— Всё это штучки людей Маккарти, — сказал он, не шевеля губами.

Ричард Дэйли. Он грузен. Одутловатое неподвижное лицо. Настолько неподвижное, что, когда говорит, даже губы не шевелятся. Так разговаривают чревовещатели на эстраде. Но глаза быстрые и умные. И сам он лёгок на подъем, спор в ходьбе. Ему пришлось много двигаться на конвенте.

Он один из влиятельнейших боссов партии. Один из тех, кого называют «кингмейкерами». Он решал, за кого будут поданы голоса штата Иллинойс. В его руках не менее ста тысяч голосов для выборов — люди, прямо или косвенно зависящие от муниципалитета, — от негра-уборщика в муниципальном госпитале до городского инспектора по электричеству плюс взрослые члены их семей. Он был хозяином конвента. Не только хозяином, который принимает гостей, но и хозяином, который управляет гостями.

Его не было в президиуме. Большую часть времени он находился в зале, среди делегатов. Но председатель и многие люди в президиуме не отрываясь глядели на него. Во время массового физкультурного представления на стадионе, где-то на вышке, среди прожекторов, незаметный для публики, обязательно стоит человек, который управляет всеми движениями физкультурников. Его можно обнаружить лишь по взглядам участников физкультурного действа. Дэйли на конвенте был таким человеком.

Если мэр хватал себя рукой за горло — председатель съезда, щуплый старик с сорванным голосом и великолепным знанием процедурных процессов, понимал, что надо «задавить» неугодного оратора.

Если часть делегатов громко выражала свое недовольство ведением конвента или возмущалась расправами дэйлиевской полиции над демонстрантами, прессой и делегатами, Дэйли делал несколько движений правой рукой — будто играл на тромбоне. И сразу в действие вступал большой оркестр, сидевший перед трибуной. Он заглушал крики несогласных жизнерадостным галопом «Снова настали счастливые денечки».

Если же мэр поднимал руки над головой и соединял ладони в пожатии, в президиуме знали, что он одобряет деятельность председателя — пусть продолжает в том же духе.

На партийном съезде он вёл себя точно так же, как в чикагском муниципалитете, где микрофоны выходят из строя каждый раз, как слово получает человек, не разделяющий мнение отца города.

После уличных зверских расправ полиции над мирными демонстрациями и прессой люди мэра опасались, что в последний день работы конвента часть делегатов и гостей — противники нынешней администрации — может устроить демонстрацию протеста в самом зале конвента. Поэтому, когда началось последнее заседание, в ложах для гостей появилось несколько тысяч служащих чикагского муниципалитета. Каждый из них имел при себе отпечатанный типографским способом плакат: «Мы любим Дэйли» — и, конечно, собственную глотку. И тем и другим неожиданные «гости» съезда пользовались по команде Дэйли. Знак рукой — и муниципалитетчики принимались орать, петь и потрясать «знаками любви» к Дэйли. Корреспондент журнала «Ньюсуик» спросил одного из них, чем объяснить такую любовь к отцу города. Тот ответил: «Он платит мне жалованье».

Возник вопрос — как проникли в зал Международного Амфитеатра эти лица. Ведь число гостей было строго ограничено. Их проверяли специальные электронные машины-часовые. Все объяснилось очень просто — мэр города снабдил своих людей фальшивыми пропусками, на которые не реагировали разрекламированные электронные часовые.

Сторонник сенатора Маккарти, глава делегации штата Нью-Хэмпшир, тридцатилетний профессор истории, решил проверить, так ли уж строга электронная охрана. Он сунул в машину не пропуск, висевший у него на шее, а свое университетское удостоверение. Машина зажгла зеленый глазок — можно проходить! Пораженный профессор немедленно позвал друзей, чтобы продемонстрировать жульнические штуки мэра Чикаго. Но тут вмешалась полиция. Несмотря на делегатский билет, на значок главы делегации, на профессорский сан, историк был схвачен, избит, брошен в автомашину и увезен в полицейский участок. Только к концу заседания он был освобождён и появился в зале с рассеченным лбом.

Журналисты называют мэра славного города Чикаго «мастодонтом». Если имеется в виду сила и величина доисторического животного — сравнение правильное. Если же журналисты предсказывают мэру Чикаго судьбу вымерших животных, то это совсем не так. Политические мастодонты типа Дэйли в последнее время резко увеличивают свое поголовье. Они совершенно необходимы обеим партиям в нынешней стадии развития американской «демократии».

И ещё в одном смысле сравнение с древним животным не подходит к Дэйли. Мастодонт, по всей видимости, был неловким, неповоротливым. Дэйли же показал себя не только жестоким и грубым полицейским, но и весьма ловким, хитроумным политическим игроком.

Для того чтобы рассказать об этом, я должен перейти теперь к портретам людей, которые не присутствовали на конвенте в Чикаго.

Роберт Кеннеди. Его движение к президентскому креслу прервала пуля. В Чикаго он появился лишь на киноэкране конвента. Отлично сделанный короткий кинофильм поднял на ноги всех делегатов. Одни поднялись в искреннем порыве. Другие — из приличия. Те, кто из приличия, — их было большинство на съезде демократической партии — быстро перестали аплодировать и уселись на места. Но несколько сот человек продолжали стоять и все вместе в такт хлопать в ладоши и петь. Так прошло пять минут, восемь, десять. Овация меньшинства уже не относилась к фильму, она превратилась в демонстрацию против нынешней администрации, против нового кандидата в президенты. Несколько раз председатель стучал деревянным молотком по специальной доске возле трибуны. Я видел, как беспокойно крутился всем корпусом Дэйли, не зная, что предпринять. Он, по всей вероятности, не решался в этом случае дать сигнал дирижеру оркестра, чтобы тот «счастливыми денечками» заглушил демонстративное пение. Не осмеливался мэр и подать команду своим молодцам орать: «Мы любим Дэйли». И то и другое было бы скандальным кощунством. И все же Дэйли нашёл блестящий выход из положения — циничный и точный.

По его распоряжению председатель хриплым голосом объявил в микрофон минуту тишины и молчания в память доктора Мартина Лютера Кинга.

Делегаты не могли ослушаться. Они перестали петь и аплодировать. «Мини-восстание» было подавлено.

Итак, имя Роберта Кеннеди присутствовало на конвенте. Для части делегатов — как символ более разумной государственной политики (прежде всего в отношении войны во Вьетнаме), не столь циничных и грубых методов управления государством, какие демонстрировала нынешняя администрация. За символом стояла большая материальная сила в виде громадной популярности имени Кеннеди в США.

— Ах, если бы был жив Роберт Кеннеди, — не раз слышал я в Чикаго, — всё было бы иначе.

Но мысль о том, что, не будь выстрелов в кухонном коридоре отеля «Амбассадор», всё сложилось бы иначе в Международном Амфитеатре, — весьма спорна.

Конечно, победа на съезде могла бы достаться кандидату от демократической партии куда как с большим трудом. Но, вероятнее всего, она досталась бы всё-таки ему, а не Кеннеди. Так, во всяком случае, предсказывали наиболее серьезные и осведомленные американские обозреватели еще задолго до смерти Бобби. Партийная машина, возглавляемая президентом Джонсоном, не собиралась уступать. На наиболее антидемократическом этапе американских президентских выборов (предсъездовский период и сам съезд), когда партийные боссы имеют возможность, не считаясь с общественным мнением в стране, по своей воле назначить необходимое для выборов большинство делегатов на конвент, у нынешней администрации было больше шансов иметь нужного кандидата, чем у Кеннеди.

Другое дело, что Кеннеди, с его немалыми финансовыми ресурсами, опытом политической борьбы, связями, популярностью, был, конечно, в гораздо более выгодном положении, чем сенатор Юджин Маккарти, у которого нет ничего, кроме взглядов и позиции. Кеннеди мог бы перетянуть, перетащить, перекупить многих нужных людей — совершить те многочисленные «пере», которые обеспечивают победу.