Больше я не сочинил ни строчки. Но причиной тому был не отец, а те пять тысяч туманов, которые, подобно болоту, засосали меня. Даже когда я истратил последний динар[169], мысль о них продолжала неотступно преследовать меня, словно приведение.

Я не стал писателем. Но зато вступил в противоборство с одним дельцом, желавшим «вложить капитал» в нашу семью и в качестве «прибыли» или «процента» увести мою сестру.

Не подумайте только, что мной руководила ревность, хотя, признаюсь, я очень любил сестру. Она была на два года младше меня (мне исполнилось тогда двадцать). И удивительно скромна и простодушна. Ему же — все шестьдесят, не говоря о том, что он был представителем шестидесяти иностранных компаний. Однако мои аргументы не возымели действия даже на сестру, на которую я вообще-то имел влияние и которая, как мне казалось, отнюдь не радовалась такому предложению. Но, видно, богатство и ей вскружило голову. Тогда я решил сам поговорить с женихом, чтобы отвадить его.

Когда однажды он собрался уходить, я вышел вслед за ним.

— Куда-нибудь направляетесь? — улыбнулся он, поднимая радиоантенну автомобиля и включая приёмник. — Могу подвезти.

— Нет, благодарю! — ответил я.

Это был самый подходящий момент для разговора, но старик включил приёмник, и я почувствовал себя словно ученик, которому предстоит держать экзамен. Несмотря на это, я был полон решимости. Прослушав торговую рекламу, он выключил приёмник.

— Я хотел бы попросить вас больше не приходить к нам,— без всякого предисловия начал я. — Вы знаете, что…

Я ожидал, что он рассердится, засмеётся, накричит на меня, но…

— Да, да. Я понимаю вас,— перебив меня, быстро заговорил он. — Поверьте, ваши чувства достойны всяческой похвалы… — Помолчал немного, а затем как ни в чем не бывало спросил:

— Вы сейчас не заняты?

— Нет.

— Не хотите ли съездить ко мне в фирму?

— Как вам будет угодно.

— В любом случае ничто не должно помешать нашей дружбе, не так ли?

Я не нашёл что ответить.

Его фирма занимала целое шестиэтажное здание, первый этаж которого был отведён под салон легковых автомобилей. Старик привёл меня прямо туда и принялся угощать мороженым, коктейлем, заграничными сигаретами, обращаясь со мною при этом как с человеком своего возраста. Потом стал водить по салону.

— Ну как, нравится? — бесстрастно спросил он, остановившись перед спортивной машиной вишнёвого цвета. — Не желаете прокатиться?

Решив, что он издевается надо мной, я, недоверчиво улыбнувшись, ответил:

— По правде говоря, я, кроме колымаги отца, не водил ни одной машины. — Как раз на днях я получил водительские права, уплатив за обучение часть тех злосчастных пяти тысяч.

— Ну, с этой возни никакой,— сказал старик. — Эй, парень, принеси-ка ключи! — Потом вспомнил: — Они же в машине.

Один из работников акционерного общества вывел автомобиль. Мы сели в него, я — за руль, и мы двинулись. Это было восхитительно! Казалось, скользишь по стеклу. Никакого сравнения с отцовской тарахтелкой! Как приятно было, останавливаясь на перекрёстках при красном свете светофора, чувствовать на себе завистливые взгляды окружающих! Вернувшись, мы часок посидели в его кабинете. Старикашка углубился в дела, а сам я не решался встать и уйти.

— Ну как, понравилась машина? — спросил он наконец.

— Очень!

— Дарю,— последовал тут же бесстрастный ответ.

— Спасибо. Вы очень любезны,— проговорил я, а в голове пронеслось: «Замахнуться камнем ещё не значит ударить».

— Нет, правда, хочешь эту машину? — так же спокойно спросил он.

— Вы смеётесь?! У меня таких денег нет. Разве что в кредит, с выплатой по девяносто туманов в месяц!

— Нет, не смеюсь,— улыбнувшись, сказал он. — Раз ты не хочешь, чтобы я приходил в ваш дом (тут мне стало стыдно за свои слова, и я покраснел), пусть у тебя хотя бы останется обо мне приятное воспоминание. Это мой подарок тебе.

— Но…

— Что «но»? — спросил старик. — Разве друзья не вправе делать друг другу подарки?

— Но…

— Никаких «но». А если ты когда-либо захочешь сделать мне подарок, я приму его без всяких возражений.

У меня голова шла кругом. Мне все ещё казалось, что он шутит. Но старик был совершенно серьёзен. Все зависело от моего «да» или «нет». Я хотел было сказать «нет», но вспомнил слова отца: «Сынок, не упускай счастливый случай!» К тому же мне так хотелось иметь спортивный автомобиль. И однако я не решался сказать: «Что ж, согласен, принимаю ваш подарок!»

Проницательный старик все понял и приказал своему служащему:

— Позвони в нотариальную контору, скажи, чтобы оформили договор о продаже машины на имя этого господина. Пусть сделают это срочно.

Я обомлел. Я думал, что он даст мне машину на время. А когда захочет, отберёт назад. Но оказалось, что все намного серьёзней, чем я предполагал. Через час-полтора из нотариальной конторы сообщили, что документ подготовлен и необходимы наши подписи.

Старик все тем же невозмутимым тоном, в котором, однако, я не мог не заметить скрытой издёвки, предложил:

— Теперь поедем на твоём автомобиле.

И мы поехали на моем автомобиле, подписали договор купли-продажи, в котором было зафиксировано, что старик продал свой спортивный автомобиль за двадцать семь тысяч туманов наличными. Двадцать семь тысяч туманов — даже для старика сумма немалая. Но, по-видимому, ему расстаться с ней было проще, чем мне со своими ежемесячными девяноста туманами.

— У тебя деньги есть? — спросил он, когда мы вышли из конторы.

Я покраснел до ушей и признался, что в кармане у меня осталась только мелочь.

— Ладно, поехали заправимся. Бензина до колонки хватит.

Когда подъехали к колонке, я вылез из машины. Старик вышел немного погодя и шепнул мне:

— Возьми в «бардачке»!

Я сразу понял, о чем он. Когда бак был заполнен, я полез в «бардачок». Там лежала пачка десятитумановых купюр. Я отсчитал три и заплатил за бензин.

— Ну, теперь надо обмыть покупку! — сказал он, когда мы двинулись дальше.

— Согласен…

— Я одолжу тебе денег. — Куда это годится — владельцу автомобиля сидеть без денег.

Когда мы проехали ещё немного, он тихо, как бы про себя, сказал:

— Вдвоём кутить скучновато, конечно, но ничего не поделаешь, поехали…

Я остановился возле телефона-автомата, позвонил сестре и предупредил её, что мы за ней заедем.

Мы поужинали втроём в одном из ресторанов на шоссе Пехлеви. Потом заглянули ещё в несколько баров и кабаре. Словом, отлично провели время и только в два часа ночи вернулись домой. Там, где надо было платить, старик благородно предоставлял мне эту возможность. Я казался себе весьма важной персоной.

Жаль только, не хватило денег на подарки братьям и сёстрам.

Хотя отцовская «программа капиталовложений» потерпела фиаско, я не пострадал. Более того, мне удалось достичь того, чего он хотел. В конце концов, иметь или не иметь бумажку об образовании — не так уж важно, зато я стал служащим солидной фирмы (фирмы старика) и получал весьма приличную зарплату. Работа у меня была необременительная и в основном сводилась к участию в разного рода приёмах.

Через несколько месяцев я познакомился с сестрой одного из сослуживцев и начал за ней ухаживать, возя её повсюду в собственном автомобиле. Вскоре мы поженились. Старик подарил нам большой заграничный холодильник. Я живу размеренной счастливой жизнью. Летом езжу к морю, зимой — в Абадан[170], а в Ноуруз[171]— в Исфахан и Шираз. Всюду, где проводит свой досуг тегеранская аристократия, где развлекается наша знать, сливки нашего общества,— там и я. Все знают мой спортивный автомобиль вишнёвого цвета. По вечерам мы с женой частенько отправляемся в Сареполь[172], ставим машину на улице Саадабад и прямо в автомобиле пьём коктейли, едим мороженое и палудэ[173]4 из дыни, а иногда и кебаб. У нас вилла, которую мы снимаем у мужа сестры.