Ночью я еду в нью-йоркский Гарлем. По сравнению с пожарами Вашингтона здесь относительно спокойно. Всего несколько горящих зданий, несколько десятков разбитых витрин, разграбленных магазинов.
Но я никогда не видел здесь такого количества народа. Даже днем. Даже в часы пик.
Вдоль 125-й улицы догорает несколько зданий. Идет дождь, асфальт скользкий. Больше всего я боюсь задеть кого-нибудь машиной. Её тогда перевернут и сожгут в считанные минуты…
…Утром следующего дня в Гарлеме уже убирают мусор, разбитые стекла, хозяева магазинов наблюдают, как рабочие прибивают на место сорванные с витрин тяжёлые металлические решетки. После тревожной, но сравнительно «благополучной» ночи у полицейских неплохое настроение. Они улыбаются. Один кричит мне: «Янки, гоу хоум!» Это шутка. Убирайся; мол, белый американец, подобру-поздорову из Гарлема. И он смеётся своей шутке.
Другой вполне серьезно предлагает:
— Если хотите, я буду вас сопровождать.
— Ничего, спасибо.
— Ну, как знаете. Тут корреспондентов вообще-то не особенно жалуют.
Это действительно так. Раза два мне кричат:
— Не спрячешь свою поганую камеру, разобьём!
Я нацеливаюсь фотообъективом на разрушенное здание.
— Эй, мистер, — насмешливо кричит мне старый негр в шляпе с красным, перышком. — Этот дом всегда был таким. Вчера сожгли вон тот…
И вокруг смеются.
…Полицейским привезли кофе в картонных стаканчиках и треугольные бутерброды в запотевших полиэтиленовых пакетиках. Красивые бутерброды — белый хлеб, сиреневая ветчина и зелёный листик салата. Немного неудобно есть — на одной руке палка на ремешке из сыромятной кожи, на другой — висит стальная каска. Но никто не снял с руки каску. Никто не положил в. сторону длинную деревянную дубинку.
…Солнечный день. Двое пожилых джентльменов в шляпах, в темных костюмах сидят на скамеечке в самом центре перекрестка на крохотной ленточке сквера. Один держит под подбородком сделанный из тонкой жести блестящий отражатель — это для того, чтобы солнечный свет равномерно падал на лицо. Отражатель похож на забрало, снятое со средневекового рыцаря из музея Метрополитен, надраенное до блеска. Другой джентльмен медленно и со вкусом распечатывает сигару. Продолжает начатую уже фразу.
— …Политическая борьба — это я понимаю, мог бы понять. Но ведь все, что произошло, это просто грабёж, бандитизм, хулиганство!..
Рыцарь, не открывая блаженно прищуренных глаз, сдержанно кивает, стараясь не расплескать солнечные лучи.
И вдруг взрывается парень, который стоит здесь рядом и ждёт зелёного света, чтобы перейти улицу.
— А как же им ещё протестовать?! Как ещё?! Что — словами вас убеждать?!
Только что говоривший джентльмен вздрагивает, но, овладев собой, будто бы не замечая парня, молчит, языком приклеивая к сигаре отставший табачный лист.
А парня уже одёргивает стоящая рядом с ним девушка:
— Зачем ты? Разве не видишь, с кем имеешь дело?
Зелёный свет. Парень и девушка, переходят улицу. А джентльмен, облизав сигару, произносит укоризненно:
— А ведь бе-е-лый человек!
Его молчаливый собеседник с рефлектором на шее снова кивает аккуратно, чтобы не расплескать солнце, чтобы, загар был ровным.
Джим Гаррисон, окружной прокурор Нового Орлеана, сказал мне: «У американской мафии существует, приём. Чтобы отвести от себя подозрения и отвлечь внимание публики, убийца устраивает своей жертве пышные похороны. Очень пышные. Люди смотрят, люди любуются, люди восхищаются, даже завидуют. Громкие, роскошные похороны — вот чём удовлетворяют публику. После таких похорон уже никому ничего не нужно. И убийцу искать не обязательно…»
Кингу были устроены очень пышные похороны.
Голоса из гетто
То, что вы сейчас прочтёте, написано детьми. Мальчиками и девочками, живущими в Нью-Йорке, в. той его части, которая называется Гарлем. В Нью-Йорке два Гарлема: просто Гарлем и испанский Гарлем. В «просто Гарлеме» живут американские негры. В испанском Гарлеме — белые и чёрные пуэрториканцы. Разницы между этими районами нет никакой. Их ещё называют — гетто.
В официальных американских бумагах, правда, это слово предпочитают не употреблять. Там есть более аккуратные выражения: «район, лишённый преимуществ» и «внутренний город». Районов, «лишённых преимуществ», в Нью-Йорке много: Южный Бронкс, Восточный Бруклин, Бауэри, Джамайка, Бедфорд и т. д. Их много и по всей Америке.
О гетто в Нью-Йорке часто писали. Очень часто умно и искренне писали.
Но никто не сказал о нью-йоркском гетто так, как сказали о нем дети, его обитатели, его узники, его жертвы.
Эти маленькие школьные сочинения собрал учитель. Учитель с умным, сердцем и талантом вызывать у ребят полное доверие к себе. Ему помогали друзья. Они не давали детям классических тем «Как я провёл лето». Их интересовали не столько события, сколько чувства и мысли ребят. Поэтому на доске писалось лишь одно слово: «Мечта», или «Жизнь», или «Снег», или «Счастье».
— Что мы должны писать? — спрашивали ребята.
— А можем мы писать о…?
— Вы можете писать о чём хотите. Обо всём, о чём заставляют вас думать слова «Счастье», или «Мечта», или «Снег»…
И когда собраны были в одну папку сотни тетрадных листков, образовался поразительный человеческий документ.
Я перевёл лишь некоторые из ребячьих сочинений. Прочтите их.
Я бы хотел жить в другом квартале. Наш хозяин сказал, что на заднем дворе освободит место для игр. Но как там играть, если там свалка. Туда сносят мусор. Я хочу, чтобы дом был хороший и чтобы еды было больше. Вот что я хочу.
Я бы хотела, чтобы они перестали убивать людей на улице вокруг нашего дома. Мне все время кажется, что меня убьют: Моя мама говорит — иди погуляй, на улице солнце. А я все время говорю маме, что не хочу гулять. Я боюсь, что меня убьют.
Вокруг нашего дома стекло, объедки и бумага. И люди дерутся все время. А мне нравится, чтобы люди любили друг друга.
Моего дядю убили. Они забрали все, что у него было. Полиция не знает, кто это сделал. Но кто бы он ни был, его найдут. У дяди не было врагов, которых бы я знал. Почти все знали его. Во время похорон было так тихо, что можно было бы услышать пистолетный выстрел. Казалось, будто это воскресенье и все в церкви поэтому. Это было так больно.
Когда умер мой дядя, я стал совсем один. Я не сплю. А если засыпаю, мне снится мой дядя. Утром мы ходили на кладбище. Моя мать плакала. И еще несколько человек тоже. Через неделю все были счастливы.
Вчера я был в магазине. И тогда зашел маленький белый мальчик и попросил: «Молока и ниггера». Все люди в магазине посмотрели на него. Я сказал себе: он ошибся, он хотел сказать не ниггер, а хироу (бутерброд. — Г. Б.). Но он опять сказал: «Можно мне ниггера?» И посмотрел на меня. Никакого уважения. Никакого уважения.
Зимой, когда была эта снежная буря, моя бабушка почувствовала себя плохо. Было часов девять вечера. Ну вот мой брат и я пошли в аптеку, чтобы купить лекарств. Когда мы вышли, шёл небольшой снег. Мы прошли пять кварталов до аптеки. Когда мы вошли в аптеку, человек в чёрной куртке и в голубой кепке, которая закрывала его лицо, сунул пистолет в спину брату и сказал: «Мы тут грабим». Их было шестеро. Четверо в коричневых куртках и зелёных шапках, которые закрывали им лица. Тот, который сунул пистолет в спину моему брату, сказал, чтобы мы прошли в заднюю часть магазина. Мы прошли. Там лежал на полу хозяин. Человек с пистолетом взял его деньги и какие-то вещи. Потом они заперли хозяина, меня и моего брата в умывальнике. Хозяин сказал, что теперь надо ждать, пока кто-нибудь придет в магазин и откроет дверь. Минут через пятнадцать кто-то пришёл. Тогда хозяин позвонил в полицию.
Приехала полиция, И они задавали нам вопросы. Потом моя мама и тетя забрали нас домой. Когда мы пришли домой, они спросили нас, что случилось и боялись ли мы. Мы ответили им — да. Это правда всё было.
Как известно, в Нью-Йорке более двух тысяч преступников. Кроме того, в городе Нью-Йорке более двух тысяч полицейских, и всяких. Ну а теперь предположим, что в Нью-Йорке нет преступлений и не надо ловить преступников. Вы можете себе представить — сколько народу сразу окажется без работы? Давайте перечислим должности, которые пришлось бы отменить: 1) полицейский (в форме); 2) полицейский (в штатском); 3) сыщики; 4) рабочие, которые строят судебные здания; 5). судьи; 6) адвокаты; 7) стенографисты; 8) охрана в судах; 9). секретари; 10) сторожа; 11) охрана в тюрьме; 12) директора домов для малолетних преступников и многие другие должности.
Теперь я спрашиваю вас — разве преступники не обеспечивают работой тысячи людей? Поэтому я считаю, что к преступникам нужно относиться соответственно их успехам.
Я родился в Бруклине, в больнице Гринпойнт. Когда я был маленький, мама взяла меня в больницу. Мне сделали уколы. Когда я начал ходить в школу, я любил вставать рано утром. Сперва мы жили в 341. Это было очень хорошее место. У меня было много друзей. В 341 все знали друг друга. Там было много восстаний. Один раз два человека дрались. И одному воткнули в живот нож. Сейчас всё хорошо.
Я живу в квартале, который очень плохой. Тут курят наркотики. В моём доме дерутся и стреляют и убивают. Мужчина изнасиловал женщину на крыше и убил её. А другой украл телевизор и приёмник и 500 000 долларов наличными. Коп гнался за ними. Три раза он выстрелил в воздух, а потом сказал: «Стойте! Именем закона!» — и выстрелил человеку в руку. Но они убежали.
Два человека украли мебель с грузовика. И убежали. Мальчик упал с крыши и умер. И мама его плакала, потому что он не слушал её, когда она говорила: «Не запускай своего змея с крыши». Но он не слушал её.
Каждый раз, когда я выхожу на улицу, чтобы купить что-нибудь поесть, и потом возвращаюсь, всегда кто-нибудь кого-нибудь убивает…
Как насчёт людей во дворце, которые носят шикарную одежду? Они едят и пьют рома столько, что не могут двигаться. И тогда рабы снова подают еду и ром. Большой оркестр играет сладкую музыку. Я вижу человека, который бросает доллары в воздух, будто ему всё равно, что он теряет деньги.
Ну, а кроме них, много людей без дома, голодные, без одежды. Люди, которые должны работать днем и ночью и всё равно денег нет, чтобы поддержать семью. И дети должны работать, чтобы помочь своим родителям и своим младшим братьям. Этим людям нужна помощь, а они её не получают ни от кого.
Если бы кто-нибудь дал мне на рождество миллион долларов, я достал бы машину с мотором и всё такое. И бензина много, чтобы доехать прямо до луны. И купил бы дом. И чтобы там были печка и кресло, на котором я мог бы отдыхать, когда истрачу все деньги. Потом я купил бы велосипед — самый быстрый на земле. И брату — рубашку, чтобы он не трогал мою. Потом я буду копить, чтобы открыть дело. Деньги крутят весь мир. Люди умирают, а деньги никогда, Если у вас есть в кармане немного денег, значит, вы еще не умерли.
Если бы у меня был миллион долларов, я купил бы джип-амфибию 1943 года. И купил бы пальто и пару ботинок, и магазин, и пошёл бы в президенты. Я был бы первым чёрным президентом. И я купил бы себе ДТО (автомобиль. — Г. Б.) 1968 года и купил бы себе дом. И купил бы лошадь для своего сына. И ещё купил бы миллион пачек сигарет.
Доктор Мартин Лютер Кинг был великим человеком. Он хотел помочь всем бедным чёрным людям. И он ездил везде, чтобы помочь чёрным людям и белым людям перестать так много убивать друг друга. Когда его убили, я думал, что я заплачу. И мне приснился, сон, будто он был у нас дома и лежал в кровати и в комнате было темно. И я никогда не забуду этого, пока живу. И я думаю, что человек, который его убил, должен быть в тюрьме, И Кинг ещё хотел закончить войну во Вьетнаме после того, как закончит свою другую работу. Я видел его похороны в субботу. И я не знаю, почему чёрные люди и белые люди не могут быть друзьями? Но я видел, что и белые люди и чёрные были на этих похоронах. Но я никогда не забуду этого. Конец.
Ночь — это мой третий страх. А мой первый страх — люди.
Ночь — это туча. Туча скопилась в нас. Мы живём в темноте.
Когда я просыпаюсь утром — на мне счастливые очки. Я увидела женщину, и она сказала мне, что ее имя мисс Джилберт. Она принесла мороженое и разные вещи, например туфли. И ещё я увидела в небе ангела.
Она помогала мне во всём. Она сказала мне, чтобы я вообразила себе всё, о чем я думаю. Я вообразила много слов, вроде — пирожное, мороженое, пирог и ещё «дети играют в игрушки». Но потом мои очки упали. И когда я их подняла, на них были написаны разные плохие слова. Я увидела, что мисс Джилберт отобрала у меня всё хорошее, ангел превратился в урода, а мороженое растаяло. В туфлях была дырка, а небо стало дымом, и пирог исчез перед самыми моими глазами. Я любила свои счастливые очки.
Когда я был моложе, я очень боялся смерти. Потому что мои друзья и родственники умирали так неожиданно. Теперь я немножко меньше боюсь и немножко больше тоже. Я часто смотрю в зеркало и говорю себе: «Через несколько минут мне останется жить на несколько минут меньше, чем сейчас». Все мне постоянно говорят: «Ты молодой, у тебя все впереди». Так легко говорить. Но я уверен, что никто так не может смотреть на жизнь. Во всяком случае, я не могу.
Часто я сижу дома, делаю уроки и вдруг думаю: «Я так быстро становлюсь старым, что в жизни нет времени сделать что-нибудь».
Я иду по 116-й улице в 2 часа утра. Совсем один. Иду и боюсь, что сзади кто-то шагает. Я перехожу улицу — быстрей и быстрей. Около бара стоит толпа подонков. Когда я прохожу мимо, я вижу у одного в руках нож. Потом в автобусе я вижу старика, который медленно опускается на своё место. «Вы устали, сэр?» Он отвечает: «Да, сын, я устал. Работать и жить здесь всю свою жизнь. И отдавать кому-то все свои деньги. Я стар и полумёртв теперь».
Автобус идёт к 125-й улице. Я вижу магазины, магазины, где высасывают наши деньги. Я смотрю вдоль улицы и вижу трущобы. И я говорю себе: «Я что-нибудь сделаю! Я сделаю что-нибудь! Я уничтожу этот ад, пока сам еще не попал в ловушку, как все остальные здесь!»
Меня зовут Уильям; Я умер 2000 лет назад. Я хотел жить. И я был слишком маленький, чтобы умирать. Но мне нужно было идти. И я шёл по лесу и упал в открытую могилу. Конец. Спасибо. Счастливой смерти и спокойной ночи.