Гости разошлись уже за полночь. Мы с сестрами убрали всё лишь к утру. Следующий день мы отсыпались. Точнее отсыпались все, но ведь скотину кормить нужно. Как же я могла не встать? А там и покушать надо, как не приготовить. На колодец тоже сходить, потому как без воды никак. А на следующий день я взвалила на себя все домашние обязанности. На одном упорстве вначале держалась. Отец заикнулся о бобылке.

    - Нет! Я справлюсь, - более этот разговор не поднимался. Да и на то он и РАЗ ГОВОР, что лишь РАЗ говорится.

    Сестры отказались делать домашние дела, если мне тяжко, пусть берут бобылку, а нежели Травинка не хочет бобылки, пусть сама и справляется. Я лишь улыбалась: да, справлюсь. Единственное, что они делали, свои девичьи дела - шили себе придание - пряли, ткали, шили одежду, вышивали, растили лён и следили за крапивой для будущих тканей.

    Отец отдал корову и волов сыновьям, как и лошадь, чтоб облегчить мне жизнь. Лишь иногда после брал на пашню кого было нужно, да сноха то одна угостит молоком, то другая. Кажется, они сговорились, ведь братьев у меня девятеро, один, правда, в дружине, а восемь остальных женаты, с детьми. У некоторых дети уже с меня, а то и старше. Так что они по очереди приносили нам молоко.

     У нас остались лишь куры. Так и справлялась: крутилась как белка в колесе, а затемно просто падала на лавку и до третьих петухов спала даже без сновидений. Через лето* мне было уже проще, но вот с приданым у меня был полный провал. Заниматься ещё и льном просто было некогда. Сёстры хмыкали и давали свои обноски. Потом ещё через на следующее лето* меня стала подменять Любава на кухне, пока Весняна показывала как со льном управляться. Сёстры у меня умницы.

     Постепенно и у меня появилась своя ткань, вот только шитьём заниматься как, мне не показали. Ткани прибавлялось, отец раз рассердился на дочерей старших и велел распределить обязанности по дому так, чтоб каждый день у меня было время заниматься рукоделием с одной из сестёр. Весняна ворчала, но стиснув зубы учила меня. Любава делала это с большей охотой. Мне стало полегче, да и приданое старалась делать с любовью. Правда зачастую выходило плохо, тогда это шло мне по дому возиться. Ткань вначале размечали и вышивали, натягивая на пяльца, а лишь потом уже вырезали по выкройке. Шила будущему мужу, а потом стыдно было в сундук такое опускать, поэтому я шила из ткани себе сорочку не с цветами вышитыми, а с обережными символами. Но и это с каждым разом получалось всё лучше. Стала высыпаться.

     Но с Весняной мы так и не поладили. Она злилась: то мне всецело отцовское внимание доставалось, то материнское в последнее лето*. А я молча сносила обиды, стараясь не винить себя ни в чём. Ведь мама мне объяснила своё поведение, и я не считала себя виноватой в таком распределении любви. Но не огрызалась. А это злило сестру ещё больше. Так и жили, как кошка с собакой.

     А ещё я мало того, что не считала себя виноватой, так ещё и винила в ответ сестру. Ведь из-за её безрассудности заболела мама. Мне тогда только исполнилось восемь. Сёстры побежали на реку. А ведь лёд уже начал таять. Делать там было нечего. Но наказы старших нам не указ. Точнее Весняне не указ. Вот она и потащила с собой Любаву. А отец уехал по делам на торжище. Прибегает Любава, бледная и отдышаться не может. Мама в лице переменилась, быстро к ней побежала. Пока мы смогли выудить из сестры признание, долго она не могла выговорить, что случилось... Оказалось, что Весняна с мальчишками пошли на реку. Точнее забрались на лёд. Потом пошла трещина и расползлась по всей реке. Ну и мальчишки выбрались, а Весняна осталась там - посреди реки. Боится пошевелиться. Мама дала мне задание, бежать к Богдану. Это мой брат. Он ближе всех к нам жил. Я и побежала. А мама побежала к Весняне.

     Весняну вытащили на берег, она даже ноги не замочила. Напугалась, правда, и всё. А вот маму не удержала льдина и перевернулась. Она успела схватиться за верёвку, которую ей бросил Богдан. И не отпустила её даже после того, как её вытащили на берег. Её отогрели да она долго болела. А потом так и повелось, чуть что, мама тут же болеть начинала. Отец переживал, да что поделать. Со старшей дочкой он долго не разговаривал после того случая, а потом простил. Всё равно ведь первая дочка, любимая. Вот только отношения у них и так не особо были, а тут и вовсе испортились. Батюшка всё со мной возился, а матушка всё с сёстрами. До последнего лета...

     Даша

    Открыла глаза и вспомнила бабу Машу. Сон тут же забылся.

    Вот каково это - всю жизнь прожить и не встретить свою половинку или знать, что нет её больше? Наверное, пока не встретил, живётся как-то. А ведь сейчас люди строят свои отношения вовсе не ища суженого, а просто начинают какие-либо отношения, если просто симпатия возникла или страсть. Или отношения сейчас строят, вначале секс, а потом всё остальное... Не понимаю я этого.

    Интересно, не навредила ли я старушке, сказав про суженого. По мне, так хоть перед смертью свиделись и умерли в один день - романтично. Жаль, что вместе не жили всю жизнь. Может, и свой след на Земле бы оставили.

    Я стала вставать и поняла, что не одна. Рядом со мной лежал любимый. Он спал, хотя... не сопит, дыхание не глубокое. О, уже даже сопит. Улыбнулась и стала вставать. Ага, как бы не так. Меня тут же наглым образом обняли и никуда не пустили.

    - А если Надю разбудишь? - шепчу ему.

    - И что? Она уже большая девочка. Тебе сильно вчера бабулька мозг выносила?

    Мотаю головой. Она ведь померла. О мёртвых либо хорошо, либо никак. А по мне милая бабулька, ворчливая, правда, но все старушки такие.

    Приподнимаю голову, заглядываю в его глаза. Как вот можно жить без этих таких родных глаз? И поцелуй в ответ.

    - Не грусти. Раньше не грустили.

    Ага, не грустили, если не вспоминать, что был человек, а теперь нет. Тосковали и раньше. Уж не мне ли не знать. Да, это было слишком эгоистично, но тоску ведь никуда не денешь. А человека ведь и дальше помнишь, он ведь живёт, пока мы помним.

    Прижал меня к себе, положив мою голову к себе на грудь.

    А шаловливые ручки уже скользят под моей ночнушкой.

    Ну и что ты творишь? Лишь дразнишься. А руки уже продолжают начатое. Извращенец! Сестра рядом спит, а мы чем занимаемся!

    И приходит в ответ чувство, что мол, замри и наслаждайся.

    Но ведь не место и не время. Баба Маша умерла.

    "Не грустить, а радоваться! По славянским традициям, ты помнишь?! Она ушла в мир иной, родилась в том мире, и ушла не одна, а с суженым!" - пришла мысль.

    А дальше я уже ни о чём не думала, отдаваясь тем чувствам, что вызывал во мне ОН.

    Когда я уже пришла в себя, мы лежали явно не в моей кровати.

    - Прости, но ты так шумела, что мы бы точно сестрёнку разбудили.

    Он вновь покрывал моё обнажённое тело поцелуями.

    А как же мои родители? Что если они откроют штору, а меня там нет?