Перегружали быстро. Но все равно нас подгоняли. Вот грузим, а дозиметристы нервничают: «23 рентгена! Давайте быстрее!» Мы — быстрее. Дозиметристы снова глядят на прибор: «Еще быстрее!»
Место перегрузки мы закрывали самолетными чехлами — чтобы «грязь» ветром не разносило. А на Новой Земле штиль — большая редкость, и дует всегда. Поэтому чехлы не всякий раз и помогали. Однажды сквозняком маленький лепесточек того самого «ватина» оторвало, он полетел. Только и чиркнул по маске моего противогаза, а дозиметрист померил, сказал — 700 тысяч единиц распада!
После перегрузки мы, техники, тоже помывку проходили. Случалось, и по нескольку раз. Нижнее белье — долой! Новое приготовлено, а старое уже не надевали. Но все равно радиоактивной «грязи» все нахватали с избытком. Рентгены больше всех, думаю, навредили летчикам — радиация самолет насквозь прошивает. Чем от нее защититься?! Это свинец радиацию гасит, а какой на самолете может быть свинец?! Он тяжелый. На самолете — алюминий. Если есть броня, так ее немного — чтобы уберечь пилота от пуль истребителя или зенитных осколков.
Что может странным показаться, но разговоров о последствиях никто не заводил. Только однажды ко мне летчик подошел с вопросом. Наверное, полагал, что я к дозиметристами ближе и потому больше знаю:
— Саша, это опасно?
Я ему, как есть:
— Опасно.
— Я так и знал — тихо, спокойно так сказал.
И все!
Что еще важно. После испытаний на Новой Земле, наши самолеты обследовались и дорабатывались на заводе № 30 КБ Илюшина. Для этого мы свои «Илы» с Севера перегоняли в Москву. Думаю, специалисты колдовали над тем, как экипаж от радиации защитить. Признаться, и меня тоже мысль донимала, ведь в полете летчики дышат, по сути, тем же воздухом, что и за бортом, и если им сквозь радиоактивное облако лететь, нужно, чтобы воздух подавался чистый, например, из баллонов, через кислородную маску.
В 1958-м тройку наших «новоземельских» Ил-28 заменили новыми машинами. Со старых радиацию уже ничем смыть не могли. За новыми самолетами я в числе прочих в командировку летал, в Крым. Когда на подмосковном заводе Илюшина и в НИИ города Жуковский бывал, случилось видеть генерал-лейтенанта Лемешко и разговаривать с вице- адмиралом Вощининым, случайно, конечно (А.Н. Вощинин и П.Н. Лемешко — заместители начальника 6-го управления ВМФ в период 1954–1969 гг. — Прим. О.Х). Вице-адмирал — чин высокий, а я — младший офицер, и все у нас было не по команде, конечно, а в неформальной обстановке. Он меня расспрашивал о Новой Земле, и говорил, мол, Родина вас не забудет.
Что-то плохо вспоминает нас Родина. Это ведь чудо, что я выжил. И чудом, можно сказать, демобилизовался — в 27 лет! Неладное со здоровьем началось у меня в 1958-м. С тех пор и болею кучей болезней, и без конца. Не мог я уже по воинской специальности работать — боли мучили, слабость, голова кружилась — на стремянке едва держался. Ну какой из меня работник? А куда со службы уйдешь? По закону, должен еще трубить и трубить. Первое время никто и слышать не хотел о моей демобилизации. Даже среди военных о радиации тогда толком мало что знали, хотя и догадывались, как она людей губит. Указаний насчет увольнения пострадавших от лучевой болезни — никаких! Как тут быть?! Все же вошли в мое положение — уволили в запас, якобы по сокращению штатов. По приказу Главкома ВМФ с 31 марта 1961 года я на «гражданке».
Командиров у нашей новоземельской эскадрильи было несколько, и менялись они чуть ли не каждый год — капитан Трушин, майор Шиндялов, подполковник Тур. Сослуживцев своих, из первых экипажей Ил-28, я в лицо еще помню, а по фамилиям далеко не всех. Летчика Юру Галяна, штурмана Женю Сахарова, техника Колю Норкина вспоминаю.
Их, наверняка, и в живых-то уж нет.
Сергей Герасимович Минушкин был призван во флот осенью 1955-го из Тулы. По окончании кронштадтской школы подплава его направили служить на Север, и в мае
1956- го зачислили в экипаж подлодки С-84. Флотская специальность Сергея Герасимовича — трюмный машинист. Он участник первых испытаний атомного оружия на Новой Земле. После демобилизации поступил работать на Севмашпредприятие, участвовал в строительстве советского атомного подводного флота. Живет в Северодвинске.
— Наша подводная лодка С-84 входила в состав 241-й бригады опытовых кораблей и базировалась у причалов ягринского завода. Вместе с другими кораблями ее готовили для перехода на Новую Землю для испытаний атомного оружия. Мы, моряки С-84, об этом знали. По крайней мере, будущее предназначение лодки не было для нас секретом. Мой командир — капитан III ранга Василий Андреевич Евдокимов. Командиром БЧ-5 был капитан III ранга Николай Яковлевич Ломакин, военврачом — капитан медицинской службы Батурин.
Во второй половине июля 1957 года бригада, точнее сказать, порядка 20 ее кораблей, а это целый караван, отправилась на Новую Землю, в губу Черная. Здесь находился полигон.
Прибыли. Справа, если смотреть из узкого входа в бухту, на высоком берегу, а точнее, на каменной сопке, примерно в 150 метрах от воды стояла металлическая конструкция вышки, как я прикинул, метров 30–35 высотой. На верхней площадке ее смонтировали взрывное устройство. На берегу, по обе стороны от вышки и на различном расстоянии от нее располагались танки, самоходки, автомашины и другая техника Сухопутных войск.
Наши опытовые корабли расставили по акватории на «мертвых якорях». Мне запомнилось, при этом, что две лодки — Л-20 и Л-22, были в погруженном состоянии, а шланги от их балластных цистерн специально вывели на берег, чтобы через них после взрыва можно было подать воздух.
Ближе всех к вышке стояла наша лодка С-84. Экипаж каждый день приезжал и готовил ее. Мы установили на лодке много разной аппаратуры, приборов, датчиков. Привезли на корабль и подопытных собак, а также морских свинок. Других животных я не видел. В центральном посту лодки привязали трех овчарок, и еще трех собак наверху — в ограждении рубки.
Мы, как и команды других кораблей, жили в палаточном городке — это километров 20–25 от полигона. Каждый экипаж здесь имел свою палатку, общим был камбуз, работала передвижная электростанция ПС-60, а в одной из армейских палаток даже устроили клуб, мест так на 200.
Никаких учений по защите людей от радиации и облучения не проводилось, даже наставлений как они действуют на организм человека, нам не давали. Из средств защиты были противогазы, резиновые комбинезоны и пластиковые накидки. В общем, выглядело все так, будто готовили взрыв обыкновенной, то есть фугасной, бомбы.
Сначала, как помнится, готовили взорвать ядерный заряд в конце августа, но взрыв не получился, и его решили повторить в начале сентября. Наступил день «X» — 8 сентября. По сигналу тревоги все вышли из палаток, легли на землю вниз лицом и накрылись пластиковыми накидками. Через несколько минут после этого земля задрожала, и все вокруг загудело и загрохотало. Я посмотрел в сторону губы Черная, но вспышки не увидел, наверное, из-за сопок. Однако хорошо видел багровые лучи, уходящие к небу. Потом выросло облако, и вдруг поплыло в нашу сторону. Паники среди людей не было — недалеко наготове стояли автомашины, которые могли эвакуировать личный состав в безопасное место.
Вскоре ветер сменил направление, и облако поплыло в океан. Тогда сыграли сигнал «отбой тревоги», и все разошлись по палаткам.
Я был командиром отделения трюмных машинистов в звании старшины II статьи. Еще когда лодка стояла в Молотовске, меня избрали секретарем комсомольской организации корабля. Возможно, поэтому на Новой Земле командир Евдокимов назначил меня старшим группы, которая должна была первой высадиться на лодку после взрыва. В группу из пяти человек входили моряки основных специальностей: трюмный, два моториста, электрик, торпедист. Нам ставилась задача: снять приборы и датчики, подопытных собак, а также запустить в работу механизмы лодки.