Между кустов, кстати, мелькнул серый с полосками кошачий хвост, и я от души пожелал его обладателю ни дна, ни покрышки.

Я поднял девочку на руки, не зная, что делать. Глаза закрыты, дышит ровно, хотя и замедленно, тело расслабленно. Человека, упавшего в обморок, я видел в первый раз и совершенно не знал, что с этим делать.

Лезла в голову какая-то нюхательная соль, да еще раствор аммиака в воде, известный, как нашатырный спирт. Где я их, скажите на милость, возьму? И еще одна проблема: можно ли вытаскивать эту красотку в таком состоянии в нашу реальность? Вдруг у нее что-нибудь с сердцем станет?

Я обдумал проблему с максимально возможной для себя скоростью, и пришел к выводу, что рисковать все же придется. Час пик, народ едет с работы, изрыгая проклятия транспорту — самое время всякой пакости в Запределье выходить порезвиться. Я сосредоточился, вдохнул три раза, и нырнул обратно в наш Питер, как в холодную воду, отводя от себя случайные взгляды.

Вынырнул я почему-то не на том же месте, а прямо на тротуаре Чкаловского, в людском потоке. Пришлось немедленно менять стратегию.

Теперь окружающие видели человека, который тащит по улице тяжелую тумбу от офисного стола, обливаясь потом. Пот и вправду лил градом, притом вовсе не от тяжести.

Просто одно дело слегка изменить внешность, такую иллюзию при определенном навыке можно поддерживать безо всякого напряжения. Выбранное же мной изменение отнимало почти все силы, тем более что народу вокруг была уйма. С облегчением я вздохнул только тогда, когда нашел неподалеку от Левашовского проспекта скамеечку и на нее рухнул, усаживая Машу туда же.

Вдруг девушка как-то судорожно пошевелилась, отчего у меня противно екнуло сердце, помотала головой и поцеловала меня в губы вовсе не по-сестрински. Потом сказала, не открывая глаз:

— Титан поставь, где взял.

Точно, титан. Большой жестяной «самовар» из общего вагона.

Что бы это значило?

Я аккуратно пересадил Машу на скамейку и начал менять иллюзию. Прямо на нас, к счастью, никто не смотрел, так что исчезновение тумбы и появление девушки на скамейке из воздуха не вызвали ни у кого удивления.

Девочка немного посидела с закрытыми глазами и спросила:

— Что я опять натворила?

— Пустяки. Погналась за котом, провалилась в Запределье и чуть не отбросила там копыта. Всего-то делов…

Она открыла глаза и огляделась.

— Кота помню. Он что, тоже в Запределье провалился?

— Да чтоб ему совсем сквозь землю провалиться до самой Австралии! Ты как себя чувствуешь?

— Паршиво. Подташнивает. И живот болит, как будто… Ну, в общем, это. — Маша резко покраснела. Догадаться, что она имела в виду, было несложно. Вот кошмар!

— Час от часу не легче… До дома дойдешь, или машину будем ловить?

— Вот еще!

Маша решительно встала, и слегка нетвердой походкой направилась в сторону офиса О.С.Б., не сомневаясь, что я последую ее примеру.

На нашем этаже, я, не слушая никаких отговорок, поволок ее к доктору. Тот внимательно выслушал мой рассказ и рыкнул:

— Домой. В постель — бегом марш! Сказки рассказывать будешь лежа, минут через пять.

— Как думаешь, ей сильно прилетело? — спросил я, когда Маша ушла.

— Пациент скорее жив, чем мертв, — флегматично ответил наш доктор, нацепляя очки. — Думаю, переживет, и даже без последствий. Сам видишь, я ее в лазарет не тяну. Дома и стены помогают. Ладно, брысь куда-нибудь, навещать пациентку можно будет через час, если не заснет.

— Типун тебе на язык! — сплюнул я, и отправился к Марине каяться.

Та, к моему удивлению, совершенно не расстроилась.

— Рано или поздно такое должно было случиться, вообще-то говоря. Теперь очевидно, что к восприятию Запределья девочка просто не готова. Сработала защитная реакция. Второй раз она едва ли так провалится, но все равно стоит быть настороже. Вы еще не устали работать нянькой?

— Устал, — ответил я честно. — Только куда я теперь от нее денусь? Ничего, научится себя контролировать, потом еще влюбится в кого-нибудь, вот тогда и отдохну.

Очередная улыбка Марины подошла бы даже не сфинксу, а самим кошкам богини Фрейи.

— Обязательно влюбится, Вадим. Это в ее возрасте — состояние неотвратимое.

Только в коридоре я сообразил, что Марина могла иметь в виду, и совершенно такому обороту не обрадовался.

Потом в голову мне пришла некая мысль, и я заторопился в ближайший цветочный салон.

Видимо, мы уже настолько привыкли к друг другу, как к неизбежному злу, что даже мысли начали сходиться.

Когда я вошел к Маше, она отложила репринт дореволюционного сочинения под названием «Язык цветов», и спросила:

— Редиску принес?

— Это еще зачем? — не сразу сообразил я. Маша кивнула на книгу и ехидно ответила:

— Чтобы аллегорически показать, что я тебе надоела хуже горькой редьки.

— Нет, я хитрее.

Тут я поставил на столик около кровати горшок с тремя блеклыми незабудками.

— Это чтобы ты даже в мое отсутствие не забывала, что в Запределье проваливаться тебе рано и вредно.

Девочка расхохоталась:

— Спасибо огромное! Мне первый раз цветы дарят, и сразу же — со значением. Я тут в школе в каком-то журнале прочитала, что цветы в горшках дарят только основательные и домовитые мужчины с серьезными намерениями.

— Читаешь ерунду всякую вместо полезных вещей! У кого опять по химии трояк? Серьезное намерение у меня тоже есть.

— Выдрать меня, как Сидорову козу?

— Умница! Мысли подслушивать у Марины научилась?

Какое-то время мы так шутливо препирались, я с юмором рассказал о своем путешествии с «тумбой», потом Маша с некоторой горечью заявила:

— Ну вот, в самом настоящем Запределье побывала, и ничего там даже не видела. То есть видела, но не то совсем. Вот, как в песне у того же Щербакова, ты послушай, — и она отсоединила наушники.

— «Рябь на воде, темная речь руин», — повторила Маша строчку, когда песня отзвучала. — Там все было, как в этой песне. Закат, море, дым над водой. И птица белая… Одинокая, и кричала, как плакала.

— Где там? — непонимающе спросил я.

— В моем сне.

Санкт-Петербург, Купчино,

октябрь 2010 г.

Случаются на свете чудеса, науке неподконтрольные. Ну, например, такие: в метро «Гражданский проспект» вошел молодой человек — шапочка, челка и значочки на куртке выдавали в нем явного эмо. Наверняка студент-первокурсник. Казалось бы, ну что тут особенного?

А что-то особенное в нем было. Потому что на другом конце города, на метро «Московская», по короткому эскалатору поднялся совсем другой человек. Какой там первокурсник — наверняка кандидат! Уж всяко, аспирант. А стиль эмо?! Да вы что, сограждане, как можно такие слова-то при столь солидном человеке говорить?! Перепутали, наверное, с пьяных глаз и не такое случается.