Есть для меня простых два слова,

И с ними связан смысл двойной, —

Слова «иди» или «готово»,

Произносимые сестрой.

Порой «готово» означает:

— Вот полосканье для зубов. —

Порою поркой угрожает, —

Пук свежих розог уж готов.

— Иди, пора уже обедать,

Скорее, Федя, стынут щи. —

Иди-ка розгачей отведать,

Повоешь, Федька, не взыщи.

Две клички мне даются розно:

Коль Федя — ласковая речь;

Коль Федькою покличет грозно,

Так, значит, захотела сечь.

Еще двум кличкам есть дорожка

За мой смиренный гардероб:

Коль в доме мир, я — «босоножка»,

А если ссора, — «босошлеп».

Иногда мне станет тошно,

Если долго не секут.

Нагрешу тогда нарочно,

Стану дерзок, зол и крут.

Разобью иль поломаю

Хоть линейку, хоть стекло.

Сам себя не понимаю,

Так на сердце тяжело.

Покоряясь грозной воле,

На пол я потом ложусь,

И когда от резкой боли

Наорусь и наревусь,

Вдруг в душе спокойно станет,

Жизнь покажется легка,

И уж сердца не тиранит

Посрамленная тоска.

Но такие промежутки

Мать не часто мне дает.

С нею очень плохи шутки,

За пустяк порой сечет.

Пусть из прутьев от березы

Солона была лапша,

Но едва обсохнут слезы,

Успокоится душа.

Вино и карты. Проигрался,

А деньги считаны точь-в-точь,

И поневоле я сознался

И проворочался всю ночь…

Уроки кончились, и снова

Настал расправы грозный час,

И повели меня сурово

Для наказанья в третий класс.

Не замедляя и не споря,

Я снова принял боль и стыд.

Хлестанью бешеному вторя,

Кричал и плакал я навзрыд.

Так бичевали розги лепко,

Что, выбившись совсем из сил,

Вскочил бы с пола я, но крепко

Веревками привязан был

Руками и ногами к ножкам

Раздвинутых широко парт,

И розги счет вели оплошкам,

Карая карточный азарт.

Сестра смеялась, рядом стоя,

Смеясь, стегали сторожа.

Лежал я голый, плача, воя,

В порывах тщетных весь дрожа.

Увлекшись индивидуализмом,

Смешать его готов ты с эгоизмом,

Но вот о чем подумай крепко ты:

Творящий Азъ дойдет и до Фиты.

И я в мои растраченные годы

Был друг неограниченной свободы,

И подменять случалося не раз

Тогда мне «я» на очень крупный Азъ.

В усердии, с большой любовью слитом,

Меня знакомя с целым алфавитом,

Смиряли часто маленькое «я»,

И укротилася душа моя.

В минуты бунта приходили Буки,

Неся мне корни горькие науки,

Вещая: Азъ Буки Глагол Добро.

Молчанье — злато, речь — лишь серебро.

Единый только Есть, вы все Живете,

Зело утруждены на белом свете.

Встречай же дни, создателя хваля,

Чьей благостью наполнена Земля.

А Иже знает I, тот в неге сладкой

Кончает дни, как слоги Иже с краткой,

И Како Люди в мире поживут,

Такой от Господа им будет суд.

Мыслете: Наш Он, Бог, Покой. Рцы Слово,

По правде, Твердо; если ж бестолково,

Придут учить и Ук, и Ферт, и Хер

Похерит все, что вылезло из мер.

Цы скажет: — Цыц! смирись, во тьме ползущий!

А вот за ним скользит и Червь грызущий,

И близнецы там идут, Ша и Ща,

Шипят они, от злобы трепеща.

Вот твердый Ер с Еры и с нежной дщерью,

Такою бледненькой и мягкой Ерью.

Вот педантичная проходит Ять,

На кою вольнодумцам наплевать.

За нею Э, задумчивый и строгий,

Идет своей особенной дорогой.

Общительная, ласковая Ю

И Я с Фитой слились в одну семью.

За ними, рифму удлиняя, Ижица

Благочестивая с угрозой ближится

И голосом козлиным говорит:

Хвала тому, кто знает алфавит!

Прочесть он может много разных книжиц.

Хотя иные обошлись без Ижиц,

Но учат все, что только Азъ один

Без прочих букв, что пень среди долин.

И, кончив речь свою благочестиво.

Меня он повергает на пол живо,

И розгами меня сечет, а я

Мечуся, наг, от боли вопия.

Я отдал книги в переплет, —

Искусный мастер-переплетчик

Здесь близко за углом живет, —

Но экономен был мой счетчик.

Я много денег издержал,

Сестра осталась недовольна.

Потом я на полу лежал,

Мне становилось очень больно.

Усердно секли сторожа.

Напрасно ерзал на полу я.

Иной удар больней ножа

Впивался, тело полосуя.

Хлестали розги в переплет.

Ах, очень разны переплеты!

Не мал бывает розгам счет,

Когда не малы деньгам счеты.