— Вы кто такой? Ах, инженер! Откуда это следует? Где ваши документы? В ФБР знали, кто вы, а для меня вы свалились с луны. Полагаете, что поляков легче провести, чем советских чекистов? Посмотрим. Моя задача – поймать вас на вранье. Вы небось ждали, что от вашего воркованья я уши развешу? Очаровательная легенда – сбежавшие любовники ищут, где бы им пристроиться строить социализм! Такое диво мне еще не попадалось.

Они остановились у прилавка, заваленного тканями и украшениями из птичьих перьев.

— Мне жаль, что вы не можете себя вести достойно, — сказал Андреа. — Поляки, мне казалось, джентльмены. Но у нас нет выбора.

Мистер Винтер притянул его к себе за отвороты куртки и, обдавая нечистым дыханием, проговорил:

— Форсу у вас много. Не стоит передо мной заноситься. Вы у меня вот где. — Он похлопал себя по затылку. — Не устраивает – катитесь к чертовой матери. А нет, так терпите.

Они учились смирению. Самому трудному из всех человеческих качеств, утверждал Андреа, во всяком случае для любого американца, для них особенно. Потому что они все же считали себя особенными, тут Винтер их раскусил.

В следующие встречи Винтер появлялся то удрученный, то придирчиво-капризный, требовал, чтобы они оделись иначе, купили себе то-то и там-то. Они покупали то-то и то-то, там-то и там-то. Андреа сочинил песенку про того-то и ту-то, которые делают то-то и то-то, докладывают кому-то, который посылает их туда-то. Мистер Винтер, выслушав, сердито рассмеялся. Новый облик их, новая прическа Эн, хлопчатобумажные брюки, старые шерстяные куртки, плетеные корзинки несколько успокоили его. По его теории, чтобы тебя запомнили, надо чем-то выделиться. “Обращают внимание на мой дурацкий мундир, а не на меня. Стоит его снять – и меня никто не узнает!”

Это был большеголовый, большерукий, костлявый человек, всклокоченный, всегда как бы занятый чем-то другим, его рассеянно бегающие мышиные глазки были как бы от другого, а не от этого боксерского, изувеченного, картофельного лица. Казалось, что мистер Винтер – некое устройство, собранное из нескольких людей: был среди них военный, был мелкий деляга, был портовый грузчик, мафиози, бандюга, урка и даже молодой папаша. Из его бурчаний, ругани выяснилось, что из Варшавы его внезапно отправили в Лондон, оттуда в Мехико. Даже не мог заскочить домой – попрощаться с женой. А у них двое маленьких – два года и полгода. И от первого брака у него сын – пятнадцати лет. А теперь вот приходится торчать тут из-за каких-то америкашек, которые наверняка ничего из себя не представляют, туфта, рисуют слона, а получится дворняга. По его словам, о его приезде сюда пронюхали, чуть не накрыли. Энн умилялась, переживала, Андреа успокаивал ее: эта агентурная братия любит цеплять на себя ленты-бантики приключений, пугать балаганными тайнами с холостой пальбой.

Как выразился Андреа, мистер Винтер существовал в режиме призрака. Появился, бесследно исчезал неизвестно куда и все же оставался единственно реальной надеждой.

На этот раз Винтер явился в клетчатой кепке, обтрепанных гольфах и рыжем дырявом пуловере с вышитым алым быком. Глаза прикрывали дымчатые очки. “Образ падшего гринго” – так он определил “стиль” своего костюма. Встречные в луна-парке невольно оглядывались…

Настроение у Винтера было неплохое. Он помахал какой-то бумагой и объявил, что дело стронулось. Во-первых, оказывается, что Костас, за которого выдает себя Андреа, судя по фотографии, совпадает в основных чертах с греком, которого он видит перед собой, во-вторых, их засекли. И он прочитал им фотокопию расшифрованной телеграммы № 1904/26 из Вашингтона в американское посольство: “Из достоверных источников стало известно, что готовится отправка АК из Мехико-Сити в Париж и оттуда в Варшаву силами польских служб, что надо предотвратить. Министерство юстиции вторично обращает внимание на необходимость доставки АК в следственные органы как чрезвычайно важного свидетеля обвинения и, очевидно, соучастника ряда антигосударственных акций. Предлагается привлечь к содействию управление разведки госдепа”. Какие-то фразы Винтер опускал, крякал, хмыкал, но в общем и целом не скрывал своего удовлетворения. “Польские службы” – это был он! Он получал высшую оценку противника! С ним вступали в поединок. Недаром он с самого начала почувствовал, что Андреа – стоящий субъект, чутье профессионала его не обмануло. Он не сдерживался в похвалах себе и ругани в адрес шнырей, из-за которых придется менять планы. Факт, что из Мехико рискованно, придется кантоваться через какую-нибудь бананово-ананасную мелочевку. Новый маршрут будет и длиннее, и дольше, и опаснее.

Похлопав по плечу опечалившегося Андреа, пошутил: “Лучше, чтобы молоко скисло, чем подгорело” – и повел их угощаться мороженым. Сегодня он был щедр, праздничен, без обычной осторожности. Сказал, что под наблюдение взяты аэропорты и отчасти шоссе, к ним ведущие.

Цветные шарики мороженого, украшенные сливками, бисквитами, засахаренной вишней, составили целую гору на фарфоровой подставке. Посреди пиршества Винтер попросил Андреа пойти позвонить по такому-то номеру и спросить, когда можно забрать машину – красный “додж”.

Теперь, когда они оказались за столиком вдвоем, приветливость давалась Винтеру с трудом. Посетовав на измученный вид Эн, на то, как она похудела, заговорил о трудностях предстоящих переездов. Придется, мол, нелегально переходить границы, ночевать где попало, карабкаться по горам, вряд ли ей такое под силу. Винтер поднял руку, не давая прервать себя. Перед Костасом не придется оправдываться, Винтер просто ее не берет, у него нет сил протащить обоих через столько препятствий, и с одним-то намучается. Костас – тот вынужден бежать, за ним гонятся, а она может и подождать. Не давая ему кончить, Энн спросила, почему же он раньше не заикался об этом.

Да потому, что раньше можно было лететь из Мехико, через Париж, а теперь…

— Нет, я не могу его оставить, — решительно сказала Эн. — Это невозможно.

— Невозможно остаться здесь – это вы хотели сказать?

— Какая разница.

— Большая. Вы думаете о себе, а не о нем.

— Он тоже не согласится без меня.

— Вы должны его уломать. Вот что, Эн, давайте будем говорить прямо. Вы ему не жена – раз, вы не специалист – два. Для нас вы ценности не представляете – три. Вы что, думаете, там, у нас, он не найдет себе женщины?

— Мистер Винтер, мы любим друг друга. Вы любите свою жену? Может, вам это неизвестно, но есть чувства, когда невозможно расстаться.

Винтер присвистнул.

— Только не вздумайте мне плести про любовь до гроба. Погуляли – и хватит. Скажите спасибо, что судьба подарила вам прекрасное приключение. Ах, какая трагедия – вернуться к своим маленьким детям, в шикарный дом. Как вам не стыдно! В вашем возрасте глупо строить из себя Джульетту.

Энн сосредоточенно следила, как таяло мороженое. Шоколадные, фисташковые, сливочные разводы…

— Я не могу вернуться, — проговорила она.

— Можете, вас доставят в Штаты.

— Я беременна.

Он недоверчиво оглядел ее тоненькую фигурку.

— Не знаю, не знаю… Тем более! — Он ожесточенно обрадовался. — Я вас не имею права брать.

— Какое право, какие у вас права?

Винтер наклонял голову в одну сторону, в другую, как бы высматривая нужное место, и Энн отодвинулась, прижалась к спинке стула.

— Ваш брак не оформлен? Так ведь? У нас перед вами нет никаких обязательств. Юридических и моральных. О вас и ФБР не упоминает. Следовательно, вам ничего не грозит. Правильно? Так что нечего смотреть на меня как на злодея. — С некоторой нерешительностью он накрыл ее руку своей волосатой ручищей и принужденно бодро сказал: – Остаться в живых – это еще не самое худшее в вашем положении.

Энн вопросительно вскинулась. Щеки ее ввалились, веки покраснели, но глаза были сухие и тусклые.

— Видите ли, неизвестно еще, как у нас там… — сказал Винтер.

Морщины между его бровей углубились, что-то там происходило. Он остановил себя, заговорил с хищной веселостью: