Сергей Павлович обращает мое внимание на расположение строк и пропуск между началом и концом каждой строки. Делает отсюда вывод, что, мол, совершенно явно идет перечисление, возможно, какой-то реестр: например, того-то столько-то или оттуда-то столько-то. А что именно перечисляется? На это — он полагает — дает ответ другая строка, уже не конец ее, а начало: наименование города, входившего в состав хорезмийского государства на протяжении всей известной нам истории Хорезма. Значит, можно ожидать, что начала других строк также представляют собой названия городов или областей. Этот документ найден, как и прочие, во внутренних покоях дворца властителя Хорезмийского государства. Таким образом, это скорее всего государственный документ. И то, что он написан писарским почерком, — тоже довод в пользу такого предположения. Ну, а на какую, ориентировочно, тему мог быть составлен государственный документ с перечислением городов и областей страны и цифрами против каждого и каждой из них? По аналогии с другими документами такого типа можно полагать, что это — повеление городам и областям выставить в распоряжение хорезмшаха такие-то контингенты войск или рабочей силы для ремонта каналов; может быть, перечисление суммы налогов; может быть, еще что-нибудь подобное. Но если это так, то удастся узнать не только административное деление, но и удельный вес каждого из перечисленных городов и областей.

Я говорю Толстову, что все это покамест только догадки, — я его правильно понял?

Сергей Павлович соглашается, что — да, правильно. Но добавляет, что мудрено выкопать из-под земли готовый учебник истории да чтобы в нем еще к услугам читателя был ряд дополнительных глав по особо интересующим вопросам! И что историк, у которого по поводу каждого вновь открытого факта не возникает сотен и сотен догадок, — не историк, а человек кротовьего полета мысли. Однако кротом хорошо быть, лишь пока копаешь. А потом — потом нет уж! Увольте! Грош цена историку, если он не умеет подниматься выше своих находок!

Впоследствии, при детальном изучении документа в Москве, догадка насчет «реестра» не вполне подтвердилась. Впрочем, Толстов еще в пустыне предупреждал, что она не более чем догадка. «Реестр» оказался списком людей, обязанных нести различные повинности; цифры и собственные имена сочетались тут в несколько ином смысле. Наука чаще всего так и движется вперед: через ряд отпадающих впоследствии рабочих гипотез. Важно лишь, когда убеждаешься в их несостоятельности, уметь извлекать из них отдельные крупицы истины.

Древние хорезмийцы и индейцы-ирокезы

Над Топрак-калой густо курится пыль, взметаемая сотнями лопат.

Грандиозное впечатление производят топрак-калинские руины! Вокруг беспредельная плоская серо-желтая пустыня, — и вдруг посреди нее прямоугольник колоссальных покатых валов. Впрочем (это видно сразу), они образовались не сами по себе, а лишь после того, как человек возвел здесь отвесные крепостные стены, и много столетий ветры пустыни били в их подножие песчаным прибоем, пока намели не оплывающий под ногою двадцатиметровый вал.

А там, за валом, что?

Он тянется метров на пятьсот в одном направлении, метров на триста пятьдесят — в другом и огораживает такую площадь, что ее хватило бы для целого города. Однако действительно ли за валом был город? Может быть, иное, дворец царя? И над какой округой все это господствовало? Конечно, не над пустыней — для пустыни было бы достаточно не такой большой крепости. Значит, здесь тогда был оазис и скрещивались дороги из различных земель? Как трудно представить себе это… Пылили по ним кони… Наверно, не только кони друзей — от друзей не укрываются за крепостными стенами… Журчала вода в арыках, листва урюковых деревьев отбрасывала на землю резную тень, белый пух летел с тополей на зеленую мирную воду. Но когда дневной зной сменялся холодом ночи, ворота в городской стене замыкались накрепко и бессонная стража на башнях зорко смотрела окрест через бойницы: не вспыхнули ли где-нибудь костры дальних сторожей, извещающие о приближении врагов?

Как много охотников до чужих богатств, как жадно щурятся всегда глаза кочевников на добро людей оазисов!

Разве не проще кочевнику ограбить, чем заниматься меной? До рассвета стража на башнях не смыкала очей…

Взбираюсь по склону наверх. Неужели разрушительное время не сохранило за валами ничего?

Вот и гребень вала. И невольно застываешь, потрясенный раскрывшейся картиной. Пусть века пощадили немногое, но как выразительно и оно!

За стенами крепости лежал целый город. Почти отвесным обрывом обращен внутрь городища северо-западный угол его: глиняная площадка высотой приблизительно в пять современных этажей и таких размеров, что на ней умещался дворец хорезмшаха с тремя башнями.

Дворец круто возвышался над всем, что находилось внутри крепостных стен, а сами стены круто возвышались над оазисом.

От города сейчас не осталось ничего, кроме поросших жестким тамариском невысоких бугров на месте башен да теневых контуров от стен домов, — их изредка можно различить на поверхности городища в косых лучах раннего или заходящего солнца. Сперва даже кажется, что это обман зрения, и лишь потом убеждаешься, что одни и те же контуры проступают на поверхности в косых лучах постоянно. Так причудливо сохранился план улиц и переулков города и даже планировка отдельных комнат внутри зданий! Больше того: это удалось сфотографировать. Особенно удачными оказались снимки, сделанные с самолета.

Авиация неожиданно сомкнулась с землеройкой-археологией.

План Топрак-калы на редкость своеобразен. Бросается в глаза, как резко и ровно разделен был город надвое центральной улицей. Она шла от городских ворот и упиралась в массив дворца. По обе стороны улицы стояло всего по четыре-пять зданий, занимающих громадную площадь каждое: до полутораста метров в длину, до девяноста — в ширину. И в каждом из зданий (по всей видимости, одноэтажных) можно насчитать самое меньшее полтораста комнат. Иногда два здания соединялись перемычкой в одно. Какой же численности се́мьи населяли такие махины?

Нет, это не могли быть семьи, какие существуют у большинства народов сейчас. При уровне тогдашних запросов человека ни одной семье не могло понадобиться такое количество жилой площади.

Эти здания служили жилищем гораздо более крупным группам, которые ученые условно называют «большими семьями», — группам, включавшим в себя чрезвычайно широкий круг родственников. Вот в чем разгадка и размера их, и столь резкого разделения города надвое, и того, почему в конце центральной улицы, на месте какого-то обширного помещения, примыкавшего непосредственно к дворцу шаха, но находившегося, однако, ниже его, обнаружено так много слежавшейся белой золы. Это жгли священный вечный огонь в городском храме огня! Жречествовал здесь, вероятно, сам хорезмшах, спускавшийся для совершения религиозных церемоний из своего дворца. Во всяком случае, дворец и этот храм были отделены от остального города одной особой общей стеной.

Здесь отчетливо проявляются пережитки того времени, когда глава рода совмещал в своем лице также обязанности жреца. Постепенно он приобрел постоянную власть над родом. А по мере накопления им и его приближенными все большего богатства и разделения общества на классы эта власть превращалась в государственную, сам же он — в царя. Вместе с тем усиливалась и его духовная власть. Прежде он был только жрецом, то есть, так сказать, лишь уполномоченным рода по переговорам с высшими силами. Теперь же он требует, чтобы всемогущим божеством считали его самого. Его дворец возносится уже над всеми остальными жилищами соплеменников; уже и титуловать его надо, как бога.

Знакомая картина. Какие только властители не требовали обожествления своей личности! Фараоны Египта не были одиноки в этом. Так же, совместно с городскими храмами, строились грандиозные дворцы властителей Ассирии (кстати, и архитектурно близкие Топрак-кале). Не важно, что Топрак-кала отделена от Ассирии многими веками, — схожие исторические условия всегда приводят к одним и тем же следствиям, утрата народами своих прав всегда приводит к обожествлению владык.