В окончательной редакции от этого описания осталось несколько фраз, но в целом характеристика Логина не претерпела существенных изменений. Сологуб завершал работу над романом, когда ему едва исполнилось 30 лет (возраст Логина); фамилия героя косвенно напоминает о его профессиональных интересах: Сологуб преподавал геометрию, математику, физику (в числе других предметов), изучал математическую логику, составлял учебник по геометрии[333] (в 1925 году в беседе с П. Н. Медведевым он говорил: «Если бы я начинал жизнь сначала, я стал бы математиком. Математика и теоретическая физика были бы моей специальностью»[334]). А. Волынский заметил, что Сологуб «все строит на логике, руля из рук не выпускает», а его интеллект всегда стремится «к отчетливости и трезвости»[335].

Вялые жесты, рассеянный взгляд серых глаз, близорукость, ироническая улыбка, изящество, наклонность «к тихой мечтательности», «мрачный взгляд на жизнь» и т. п. — черты облика самого Сологуба, о которых нередко упоминали мемуаристы. В душевном строе Логина легко опознаются черты психологического облика его создателя, запечатленные в большом числе стихотворных текстов, например:

Автобиографические мотивы прочитываются в рассказе о неудавшейся педагогической деятельности Логина:

В процессе работы над романом Сологуб освобождал повествование от прямых биографических аналогий. Например, он убрал из него важную для понимания образа героя главу «Завещание самоубийцы»[338], которая содержала исповедальное письмо Логина, обращенное к другу, — о бесцельности жизни и желании смерти. Текст этого письма по интонации и лексике напоминал его собственные ламентации 1880-х годов в письмах Латышеву: «Здесь, как и везде в провинции: душно и грязно, скука и сплетни, — писал Логин. — <…> Моя деятельность давно уже очертела мне: это совсем не то, о чем мечталось. Такое же чиновничество, как и во всякой другой службе, те же удручающие мертвенные обрядности, бездушное отбывание положенных часов…»[339].

В раннем черновом автографе романа «Завещанию самоубийцы» предшествует новелла о детстве Логина[340], в ней содержится рассказ о его решении покончить с собой из-за конфликта с матерью и бабушкой. Васе Логину не удалось исполнить задуманное: он пережил кошмар возможного самоубийства только в воображении и ужаснулся.

Впоследствии Сологуб напечатал новеллу как самостоятельное произведение под заглавием «Задор» (1897), изменив имя героя: вместо Васи Логина — Ваня Багрецов[341]. После изъятия «Задора» и «Завещания самоубийцы» в тексте романа остался лишь намек на потрясение, испытанное Логиным в детстве. Герой переживает его снова в ночь убийства Мотовилова, однако о каком потрясении идет речь, в окончательном тексте остается непонятным, его приходится домысливать: «Ужас детского полузабытого кошмара проснулся в душе. <…> Знал, что сбудется сейчас предвещание детского кошмара»[342].

Автобиографический подтекст «Задора» не вызывает сомнений. Он прочитывается и в самой психологической коллизии (мать — бабушка — подросток), и в описании первых проблесков памяти гимназиста (в печатную редакцию рассказа фрагмент не вошел), дословно совпадавшем с воспоминаниями Сологуба о его младенчестве[343]: «И вдруг яркий луч света пролился на тусклое существование и разбудил не бывшие в действии духовные силы. Ребенок удивился, увидел, запомнил, — и понял, что он живет и видит. Из окна кареты, которая покачнулась при въезде на маленький мост, он увидел много зелени, кусты и деревья, перила моста, его дощатую настилку, узкую змейку тенистого ручейка под перепутанными тонкими стволами деревьев, услышал топот лошадиных копыт по деревянной настилке, — и яркий, новый, удивительный образ напечатлелся в потрясенной душе его на всю жизнь. Вспоминая это много лет потом, он догадался, что они ехали тогда на дачу. Он неясно припоминает, кто сидел с ним в карете»[344].

Тенденция к объективации повествования, однако, была весьма слабой по сравнению с лирической стихией автобиографизма «Тяжелых снов». В черновой рукописи романа имеется план города Крестцы, нарисованный автором[345] (по другой версии — Великих Лук, имеющих аналогичную топографию), а отображенные в романе события, как уже отмечалось, большей частью не выдуманы, их участники «собраны» из Крестцев, Великих Лук, Вытегры. Бывший сослуживец Сологуба по вытегорской семинарии Николай Иванович Ахутин писал ему 26 октября 1896 года об отношении коллег к «Тяжелым снам»: «По моему указанию познакомились они с Вашим произведением и нашли, что Великие Луки изображены у Вас прекрасно, но среди действующих лиц ни одного знакомого не встретили. Он <один из учителей. — М.П.> задыхается от волнения, когда речь заходит о „Тяжелых снах“, и больше всего боится того, что иностранцы, прочитавшие роман, получат совершенно извращенное представление о наших учителях. Он находит, что Вы клевещете на учителей и в изображении общества далеки от истины. <…> Судя по тем лицам, которые мне знакомы (а ведь их там немало), я считаю Ваше произведение верным и мастерским изображением печальной действительности. Но мне хочется думать, что Вы чересчур сгустили краски, что грустная действительность все-таки лучше, чем сотворенная Вами»[346].

Помимо сюжета с учителем Молиным, реальное основание имела история, связанная с попыткой Логина учредить в городе общество взаимопомощи (организовать ссудо-сберегательную кассу, открыть типографию, устроить лекции для народа). В письмах к Латышеву из Вытегры Сологуб рассказывал о своем участии в похожих начинаниях[347].

В «Завещании самоубийцы» подробно изложена программа общественного устройства, которая, вероятно, отвечала социальному идеалу молодого Сологуба. Логин намеревался покончить с собой, если проект не осуществится, в письме другу он рассказывал: