Для Л.А. Брусилова «Проект развития и реформ морских вооруженных сил России» был последней попыткой добиться изменения мнения морского министра по принципиальному вопросу о схеме будущего управления морским; ведомством. Автор указывал, что создавать флот можно только после выяснения вопроса о том, для чего он существует. Он справедливо полагал, что оборонительного или наступательного по составу флота быть не может, могут быть только оборонительные или наступательные задачи. Л.А. Брусилов излагал свои идеи об организации действующего флота, требовал передачи крепостей в морское ведомство. Отдельно останавливался бывший начальник МГШ на схеме управления флотом[297]. Схема была вполне в духе тех, которые МГШ предлагал ранее. Отличия незначительны: главного начальника флота и морского ведомства заменил морской министр, управляющего Морским министерством — помощник министра. Распределение отделов между тремя автономными частями морского ведомства осталось тем же, что и в последней схеме, разработанной МГШ в январе 1908 г. Надо полагать, что Л.А. Брусилов и не надеялся на одобрение этого проекта и подал его, желая в последний раз на посту начальника МГШ выступить в защиту своей точки зрения и интересов своего детища.

На замечании И.М. Дикова о «большом пристрастии к отвлеченным теориям и порядкам в Германском флоте» сотрудников МГШ стоит остановиться подробнее. Действительно, планы реорганизации морского ведомства, выдвигавшиеся офицерами МГШ весной 1907 — зимой 1908 г., имели прототипом структуру германского военно-морского управления и систему, принятую с 1905 г. для управления русским военным ведомством. Это признавали и сами генштабисты: «Характер государственного строя и уклад народной жизни должны особенно заметно отражаться на системе управления вооруженными силами, — писал в июне 1907 г. Л.А. Брусилов. — Эта система должна соответствовать духу народа. Германская и Японская империи сложились из отдельных феодальных государств, которые издавна привыкли к самоуправлению, поэтому в основу их военно-морских управлений положен принцип децентрализации, принесший им богатые результаты. Государство Российское сложилось из ряда удельных княжеств, но и после объединения их народ наш привык к местному управлению, сначала деревня управлялась помещиком, а после освобождения крестьян — Земствами. Российская конституция ближе всего подходит к Германской и Японской. Обширность отечества нашего требует предоставления местным органам большой самостоятельности. Поэтому надо полагать, что принцип децентрализации принесет хорошие плоды и в нашем военно-морском управлении. Если же предполагаемая схема, основанная на теоретических рассуждениях, оказывается, близко подходит к схемам лучших иностранных флотов, то надо полагать, что эта система правильна»[298]. Конечно, наивными выглядят рассуждения Л.А. Брусилова об общности исторического пути России, Германии и Японии, однако возникает вопрос: почему же идея разделения морского ведомства на три части была столь популярна в МГШ? С одной стороны, успехи германского военно-морского строительства на рубеже XIX и XX в. были очевидны. Система управления им, четко действующая в условиях Германии, не могла не привлекать внимания мыслящих русских офицеров, тем более что она резко отличалась от принятых в других европейских флотах. Поэтому многие, по-видимому, были искренне увлечены ею и, кроме того, после русско-японской войны существовала определенная мода на копирование германских военных и военно-морских институтов — достаточно указать на период 1905–1907 гг. в военном ведомстве. Обращает на себя внимание и англофобия многих офицеров МГШ. В целом ряде аналитических записок этого времени они отстаивали мысль о том, что главным историческим противником России является Великобритания, а потенциальным союзником — Германия. Эти настроения находили отклик и в «высших сферах» — достаточно вспомнить историю подписания Бьеркского договора летом 1905 г. С другой стороны, влияние МГШ в случае принятия «троичной» системы возросло бы, так как для Николая II или генерал-адмирала, перегруженного многочисленными обязанностями по военно-морскому управлению, мнение МГШ стало бы якорем спасения. Возможно, что одобрение германской организации исходило и от самого императора, который увлекался морским делом и, надо думать, испытывал чувство соперничества на этой почве с Вильгельмом II, о чем свидетельствуют замечания царя на совещании 19 декабря 1906 г. в Царском Селе. Вместе с тем возросла бы и роль Совета Государственной обороны как органа, координирующего деятельность «раздробленных» оборонных ведомств. В связи с этим можно вспомнить свидетельство С.Ю. Витте, который указывает на Николая Николаевича Младшего как на вдохновителя ряда проектов, предусматривавших раздробление Военного и Морского министерств на несколько независимых друг от друга частей.

Важно отметить, что в отечественной историографии в свое время сложилось довольно устойчивое представление о том, что «прогерманская ориентация отвечала интересам наиболее реакционных кругов России и отстаивалась, прежде всего, ближайшим окружением царя», а «вся либеральная буржуазия была антантофильской»[299]. Чем же можно объяснить восхищение Германией и стойкую антипатию к Великобритании целого ряда сравнительно молодых и безусловно одаренных офицеров «мозга» русского флота?

Во-первых, морские офицеры начала XX в., занимавшие руководящие должности, впервые ступали на палубу корабля в 80-х — начале 90-х годов XIX столетия, в эпоху, когда главным врагом России на море считался Туманный Альбион, франко-русский союз не был заключен, а война с Германией не считалась неизбежной. Вместе с тем в Германии флотские круги относились сочувственно к идее союза с Россией даже в начале XX в. и считали неизбежной борьбу против морского могущества Англии, о чем свидетельствует, например, А.-Ф. фон Тирпиц в своих «Воспоминаниях», он даже считал неуместной постройку Багдадской железной дороги, так как это вбивало клин между Германией и Россией[300]. Во время русско-японской войны 2-я и 3-я Тихоокеанские эскадры совершили свой беспримерный переход на Дальний Восток во многом благодаря помощи Германии: эскадры снабжали углем немецкие пароходы, которые благодаря нейтральному флагу могли принимать уголь даже в английских портах и затем передавать его на русские корабли. Вместе с тем русским морякам пришлось столкнуться с едва прикрытой враждебностью англичан, начиная от «Гульского инцидента» и заканчивая препятствиями, которые чинили британцы действиям русских вспомогательных крейсеров. Естественно, что наличие англо-японского союза и постройка в Англии большей части японского флота только усиливала убежденность во враждебности англичан.

Во-вторых, пример Германии, сухопутной державы, которая смогла построить отличный флот за считанные годы, вдохновлял энтузиастов морского дела в России. Бурное развитие немецкой экономики многие специалисты того времени были склонны связывать с заморской торговлей, опирающейся на сильный военный флот. Разумеется, отечественные моряки были склонны видеть в первоочередном развитии флота самый легкий и быстрый путь к процветанию России. При этом связка экономика — флот переворачивалась вверх ногами — первичным считался флот, а не промышленность. «Если же мы захотим выйти в свет и экономически усилиться с помощью морской торговли, то мы построим здание без фундамента, если одновременно не создадим военно-морской флот. За пределами нашей страны мы повсюду наталкиваемся на существующие или потенциальные интересы других государств. Отсюда столкновения интересов»[301] — писал в 1896 г. А.-Ф. фон Тирпиц своему бывшему начальнику А. Штошу, который в 1873–1883 гг. возглавлял немецкий флот. Применительно к Германии, активно захватывавшей земли в Африке и на островах Тихого океана, эта мысль звучала справедливо, но в ней тут же обнаружится фальшь, если иметь в виду Россию, которая как раз в 1905 г. лишилась единственного «заморского» владения — Порт-Артура.