Ты подчинялась власти роковой!
Когда, не в силах вынести изгнанья,
Явился он последнего свиданья
Испить всю горечь, грустный и больной,
С проклятием мечтаньям и надежде —
В тот мирный уголок, который прежде
Он населял, как новый Оберон,
То мрачными, то светлыми духами,
Любимыми души своей мечтами,—
Всё, всё в тебе прочел и понял он.
6. «Титания! не раз бежать желала…»
Титания! не раз бежать желала
Ты с ужасом от странных тех гостей,
Которых власть чужая призывала
В дотоле тихий мир души твоей:
От новых чувств, мечтаний, дум, идей!
Чтоб на землю из царства идеала
Спуститься, часто игры детских дней
Ты с сильфами другими затевала.
А он тогда, безмолвен и угрюм,
Сидел в углу и думал: для чего же
Бессмысленный, несносный этот шум
Она затеяла?.. Бессмыслен тоже
И для нее он: лик ее младой
Всё так же тайной потемней тоской.
7. «Титания! прости навеки. Верю…»
Титания! прости навеки. Верю,
Упорно верить я хочу, что ты —
Слиянье прихоти и чистоты,
И знаю: невозвратную потерю
Несет он в сердце; унеслись мечты,
Последние мечты — и рая двери
Навек скитальцу-другу заперты.
Его скорбей я даже не измерю
Всей бездны. Но горячею мольбой
Молился он, чтоб светлый образ твой
Сиял звездой ничем не помраченной,
Чтоб помысл и о нем в тиши бессонной
Святыни сердца возмутить не мог,
Которое другому отдал бог.
<1857>* * *
«Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи…»{221}
Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи
Вы мне напомнили одно из милых лиц
Из самых близких мне в гнуснейшей из столиц…
Но сходство не было так ярко с первой встречи…
Нет — я к вам бросился, заслыша первый звук
На языке родном раздавшийся нежданно…
Увы! речь женская доселе постоянно,
Как электричество, меня пробудит вдруг…
Мог ошибиться я… нередко так со мною
Бывало — и могло в сей раз законно быть…
Что я не облит был холодною водою,
Кого за то: судьбу иль вас благодарить?
6 декабря 1857
Флоренция
Интродукция к альбому Ольги Александровны{222}
(пока таковой еще не существовал)
В несуществующий альбом —
Заклятый враг готовых —
Пишу я — в нем, как и во всем,
Краев искатель новых.
Начав шутливо продолжать
Хандрою беспощадной,
Готов я правду вам сказать
Со злостию отрадной.
Желать ли мне, чтоб в нем всегда
Страницы чисты были…
Иль чтобы страсть, любовь, мечта
Их смело исчертили.
Две доли в жизни нам даны:
Тревоги страшной доля
И доля глупой тишины,
Покойная неволя.
Глупа одна, чтоб от души
Я написал желанье,
А про другую напиши —
Заслужишь нареканье!
И справедливое!.. Зачем
Extravagances [48] поэта?
Нет! Лучше буду глуп и нем,
Когда возможно это.
<Начало декабря 1857. Флоренция
Альбому в день его рождения{223}
Имею честь тебя, альбом,
Поздравить с днем рожденья!
Что ты не будешь дураком,
Не нужны уверенья.
Ума и чувства есть печать,
На многих очевидно…
Уму ж и чувству в жизни спать,
Поверь мне, очень стыдно.
Декабря 11. <1>857. <Флоренция>
«Когда пройдя, бывало, Гибеллину…»{224}
«Когда пройдя, бывало, Гибеллину
И выбравшись на площадь Триниту{225},
Дороги к вам свершу я половину{226}
И всё бодрей, и веселей иду.
Воображая важную картину,
Которую, наверное, найду;
Такую же, как и всегда и прежде,
А именно: тревожный дух в Надежде
Филипповне (сей первый дух забот —
Неутомливый дух самогрызенья),
А в Вас зато — отсутствие хлопот
И жажду важную движенья
(Что к Вам так удивительно идет
И на меня наводит умиленье).
Когда, бывало, этот мир, — с душой
Сроднившийся, в душе несешь с собой,
И, входя к Вам, он наяву предстанет,
То сердцу странника или скорей
Бездомного бродяги — как же станет
Отрадно и тепло… но, видно, сей
Прекрасный мир, как всякий мир, обманет.
Вы едете… Хоть глупо, но ей-ей…
По Вас мы псами очень безобразно
Завоем от хандры однообразной…
Известно Вам — завоем мы вдвоем,
В обоих нас развилось много дури…
Мы будем выть, поверьте, обо всем
И даже о нескладной «рассикуре»!{227}