Что касается вождя вождей Пир Карам-шаха, то таинственная бухарская принцесса последнее время все чаще приходила ему на ум. Он услышал историю Моники полгода назад и вначале не придал ей значения. Он не был падок на всякую экзотику. Те менее, едва его уведомили, что девушку привезли  с севера,  он сейчас же прискакал в Пешавер.

Бесцеремонно разглядел дичившуюся, заслоняющую загорелое лицо ладонями Монику. Позже девушка узнала: надменный вождь заявил: «Беру! Лишний козырь. Сейчас у меня в обработке один претендент на корону. Отличная пара получится».

Решительно восстала против этого мисс Гвендолен, экономка индийского бунгало, где произошла встреча. Без излишних цере­моний она решила:

—  Господин вождь, молодая особа остается здесь. Ответствен­ность за нее возложена на меня. Девушку я приняла в целости и сохранности под расписку. Я не позволю нарушать законы боже­ские и человеческие, пусть азиатские, дикарские.

Конечно, Моника не поняла ни слова, но сообразила, что кра­сивая ханум вступилась за нее, несчастную, и что хозяйка в доме она, раз мужчины не посмели ей возразить.

И когда по-фазаньи разряженный, бряцающий блестящим ору­жием Пир Карам-шах схватил было Монику за руку и со словами: «Пойдешь со мной!» — потянул к себе, она крикнула: «Нет!» — и спряталась за спину мисс Гвендолен.

Смысл этой сцены не дошел до сознания девушки. Она еще не знала, зачем привезли ее к ференгам. Чего от нее хотят светло­глазая молодая женщина и грузный, неприветливый, с собачьим оскалом человек, хозяин дома, которого называют трудным именем Эбенезер Гипп. Ее поразило и испугало одеяние Пир Карам-шаха. Но и про него она еще ничего не знала. Губы у нее дрожали, ког­да она читала заклинание: «Избавь меня от злодея ишана», судо­рожно прижимая к груди завернутую в тряпицу свою книжку-талисман. Она принимала всех богато одетых людей за ишанов. А ведь от злодея Зухура-ишана оградил и спас ее талисман с белой змеей.

— Помилуйте! — пожал плечами вождь вождей.— Я вовсе не такой дракон, чтоб требовать себе на ужин хорошеньких дикарок. Вообще же мисс Гвендолен, возможно, придется выдать бухарскую принцессу за моего претендента. Он из горных робингудов. Перво­бытная простота. Вылеплю из него короля, шаха, царя, что угодно. С арабскими шейхами куда больше возни. Преисполнены родовой спеси.

Мисс Гвендолен сказала «нет», и девушку оставили в Пешаве­ре. Бунгало имперского чиновника мистера Эбенезера Гиппа, в котором безраздельно хозяйничала мисс Гвендолен-экономка, дели­лось на две половины. Первая состояла из обширного холла, приемной, изящной девственно белой гостиной, столовой, кабинета и личных апартаментов мистера Гиппа. Эта часть бунгало выходи­ла фасадом с тяжеловесной колоннадой на усыпанную желтым пе­сочком платановую аллею, ведущую к воротам. Вторая половина, больше походившая своими массивными дверями, чугунными оконными решетками, толстенными могучими стенами на средневеко­вый монастырь кармелиток, пряталась в запущенном завитом ли­анами саду. Здесь за кирпично-красными стенами воспитывались дочери горных гиндукушских и бадахшанских князьков и вождей племен. В монастырской обстановке девушек-горянок, оторванных от родной семьи, от привычной жизни, образовывали в строго бри­танском духе. В бунгало они попадали не по доброй своей воле и даже не по желанию родителей. Чаще всего их привозили сюда тайком, после карательных экспедиций англо-индийских войск в Гильгите, Читрале или в Гималаях, Бадахшане, Тибете. Девушки были заложницами, которых мисс Гвендолен предпочитала назы­вать — «наши милые воспитанницы».

С воспитанницами обращались сурово. Далеко не всегда курс обучения длился долго. Обычно через год-два девица исчезала так же внезапно, как и появлялась. Иногда к парадной колоннаде подъезжала кавалькада крикливых, увешанных карабинами и пистолетамн всадников. Ввалившись в бунгало, горцы накидывались на угощение, вели переговоры с мистером Эбенезером Гиппом, пялили глаза на красавицу экономку и, как бы между прочим, вспоминали про девушку, из-за которой они, собственно, и при­ехали. Все это значило, что с соответствующим княжеством или горным эмиратом Англо-Индийский департамент уже наладил от­ношения и заложница больше не требовалась.

Но не всегда пленница имела счастье вернуться в родную до­лину. Порой мисс Гвендолен лично отвозила свою воспитанницу в отдельном купе вагона первого класса в Дели. Это называлось — «направить для продолжения образования». И значило это, что война с непокорным князьком затянулась. Дальнейшая судьба воспитанниц не волновала мисс Гвендолен и мистера Эбенезера Гнппа. Но появление новой пансионерки порождало волнение и заботы.

Моника не мирилась со своим положением пленницы. Первое время, по выражению мисс Гвендолен, «буйволица заартачилась». Попытка посмотреть коран, с которым Моника не расставалась, вызвала у нее припадок гнева. Однако мисс Гвендолен, по опреде­лению мистера Эбенезера, сочетала немалый опыт «обтесывания чурбаков» с талантом педагога старинной английской закалки.

Она провела Монику-ой в классную комнату, показала ей сто­лик, за которым сидела девица монгольского типа, развернула передней   книжку с цветными   картинками   и сказала:   «Добро пожаловать!» по-турецки и по-французски. Мисс Гвендолен была приятно удивлена, обнаружив у Моники знание французского. Что ж, это во многом облегчало задачу воспитания «обезьянки». Мисс Гвендолен выразила надежду, что мадемуазель Моника — при­ставку «ой» она отбросила — избавится от своенравия. Мисс Гвендолен показала глазами на хлыст с рукояткой из слоновой кости, висевший на покрытом резьбой слоновом клыке, украшав­шем стену классной комнаты.

Она сама зябко поежилась. Округлые плечи ее передергива­лись. На глазах происходила поразительная метаморфоза. Оча­ровательная красавица с портрета Гейнсборо на мгновение пере­воплощалась в макбетовскую ведьму, правда, молодую, красивую, но ведьму. И даже нежная улыбка ее походила на неприязненный оскал крысы, а жемчужины зубов делались похожими на клыки хищника.

С утра до позднего вечера Моника в обществе двух индусок, дочек раджей, и столь же знатной, но первобытной девицы из Бирмы проходила курс обучения и воспитания: он состоял из изу­чения английского языка, истории европейских стран, литературы, изящных искусств. Некоторые предметы, такие, как светские манеры, домоводство, вышивка, преподавала сама мисс Гвендолен-экономка. Историей и географией с воспитанницами занимался самолично мистер Эбенезер Гипп. Монастырский режим пансиона нарушался лишь появлением старика пианиста из ирландцев, неве­домо когда и как занесенного политическим ветром в Индию, да конюха-раджпута, сопровождавшего воспитанниц-принцесс во время верховых прогулок по парку, прилегающему к бунгало.

С гостями, посещавшими бунгало, пансионерки не общались. Исключение было сделано для Моники. Вскоре после приезда ее начали вызывать в так называемую Белую гостиную, когда требовались услуги переводчика. Переводила Моника беседы мис­тера Эбенезера Гиппа с туркестанцами-эмигрантами, бухарцами по преимуществу. Сидела она в темном уголке гостиной с накину­той на голову шалью, сконфуженная, робкая. Однако переводчица из нее получилась неплохая, и мистер Эбенезер после каждого разговора дарил ей плитку шоколада.

Именно тогда, в первые месяцы пребывания в бунгало, Моника увидела человека, которого «обрабатывал» Пир Карам-шах. Толстоватый, громадный, с припухшим лицом, ничем не примеча­тельный горец говорил на кухидаманском «дари», и девушка не сразу разобралась в его невнятном бормотании. Держался он на­стороже. Глядел исподлобья и каждый раз вздрагивал и плевался, когда Моника начинала переводить ему вопросы мистера Эбенезе­ра. Отвечая, горец неизменно   восклицал,   обращаясь к девушке:

«Эй ты, дочь греха, закрой лицо!» Он отказывался отвечать, тре­бовал, чтобы «девку» выбросили за дверь. Правоверному не подо­бает сидеть рядом с «силками сатаны». Горца уводили. Мистер Эбенезер пожимал плечами, а мисс Гвендолен, слушавшая разговор из столовой, заявляла: «Тупая скотина. И еще из него хотят сделать короля!» Пир Карам-шах небрежно бросил: «Имен­но! Такие тупицы подходят для трона больше всяких там умников. Этот хоть слушаться будет. Не то,  что всякие напичканные передо­выми идеями азиаты».