В повести Соловьева прозвучало пророчество о пришествии Антихриста, почва для которого в значительной мере уже была подготовлена природой самого человека, уровнем его сознания и теми событиями, свидетелем которых явился XX век. Персонаж повести Соловьева в конце концов счел Христа лишь своим предтечей. «И в этой мысли, — пишет философ, — великий человек XXI века будет применять к себе все, что сказано в Евангелии о втором пришествии, объясняя это пришествие не как возвращение того же Христа, а как замещение предварительного Христа окончательным, то есть им самим»[90]. Касаясь крайне опасных особенностей подобного явления, С.Н.Булгаков пишет. «… Зло, как мы знаем, ведет непримиримую борьбу с добром и, что самое опасное, в этой борьбе выступает иногда и под личиною добра, различаясь от него не по внешним, а только по внутренним признакам»[91]. Скрытые от других, эти внутренние признаки дают возможность произрасти злу в человеке, которое может сформировать «синдром Антихриста», присущий и малым, и великим мира сего. В этом «синдроме» и заключается основное различие между человеком развитого духа и человеком малоразвитым, между личностями с высоким сознанием и низким, между тем, кто самоотверженно служит Высшему или Общему Делу, и тем, кто все делает «во имя свое» и, если обстоятельства ему позволяют, посягает на это Высшее, присваивая заслуги Общего Дела лишь самому себе. Определить исторические особенности Духовной и социальной революций невозможно без учета особенностей такого «синдрома». Это вовсе не значит, что данный «синдром» был свойствен лишь революции социальной и от него была полностью свободна революция Духовная. Линия его воздействия оказалась достаточно извилистой, ибо была тесно связана с внутренним, духовным миром самого человека. «Синдром» действовал в пространстве социальной революции более активно и ярко уже потому, что учение, взятое ею на идеологическое вооружение, несло его в себе во всем богатстве и определенности. Отрицание Высшего и его производного — религии, стремление подменить это Высшее производственной деятельностью человека, а Бога (как бы он ни понимался) этим же человеком нашло в самости самую плодородную почву.

«Сама историческая плоть социализма, — писал С.Н.Булгаков, — т. е. социалистическое движение, может воодушевляться разным духом и принадлежать к царству света или делаться добычей тьмы. Таинственная грань разделяет свет и тьму, которые существуют в смешении и, однако, не могут смешиваться между собою»[92]. Усилению этого «царства света» в русской социальной революции содействовало уже известное нам совпадение Духовной и социальной революций, появление нового, космического мироощущения, синтезированного в учении Живой Этики. И если этого не случилось, то за это ответственны не Высшие силы или эволюционный план, а свободная воля людей, их качества, уровень их сознания, приведшие к эволюционному искажению результатов социальной революции.

Каждая из совпавших во времени и пространстве революций строила, как уже сказано, свой Град Светлый. Подход к этому строительству у тех и других был разный. В разности этих противостоящих друг другу решений сошлись Свет и тьма, небесное и земное, историческое и внеисторическое, Царство Божие и царство кесарево. Высшее и низшее.

Те, которые составляли ядро русской Духовной революции и формировали новое мышление в противовес социологическому, достаточно четко себе представляли, что именно стояло за понятием Града Светлого, или Царства Божьего, и чем все это отличалось от того, что можно было создать на земле. Апостол Павел в послании к Евреям изрек: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего»[93]. И история человечества, и лучшие его мыслители свидетельствуют о том, что Царство Божие, о котором говорил Христос, или, условно, Град Светлый, на Земле построить нельзя. Подобная цель носит внеисторический характер и может быть достигнута в пространстве более высокого состояния материи, нежели наша. С этой точки зрения Град Светлый может рассматриваться лишь как факел в ночи, дающий путнику ориентир, но приблизиться к нему, а тем более овладеть им в земном пути нельзя. Этот ориентир носит нравственно-этическнй, религиозный характер идеала, к которому должен стремиться человек в своем восхождении к более высокому состоянию. Этот Град Светлый находится внутри человека и никак не вне его. Каждый строит его сам, повинуясь законам Высшего, внимая указаниям этого Высшего. Земного аналога Града Светлого не существует. Он не может быть построен или сотворен в наших плотных земных условиях.

Первую такую попытку сделала, как ни странно, сама церковь. Хотя в этом есть своя историческая логика. Ибо церковь является земным установлением, ей служат земные люди, преследующие, что бы они об этом ни говорили, свои земные цели. Даже вера (если она искренняя) и связь с Высшим (если она вообще там существует) не могут победить земного «во имя свое». Объявленный наместником Бога на земле римский папа стал главой карликового государства — земного Града Светлого. В какой мере Ватикан отвечает качествам последнего — это уже другой сюжет. Идея, что церковь, как таковая, и есть такой Град, остается в определенных церковных кругах и до сих пор. «Этот же яд, — писал С.Н.Булгаков, — проникает и в православие в учении о мистическом самодержавии, будто бы призванном осуществить земной град»[94].

В самом христианстве существовало разное осмысление Града Светлого, или сути такого понятия, как Царство Божие. Эту разницу четко и ясно сформулировал один из крупнейших христианских мыслителей средневековья Августин Аврелий. Один Град создается «любовью к Богу, доведенной до презрения к себе», другой «создан любовью к самим себе, доведенной до презрения к Богу». Первый воздвигнут внутри самого человека, следующего Высшему самоотверженно и неуклонно. И такой Град может послужить и другим. Второй создается, как правило, вне человека, на твердой земле и, не скрепленный истинной связью с Высшим, в любой момент может рухнуть, как карточный домик, или превратиться в нечто иное, не имеющее отношения ни к Граду Светлому, ни к Божьему Царству, как таковому.

То, что именно Церковь пыталась создать Царство Божие на земле, а ей в этом уподобились те, кто отринули и Высшее, и религию и совершили социальную революцию, не есть нечто парадоксальное и неожиданное. Здесь проявилась та закономерность, о которой я уже упомянула, — противостояние двух позиций: «во имя Отца» и «во имя свое». И то и другое разделено чем-то неуловимо тонким, похожим на лезвие бритвы. Только высокому, не самостному сознанию суждено ощутить это и вовремя остановиться. История сомкнула противоположности, лишний раз показав всю опасность перенесения мерок Высшего на земного человека, даже если он и в рясе. Внешний атрибут далеко не всегда свидетельствует о внутреннем качестве его носителя. Булгаков был глубоко прав, когда утверждал, что добро и зло отличаются друг от друга «не по внешним, а только по внутренним качествам».

Он же дал и развернутое определение, что есть Град Светлый в Высшем и земном выражении. Реальный град, будучи внеисторической задачей, может осуществиться лишь после «спадения часовой стрелки», т е. когда «времени уже не будет»[95]. Речь здесь идет об ином мире. Но когда недостижимое в земных условиях «объявляется достижимым и уже достигаемым во времени, тогда духовный взор ослепляется миражем земного града, манящим и дразнящим, но обманывающим. Призрак делает свое дело, ибо гонит вперед, не давая успокоиться, но эта призрачность проникает в душу человека и роковым образом уводит на путь человекобожия. Человечество целует раны свои, поклоняется страстям своим, измеряет трудный путь свой, но уже присваивает себе самому все совершенное, отлагаясь от Бога, хочет жить „во имя свое“. На протяжении всей всемирной истории можем мы наблюдать это зрелище. Один за другим создаются эти земные идеалы, мысленно построяется земной град, разрабатывается его план и чертеж»[96].