— Никаких записок я писать не собираюсь и кончать жизнь самоубийством не намерен. Если мне суждено умереть, то я умру от насилия другого человека, который должен за меня поплатиться своей шкурой. Я хочу даже мертвым кого-либо из твоей братии потянуть за собой. Орать, сопротивляться с моей стороны бесполезно, я буду ждать, когда меня кто-нибудь прикончит.

— Даже так? — удивился Туляк откровенности Жигана. — Ну что же, тогда ты подохнешь в этом подвале от холода или от голода. Я иногда буду тебя проведывать, чтобы справиться у тебя о твоем самочувствии.

— Пускай будет по-твоему.

Он мог сейчас броситься на Туляка, зная заранее, что будет избит и изуродован «сподвижниками» пахана, ничего не изменив в своей судьбе своим поступком, так уж лучше смириться сейчас со своей участью и, оставшись в подвале, подумать, как из него можно выбраться и есть ли на это какой-либо шанс.

Когда Туляк собрался его покинуть, Жиган, улыбнувшись, попросил:

— За мою откровенность ты уж оставил бы мне стул, чтобы я мог, сидя на нем в одиночестве, подумать о смысле жизни.

Туляк, окинув глазами подвал, убедившись, что Жиган из него не сможет убежать, все же из-за предосторожности на всякий случай ответил:

— Обойдешься! Стоя и лежа лучше думается.

Туляк по металлической лестнице поднялся наверх. Спустившийся в подвал Курносый унес стулья, закрыв за собой двустворчатые металлические двери подвала, отрезав внешний мир от Жигана, погрузив его в кромешную темноту.

Жиган, слушая звук задвижек над головой, понял, что так просто и обыденно Туляком была решена его судьба. Решение бандита было окончательное и обжалованию не подлежало. Присев на металлическую ступеньку лестницы, он задумался, но сидеть на прутке металла было неудобно, и он вынужден был подняться.

Холодный воздух, поступающий в подвал через вытяжную трубу диаметром в двести миллиметров, подсказал Жигану, что в ближайшее время он будет главным его противником в подвале. Тогда он стал собирать на полу весь мусор, который попадал ему под руки, и класть в отверстие трубы. Глинистый пол подвала был утрамбован, как катком, а поэтому работа его двигалась очень медленно. Неизвестно, сколько времени он занимался своей работой, но она его как-то отвлекла от тяжких, неприятных мыслей. Он даже несколько согрелся, пока смог заложить землей отверстие в трубе. Убедившись, что в подвал не идет холодный воздух, он вновь присел на лестницу отдохнуть. Потом отказался от своего первоначального желания и поднялся по лестнице вверх. Он, как утопающий, применив все имеющиеся у него силы, попытался открыть дверки подвала, но они были сверху надежно задраены, и у него пропала надежда, что он сможет когда-либо без посторонней помощи их открыть. Исчерпав все свои силы до изнеможения, он так и не смог справиться с дверьми, а поэтому был вынужден спуститься с лестницы на глинистый пол, запоздало подумав: «Может быть, я совершил глупость, отказавшись застрелиться или написать предсмертную записку? Все равно мне из подвала не выбраться, чем вот так мучиться, уж лучше одним махом свести счеты с жизнью. Как кто первым появится у меня в подвале, попрошу его помочь мне умереть», — обреченно определился он.

Поднявшись из подвала наверх, Туляк, наблюдая, как Курносый деловито вставляет в гнездо люка подвала металлическую задвижку, улыбнувшись, поинтересовался:

— Не убежит?

— Не убежит, — заверил его Курносый. — Пару дней, может быть, и выдержит, а на другой день ему будет хана, — с профессиональной рассудительностью пояснил он. — А не лучше ли, шеф, его угрохать и выбросить на свалку как поганую собаку? — поинтересовался он у Туляка, так как пребывание смертника у него на даче ему не очень-то нравилось.

— Действительно, пахан, чего с ним тянуть резину. Двинем его по кумполу — и концы в воду, — поддержал Курносого Таракан.

— Ты тоже так бы поступил с Жиганом, как они мне предлагают? — прищурившись, с ехидством в голосе поинтересовался Туляк.

Чирок, будучи человеком шустрым, с быстрой реакцией, умеющим оперативно ориентироваться в окружающей обстановке, посчитал, что если поддержит своим мнением большинство, то и дружбу с ними сохранит, да и ничего неприятного с ним не случится, если не угодит Туляку.

— Я считаю, шеф, что они толковую мысль тебе подкинули, — убежденно заявил он.

— Я был бы дураком, если бы послушался вас, — поучительно заявил им Туляк.

— Почему? — недовольно поинтересовался у него Курносый.

— Вы слышали мою беседу с Жиганом?

— Слышали!.. — подтвердили они в один голос.

— А ни хрена, никакого вывода из нашей беседы для себя не сделали, — язвительно заявил он.

— А какой вывод надо сделать? — удивился Чирок.

— А тот, дорогой, что если мы сегодня шлепнем Жигана и выбросим его на свалку, как кто-то мне недавно предлагал, то тем самым мы поднимем на ноги всех ментов и заставим их, как гончих, бегать искать убийц. Всеми нами «уважаемый» Голдобеев, догадываясь, кто положил его дружка в деревянный бушлат, направит красные шапки на наш след. Сейчас, содержась в подвале на воздушном пайке, Жиган служит нам добрую службу. Голдобеевы думают, что он их вновь предупредит об очередной нашей операции, если вздумаем ее провернуть в отношении их. Мы ее, безусловно, провернем, но она будет для них неожиданной. Ну а теперь скажите, вы по-прежнему настаиваете на своем предложении или соглашаетесь с моим мнением?

— Если он для нас такой громоотвод, то ему, конечно, лучше попоститься в подвале, — выразил за всех свое мнение Таракан. — Если же его угрохать и держать в доме, то слишком много от него будет вони, — догадливо пошутил он.

— Так поняли теперь, для чего человеку нужен чердак? — надвигая Чирку шапку на глаза, беззаботно заключил Туляк.

Покинув дачу Курносого, бандиты разъехались по своим домам.

Глава 11

Уголовное дело по факту покушения на убийство Голдобеева, охранника и шофера находилось в производстве старшего следователя прокуратуры, младшего советника юстиции Шаповалова, прыщеватого, близорукого, худощавого сорокалетнего мужчины, постоянно носившего на работе форменную одежду. У него также находился весь материал, касающийся рэкета Голдобеева неустановленным мужчиной, в том числе и магнитофонные записи телефонного разговора Голдобеева со злоумышленником, любезно предоставленные ему самим потерпевшим.

В силу следственной необходимости Шаповалов неоднократно встречался с Юрием Андреевичем: то ему необходимо было его заявление, то ему надо было его допросить, то признать потерпевшим, то для выполнения других следственных действий. Эти встречи со следователем дали Голдобееву основание считать Шаповалова, несмотря на его неказистый вид, умным, вдумчивым специалистом, а поэтому он проникся к нему уважением и доверием.

Новые встречи Голдобеева с Шаповаловым, связанные с фактом кражи автомобиля из гаража, взрывом и гибелью преступников, позволили им ближе узнать друг друга, перейти от официальных бесед к разговору на отвлеченные темы.

Однажды после очередной такой встречи Голдобеев, узнав у следователя, что он достаточно осведомлен о профессиональной преступности в городе, удивился беззубости правоохранительных органов в борьбе с ней. К его удивлению, Шаповалов не стал вступать с ним в спор, возражать против его мнения, бороться за честь своего мундира, только убежденно заявил:

— Когда нам дадут достаточно прав для борьбы с преступностью, когда будут ликвидированы привилегии для чиновников, занимающих высокие посты, когда мы все не на бумаге, а в реальной жизни будем равны, когда малейший факт злоупотребления властью будет не только предметом обсуждения, как сейчас делается в отношении провинившегося, а последует строгое наказание, тогда можете не только задавать мне такие вопросы, но и требовать отчет за конечный результат работы.

— Хотите сказать, что чиновники здорово мешают вам работать?

— Слишком мягко сказано. Если я, опытный следователь, работающий по двенадцать часов в сутки и больше, выявлю крупного расхитителя, то, как вы думаете, что я получу за это?