Как-то Вава и я отправились в Санитарное управление по какому-то делу. Санитарное управление находилось за городом, и нужно было идти пешком. В те дни единственным сообщением были трамваи. Извозчиков не было видно, по всей вероятности оттого, что лошадей мобилизовали или реквизировали в армию, так что из транспорта остались только трамваи, которые были всегда настолько переполнены, что даже на подножках стояли, вернее, висели, и попасть в трамвай было большим счастьем, а если и попадали, то выбраться из него было не менее трудно, чем войти. Ноги были молодые, привыкшие к хождению, так что нам не составило большого труда добраться пешком до Санитарного управления. Донимал только холод. А декабрь в том году выдался очень холодный.

Народу в Санитарном управлении оказалось много, трудно было пробиться. Мы остановились в коридоре, ожидая Левушку, который должен был получить окончательный ответ, и вдруг видим, как из толпы вылетел и подскочил к нам доктор Кондюшкин. Вава стояла впереди меня, и он подошел к ней.

— Здравствуйте, Варвара Митрофановна! — приветствовал Кондюшкин Ваву. Вава молча смотрит на него. — Вы меня не узнаете? — опять спрашивает Кондюшкин.

— Нет, — отвечает Вава невозмутимо, спокойно.

— Я доктор Кондюшкин. Мы вместе работали в лазарете в Екатеринодаре, — продолжает Кондюшкин.

Вава молча смотрит на него. Тогда он подошел ко мне и спросил:

— Вы тоже меня не узнаете?

— Подлецов не узнаю, — отрезала я.

— Как вы смеете… — начал он, приступая ко мне.

В это время позади нас раздался громкий смех. Наш герой вдруг остолбенел и, повернувшись, быстро исчез в толпе. Мы повернули головы — позади нас стоял офицер с погонами полковника, которого мы раньше не заметили, и неудержимо смеялся. Вава и я тоже засмеялись и поспешили уйти. Вскоре подошел Левушка, и мы направились домой. Так мы отомстили Кондюшкину за нашу Матушку-Голубушку — Верочку. С этого раза мы его больше не встречали ни в Крыму, ни в Галлиполи.

Дома нас ожидал сюрприз: папа решил меня с Левушкой, по старинному обычаю, благословить. Посаженой матерью была моя тетя и крестная, сестра папы. Нас благословили. Папа дал на дорогу маленький серебряный старинный образок, которым нас благословил. Маруся устроила нам скромный ужин, и провели мы вечер в уютной семейной обстановке.

На следующий день Левушка, как и все эти дни, пошел в Санитарное управление и принес наконец приятное известие — наш госпиталь назначен в город Ставрополь.

Приближалось Рождество и Новый, 1920 год. В Ростове ходили очень тревожные слухи, красные были уже близко. Нам следовало уходить из города, чтобы вовремя вывезти госпиталь. Госпиталь, погруженный в вагоны, с остальным персоналом уже стоял в Батайске. Началась эвакуация из Ростова на Кубань. Уходить на Батайск было уже крайнее время.

Перевозочных средств не было, и даже раненых эвакуационная администрация не могла вывезти; кто из раненых мог ходить пешком, уходили сами, а тяжелораненых оставляли на попечение города.

Простившись со своими родственниками и друзьями, я пришла домой, и началась упаковка вещей. Мой дорогой братик Сережа отдал нам свои санки для перевозки вещей и усиленно помогал нагружать их и увязывать в санях наши немногочисленные вещи. Маруся приготовила нам, что могла, из пищи, и мы двинулись в дорогу. Папа, Маруся и Сережа провожали нас, помогая по очереди везти санки. Дошли до Таганрогского проспекта, куда направлялась масса беженцев, и вышли на угол Тургеневской улицы, откуда уже начинался спуск к Дону. Здесь мы с ними расстались. Тяжело было расставаться, не зная, когда увидимся и увидимся ли. У моих родных была надежда, что мы расстаемся ненадолго. Бедный Сережа, он больше всех на это надеялся и успокаивал, говоря, что наше отсутствие продлится недолго, но надежды не оправдались — я больше никогда их не видела. Сережа в 1928 году умер от туберкулеза горла. Как сестра писала, он часто вспоминал меня и говорил обо мне. Его последние минуты тоже прошли в воспоминаниях обо мне.

Незадолго до отъезда мы узнали, что в боях под Ростовом погибли, почти одновременно, мой двоюродный брат, студент-доброволец, тоже Сережа, и муж его сестры, доброволец. Погибли также мои друзья гимназических лет — военный инженер Маркиан Игнатов, Павел Сиренко, студент Киевского коммерческого института, и другие знакомые.

Мои родные, проводив нас, еще долго стояли наверху Таганрогского проспекта, глядя нам вслед, пока мы не скрылись, двинувшись через Дон по льду. Придя в Батайск, Лев Степанович, выгрузив наши вещи в эшелон госпиталя, нас — меня, Ваву и Лину — поместил в санитарный поезд помогать сестре, которая была в единственном числе, а сам, забрав санки, пошел обратно в Ростов вывозить своего больного брата. Беженцы, нагруженные вещами — кто в санках, кто на спине, — беспрерывно двигались группами и в одиночку. Бои с красными шли уже на окраинах Ростова, и мы все боялись, что Левушка не успеет добраться вовремя до Батайска. Наконец он появился. Привез своего брата, уже выздоравливающего, и поместил его в эшелон нашего госпиталя. В Батайске мы простояли еще несколько дней, красные тем временем заняли предместье Ростова. Паровозов не хватало. Положение создалось такое, что, может статься, придется уходить пешком из Батайска. Доктор Мокиевский приложил все усилия, чтобы вывезти госпиталь. Как-то он пришел очень удрученный и сказал, чтобы мы на всякий случай собрали необходимые вещи, которые могли бы понести на себе, так как не исключена возможность, что придется уходить пешком. Красные уже занимали Ростов, но при энергии доктора Мокиевского трудно было бы застрять где-нибудь, потому мы все верили, что с ним мы не пропадем. Не помню, как это ему удалось, но он действительно достал паровоз, да еще не только для нашего эшелона — он успел отправить и санитарный поезд на Кубань.

У Лины в станице Кавказской жила мама. Во время стоянки в Батайске и на станции Кавказской у всех скопилось грязное белье, а постирать было негде. Лина и Вава решили отдать белье в стирку под присмотром Лининой мамы. Я им советовала не делать этого сейчас, так как поезд может каждый час двинуться, потому что Лев Степанович уже почти наладил отъезд. Они все же сделали по-своему, будучи уверены, что поезд раньше завтрашнего дня не уйдет, а белье к утру будет готово.

В госпитале старшим санитаром был Суботин, очень толковый, и с виду производил впечатление не простого солдата. Лев Степанович поручил ему предложить машинисту спирт, который был в запасе в госпитальной аптеке. Но так как никто не знал машиниста, то Лев Степанович посоветовал начинать с «низов», то есть со стрелочника. Так и вышло — снабдили спиртом обоих, и вдруг ночью наш поезд двинулся. Мы без приключений доехали до Ставрополя, а Лина и Вава остались без белья, которое отдали в стирку.

В Ставрополе госпиталь поместили на Форштадте, в просторном здании, и он уже не был только хирургический — прибывали и заразные больные (тифозные). Многие из персонала были недовольны тем, что госпиталь поставили в Ставрополь, в тупик, откуда не скоро можно будет выбраться в случае эвакуации.

Госпиталь всегда был полон больными и ранеными. Врачей было немного: доктор Случевский — хирург, молодой, подающий большие надежды. Очень хороший человек, воспитанный, деликатный и сердечно относился к больным. Другой — доктор Липко-Порфиевский, семейный. У него была жена, тихо помешанная, и дочь одиннадцати лет, серьезная, не по годам умственно развитая; она ухаживала за матерью, кормила ее, вела в доме хозяйство и разговаривала со всеми, как взрослая. Липко-Порфиевский боялся, чтобы ее не постигла участь матери, — слишком не по годам была развита. Попал он в госпиталь по мобилизиции и просил доктора Мокиевского войти в его положение и устроить в земскую больницу, чтобы сидеть на месте со своей семьей. Лев Степанович, всегда добрый и отзывчивый, ходатайствовал у своих друзей в Санитарном управлении, чтобы вошли в положение доктора Липко. Хлопоты увенчались успехом, Липко-Порфиевский был назначен в какую-то земскую больницу и, довольный, уехал. Были еще врачи, но их я не помню. Из сестер была назначена еще одна сестра, Фелица Конутовна, вдова доктора Керлера. Она была уже в годах, по образованию акушерка, и мы, сестры, называли ее Бабушка. Она заведовала операционной. Очень милая, со всеми ровная, отзывчивая, и все мы ее любили.