.

Выражением “онтология настоящего” Фуко стал пользоваться в самые последние годы жизни. Он и раньше говорил о необходимости “диагностировать настоящее” о задаче “анализировать наше собственное настоящее” но прежде это не было центральной точкой его самоосознания как философа. «Существуют, говорил Фуко в беседе в 1983 “По поводу генеалогии этики”, три возможные области генеалогий. Во-первых, историческая онтология нас самих в наших отношениях к истине, истине, которая позволяет нам конституировать себя в качестве субъектов познания; далее, историческая онтология нас самих в наших отношениях к полю власти, где мы конституируем себя в качестве субъектов действия на других; наконец, историческая онтология наших отношений к морали, которая позволяет нам конституировать себя в качестве этических субъектов. Возможны, стало быть, три оси для генеалогии. Все три присутствовали, пусть и несколько неясным образом, в “Истории безумия” Я рассмотрел ось истины в “Рождении клиники” и в “Археологии знания” Я развернул ось власти в “Надзирать и наказывать” а моральную ось — в “Истории сексуальности”». Так сам Фуко резюмировал основные идеи и проблемы своей сложной творческой эволюции.

Фуко зафиксировал три знаменующие собой современную культуру и взаимосвязанные тенденции.

Во-первых, это формирование нового языка (равно как и нового отношения к языку), связанного с радикальным отказом от однозначной сопряженности языковой реальности с определенным и стабильным тезаурусом культурной традиции, задающей языковым феноменам внеязыковую размерность, причем имплицитность данной процедуры, как правило, приводит к тому, что содержание культурной традиции получает возможность претендовать на статус “естественного” условия дискурса.

Современная культура может быть выражена, по мнению Фуко, только в ином языке, не связанном с традицией (и не связанным традицией): “этот непреклонный, этот неминуемый язык, тот язык, чьими существенными элементами будут разрыв, крутизна, растерзанный профиль, оказывается кругообразным языком тем, что отсылает к самому себе и замыкается на постановке под вопрос своих пределов” Подобная трансформация языка не может не повлечь за собой и трансформацию стиля философствования, феноменологически проявляющуюся в “охватившем нашу философию” “замешательстве слова”, но реально связанную с глубинными сдвигами в самом типе мышления, знаменующими “не столько потерю языка, на что, казалось бы, указывает конец диалектики, сколько именно погружение философского опыта в язык и открытие того, что в нем, в языке, и в том движении, что совершает язык, когда говорит то, что не может быть сказано, — именно там совершается опыт предела как он есть, как должна его отныне мыслить философия”

По Фуко, “язык... говорит как бы сам собой — без говорящего субъекта и без собеседника”; “язык раскрывает свое бытие в преодолении своих границ... язык говорит то, что не может быть сказано” Носитель такого языка являет собой “Я” совсем иное, нежели субъект классической философии: “может быть, язык определяет то пространство опыта, где субъект, который говорит, вместо того, чтобы выражать себя, себя выставляет, идет навстречу своей собственной конечности и в каждом слове посылает себя к своей собственной смерти” (один из многочисленных аспектов характерной для постмодернизма презумпции “смерти субъекта”).

Это напрямую выводит ко второй отмеченной Фуко тенденции современной культуры: тенденции, которую Фуко обозначает как “привязанность к смерти Бога”. По Фуко, “язык, если он неуступчив, высказывает отнюдь не природную тайну человека, отнюдь не антропологическую его истину, он может сказать, что человек остался без Бога” Трансгрессией открывается “опыт невозможного”, который не связан и не ограничен внешним и возможным бытием: “убить Бога, чтобы освободить существование от существования, которое его ограничивает, но также, чтобы подвести его к тем пределам, которые стирают это беспредельное существование” Таким образом, “смерть Бога обращает нас не к ограниченному и позитивному миру, она обращает нас к тому миру, что распускает себя в опыте предела, делает себя и разделывается с собой в акте эксцесса, излишества, злоупотребления, преодолевающих этот предел, проступающих через него, нарушающих его в акте трансгрессии”

С точки зрения Фуко, важнейшим (“третьим”) моментом является то обстоятельство, что тем объектом и тем инструментом, посредством которых феномен трансгрессии реализует себя в современной культуре, является сексуальность.

Осуществленное Фуко исследование сексуальности было, в частности, основано на понимании последней через метафору-образ “хюбрис”: “необузданность (l’hubris. — А. Г.) здесь предстает как нечто фундаментальное” В противовес традиционно сложившимся парадигмам (классическим образцом которых выступает, например, психоанализ), человеческая сексуальность рассматривается Фуко не с точки зрения ее исторически складывавшихся ограничений извне (со стороны соответствующих социальных институтов и моральных кодексов), но через призму идеи самоорганизации, центрируя внимание на античном типе сексуальной культуры, практикующем “некоторый стиль морали, который есть овладение собой” Сексуальность воспринимается и оценивается такой культурой именно как “необузданность” и, стало быть, по мысли Фуко, должна проблематизироваться “с точки зрения трудности ее контроля”

Именно в силу такой исходной установки в рамках подобных культур (а, по мнению Фуко, к такому типу принадлежит и современная сексуальная культура — в отличие от жестко регламентированной средневековой) “необходимо создавать себе правила поведения, благодаря которым можно обеспечить... владение собой”, или иными словами — формировать “практики существования” или “техники себя”. Это позволяет индивиду придать своей сексуальности культурные формы (“эстетики существования”) и конституировать себя в качестве социально адаптированного и гармоничного субъекта. Подобные “самотехники” не имеют, по оценке Фуко, ничего общего с дедуктивным подчинением наличному ценностно-норма- тивному канону как явной системе предписаний (в первую очередь, в форме запретов): “владение собой... принимает... различные формы, и нет... одной какой-то области, которая объединила бы их” Соответственно, и “принцип стилизации поведения” не является универсально ригористичным, но имеет смысл и актуальность, согласно Фуко, лишь для тех, “кто хочет придать своему существованию возможно более прекрасную и завершенную форму”