Две бабушки Девочки, седые и строгие, подошли к колыбели и склонились, над ней, как добрые феи. Злых фей среди присутствующих не было. Их не пустили на этот праздник. Бабушка, мать отца, вынула Девочку из колыбели и положила себе на колени. Она намочила руку в воде, которая стояла в медной чашке, и провела этой рукой по лбу Девочки. Девочка завертела головой от неожиданности, но не заплакала. То же самое сделала другая бабушка, которая была матерью Девочкиной мамы. Потом обе бабушки взяли черные нитки и завязали их на руках и ногах Девочки. И Девочка опять не заплакала. На таком празднике плакать не полагается. Она внимательно смотрела, что делают обе бабушки. Эти добрые феи повязали Девочке черные нитки, чтобы они защитили ее от злых духов и злых фей. Только после этого Девочку можно было поместить под медной священной лампой, зажженной в честь ее предков. Обе бабушки тоже стали под священной лампой и, известили ушедших предков о том, что в доме появилась Девочка, но имя ее обещали сообщить несколько позже.

Посреди светлой, освещенной лучами солнца комнаты стояла жаровня. Угли в жаровне, покрытые красновато-золотистой пленкой, потрескивали, и от них поднимался, голубоватый дымок, Бабушка, мать отца Девочки, посыпала на угли волшебный порошок, который назывался «самбрани». Порошок вспыхнул, желтовато-синим пламенем, и по комнате поплыл ароматный дым. Дым волшебного «самбрани» отогнал злых духов не только от колыбели Девочки, но заставил чихать и тех из них, которые заглядывали в окна комнаты или всовывали свои лихоимские головы в ее дверь.

Когда со злыми духами было покончено, бабушка, или попросту добрая фея, взяла ожерелье из черных и белых бисеринок и на всякий случай подержала его над волшебным дымом. Потом она надела ожерелье на шею Девочке, потому что уже приближался самый важный момент. Человек, у которого есть имя, должен обязательно носить такое ожерелье. Но обе добрые феи были чем-то недовольны. Они тихо посовещались между собой, сдвинув вместе седые головы. Результат совещания не замедлил проявить себя. Бабушки-феи подержали Девочку над волшебным дымом. Девочка чихнула и задрыгала ножками. Бабушек это очень обрадовало, но держать над дымом Девочку они больше не стали. Они решили ее покормить. Еда была тоже волшебная. Ее принесли в серебряном сосуде и вместо ложки ее брали золотой монетой. И хотя это был рис с молоком, но от серебра и золота он превратился в самую вкусную еду на свете. Но Девочка сразу этого не поняла и отказалась глотать. Зато ее пять двоюродных братьев и сестер, у которых уже были имена, не заставили себя ждать и с удовольствием съели этот рис с молоком и совершенно случайно не проглотили при этом золотую монету. Снова бабушки посовещались и взяли большой острый кургский нож. У пятерых двоюродных братьев и сестер, старшему из коих было шесть лет, от ужаса округлились глаза. А самый маленький из них заплакал тонко и жалобно. Но Девочка была спокойна. Она понимала, что добрые феи ей плохого сделать не могут. Бабушки протянули нож к огню и закоптили его над священной лампой. Самый маленький перестал плакать и с интересом уставился на бабушек. Бабушки коснулись сухими пальцами копоти на ноже и провели ими по лбу Девочки; отныне Девочка становилась причастной огню священной лампы. Нож положили на стол, и только что плакавший двоюродный брат Девочки завороженно устремился к нему. И не успел никто даже оглянуться, как он схватил нож и копотью, нанес, на свое заплаканное лицо боевую раскраску, более подобающую индейцу-ирокезу, нежели юному кургу. За это он был немедленно и с позором выдворен из светлой комнаты и помещен в ванную для церемонии очищения, и омовения. Когда он вернулся, в пеленку вместо Девочки уже завернули камень. Вынули Девочку из колыбели и положили туда камень. И так сделали трижды. Бабушки сказали, что камень символизирует долголетие, которое теперь даруют Девочке. Но одна женщина из далекой страны, присутствовавшая на церемонии, до сих пор подозревает, что бабушки сказали ей не все. Она думает, что камень клали, чтобы обмануть тех же неуемных злых духов. Только злой дух нацелится на Девочку, а там камень в пеленке. Злой дух щелкнет зубами от досады и удалится ни с чем. Феям тоже надо быть хитрыми, если они хотят оставаться добрыми. После того как обманули злых духов, можно было назвать имя Девочки.

— Пувамма! — сказала одна из бабушек. Обе они трижды повторили это новое имя — Цветок. И все женщины тоже захотели повторить это прекрасное имя. Поэтому каждая из них подошла к колыбели, покачала ее и сказала: «Вставай, Пувамма, есть рис и молоко!» Девочка этого еще не могла сделать. Но это было неважно. Главное, что она перестала в тот день быть просто Девочкой, а стала Пуваммой — Цветком.

А что же Мутамма? Она присутствовала на этом празднике, стояла рядом с дочерью и была, может быть, самой важной и самой доброй феей для Пуваммы.

Через полтора месяца после описанных событий наступил день, когда Мутамма перестала быть «нечистой». Но для этого она прошла церемонию «очищения». Церемония эта называется «ганга пуджа» — «молитва в честь воды». В этот день Мутамма совершила ритуальное омовение и оделась, как невеста. На ней было красное сари, а ее черные браслеты замужней женщины были сняты. В гости в дом ее матери пришли знакомые женщины. Они повели Мутамму к колодцу и перед ней несли блюдо с кокосовыми орехами, бетелем и орехами арековой пальмы. Когда Мутамма подошла к колодцу, она разбила кокосовый орех и бросила его вместе с листьями бетеля и орехами арековой пальмы в колодец. Потом она наполнила ведро колодезной водой, подняла его и трижды напилась. Налила воду в два медных горшочка, поставила их на голову и отправилась в дом. Там она вошла в кухню и поставила на пол горшки с водой. Эту воду она впервые за четыре месяца принесла самостоятельно на кухню. Из кухни она вышла в центральный зал, где ее ждали родственники и друзья. Мутамма подошла к священной лампе и сообщила духам предков о том, что теперь она «чистая», может заниматься домашними делами, носить воду из колодца и снова быть женой своему мужу. Мистер Чиннаппа на радостях напился и впал в боевое расположение духа. Он хотел по такому случаю выстрелить из ружья, но дед мистера Чиннаппы, старый, рассудительный кург, сердито отчитал его.

― Я думал, — сказал дед, — что мой внук мужчина. А он, видите ли, решил палить по такому поводу из ружья. Мне стыдно за него!

Когда дед очень сердился, он называл виновника своего гнева в третьем лице.

Мистер Чиннаппа понял, что дела его плохи и больше не требовал ружья. Через некоторое время он заснул мертвым и счастливым сном в комнате, где обитали духи предков. Пувамма тоже принимала участие в этом празднике и была вторым лицом по важности, после матери. Все желали Пувамме здоровья и процветания и дарили ей деньги и подарки. Одна женщина, присутствовавшая на празднике, подарила ей расписную матрешку. Матрешку сделали в далекой стране. Об этой стране Пувамма узнает, когда вырастет…

17

Выстрелы на рассвете

Солнце еще не поднялось, когда Аппанна подходил к своей деревне. В лесу стояла предрассветная мгла, а на траве и листьях деревьев лежала обильная роса. Был охотничий сезон, и Аппанна отправился два дня назад в лес вместе с другими жителями деревни. Но там он отбился от своих, проблуждал почти целые сутки и ничего не смог добыть. Поэтому он возвращался домой налегке и не в самом радостном расположении духа. Он уже миновал опушку, когда какое-то беспричинное беспокойство охватило его. Он попытался отогнать его от себя, но это ему не удавалось. Со стороны реки на поле и окрестности наплывали полосы утреннего тумана. От этого тумана воздух был сырым и промозглым. Бежавший впереди Аппанны пес неожиданно остановился, как будто к чему-то прислушиваясь. Потом поднял голову и завыл. «Что это он?» — подумал Аппанна. И как бы в ответ на его немой вопрос раздались два выстрела со стороны деревни. Аппанна замер, еще до конца не веря в неотвратимость случившегося. В какой-то момент ему показалось, что выстрелы ему просто померещились. Может быть, оттого, что в последнее время он часто думал о них, ждал их и боялся их. Но вот в предрассветной мгле прозвучали еще два выстрела подряд, потом с интервалом еще раз и еще. Теперь у Аппанны не оставалось сомнения в их реальности. «Дед. Это дед», — пронеслась пронзительная мысль. И юноша, не разбирая дороги, ринулся к деревне. Звук выстрелов стоял в его ушах, и каждый из них нес боль и печаль. И эта боль мешала Аппанне бежать и затрудняла его дыхание. Он бежал, но какая-то надежда еще теплилась в его громко стучавшем сердце. Он уже приблизился к дому, когда увидел, что несколько соседей поднимаются по ступенькам. Надежда исчезла, оставив после себя щемящую пустоту отери. «Все. Все кончено, ― пронеслось в голове. ― Не успел.