Но хватит. Эти подробности тебе, должно быть, неинтересна. Короче говоря, наши свидания продолжались. Я покупал ей подарки в знак благодарности, восхищения, поклонения. Она была молода, красива и могла найти возлюбленного лучше меня, несравненно лучше, но пожертвовала собой ради меня. Как-то я даже сказал ей об этом. Подарки были для меня своего рода предохранительным клапаном. Они давали выход моему стыду и тоске.

— А что же тебе подарить? — спрашивала она.

— Ты уже сделала мне самый прекрасный подарок на свете!

— И все-таки,— улыбалась она,— что тебе подарить?

— Свою фотографию, тысячу фотографий,— ответил я.

Но она так и не подарила мне ни одной. Все говорила, что у неё только старые, что хочет сфотографироваться заново. Лёжа на кровати в своей комнате, я представлял на противоположной стене её портрет, видел улыбку, которая сводила меня с ума. Я часами смотрел на стену и думал о любимой. Стал редко выходить из дома — только на свидания с ней. Я менялся на глазах. Чувствовал себя сильным, жизнерадостным. Мои физические недостатки теперь не имели никакого значения. У меня были грандиозные планы. Я собирался поехать с ней в Европу, Америку. Думал— будем жить вместе, я начну учиться. До встречи с ней одна мысль о книгах вызывала у меня отвращение — так же, как и сейчас. Но в то время я жаждал учиться — не ради того, чтобы зарабатывать деньги и разбогатеть, нет, мне хотелось быть лучше, знать больше, стать достойным её. Я день и ночь строил свой воздушный замок, возводил этаж за этажом, пока однажды этот великолепный дворец не обрушился на меня всей своей тяжестью…

Мы уже давно стояли на обочине дороги. Дым от сигареты густым туманом окутал салон автомобиля. Казалось, Камбизу нужна была эта завеса, чтобы избежать моего взгляда. Он бросил сигарету и, вцепившись двумя руками в руль, напряжённо всматривался в шоссе, словно вёл машину по опасной дороге и боялся, что тяжёлый грузовик врежется в него.

— Игра была кончена,— продолжал он,— загадка решена. Как-то она не пришла на свидание. Я сходил с ума, чувствовал — что-то произошло. Я не знал её точного адреса и целую неделю бродил по кварталу, где она жила, пока наконец не отыскал её. Она не оправдывалась и не лукавила, не просила прощения и не пыталась обмануть меня.

— Я боюсь встречаться с тобой — муж обо всем узнал,— сказала она честно.

При слове «муж» мне показалось, будто на меня обрушилась тяжёлая скала.

— Разве у тебя есть муж? Ведь ты сказала, что вы развелись?

— Я солгала… Не хотела говорить правду,— ответила она со смехом.

Я молчал — несколько минут, а может быть, часов, не знаю. Мне хотелось плюнуть ей в лицо, вытолкнуть из машины… Но я не смог этого сделать, ведь я любил её. Это безумие, ребячество— как хочешь назови,— но я любил её. Наконец, сделав над собой усилие, я сказал:

— Разведись с ним!

— Что за глупости! Зачем?

— Мы поженимся! Она расхохоталась.

— Поженимся? С тобой, дорогой? А чем плох мой муж?

— Ты же сама отзывалась о нем дурно!

— Во всяком случае, он лучше многих других!

Как я потом понял, она лишь из приличия не высказалась откровенней. Я же, болван, все ещё пытался выбраться из водоворота, который затягивал меня все глубже и глубже.

— Разве ты не любишь меня?

— Тебя? Конечно, нет!

— Так все это время ты мне врала? — возмутился я. Оскорблённая до глубины души, она воскликнула:

— Если бы не побрякушки, что ты мне дарил, я бы ни минуты с тобой не осталась! А ты возомнил, будто я в восторге от твоей перекошенной морды?! Да от твоих прикосновений меня бросает в дрожь! Благодари бога, что он дал тебе богатство!

Все это она выкрикнула мне в лицо с беспощадным цинизмом, уже не заботясь о приличиях. Что же до меня, то даже после того, как мы расстались, мне не хотелось думать о ней плохо, не хотелось пачкать светлые воспоминания о счастье. Но она сумела отнять у меня все, даже возможность вспоминать о ней с радостью. Ведь она могла сказать, что не любит меня, что я ей не нравлюсь. Но зачем было втаптывать меня, а заодно и себя в грязь?! Мне часто приходилось иметь дело с проститутками, я знаю, что они собой представляют, но я никогда не испытывал к ним отвращения, ненависти, только жалость. В обмен на деньги они отдают своё тело. Это вполне честная сделка, хотя некоторые из них оборотливы, как пройдохи лоточники. Но если найти путь к их сердцу, то увидишь, что оно чисто, порок коснулся лишь тела. У этой женщины он проник в кровь и мозг. Она была порочна насквозь. Она тоже продавала себя, но торговлю вела нечестную.

Вспоминая теперь обо всем, что произошло, я отчётливо представляю себе ход её мыслей. Впервые садясь ко мне в машину, она подумала: «Вот здорово! У него и автомобиль есть!» Постом, когда я проковылял мимо неё за покупками, ужаснулась: «Хорош, нечего сказать!»

Если бы после этого она сбежала от меня, её не в чем было бы винить. Но она решила: «Торопиться не буду. Он богат, выдою его как следует, а потом брошу».

А впрочем, черт с ней! Не стоит больше говорить на эту тему!

Он включил мотор. Мы развернулись и поехали обратно. Я молчал, понимая, что утешать его бесполезно.

— Теперь ты, наверное, считаешь, что во всем мире нет ни одного порядочного человека? — спросил я.

— Нет-нет! — покачал он головой.— Просто мне они не попадаются. Я всегда прозябал на обочине жизни, с самого детства, и поэтому остро ощущаю никчёмность своего существования. ещё в детстве наши пути разошлись, и мы отдаляемся друг от друга все больше и больше. Тогда, мальчишкой, я должен был разбить все свои самолёты и корабли и вместе с вами мастерить их из картона и бумаги. Это было бы куда лучше. Но теперь уже поздно.

Помолчав, он вдруг спросил:

— Ты помнишь мою мозаику? Иногда мне кажется, что человек— кусочек такой составной картинки. Если не найдёт себе соответствующее место в жизни, рядом с теми, с кем он должен стоять, то окажется никому не нужным осколком.

Я ничего не ответил.

— Какие же теперь у тебя планы? — спросил я на прощание лишь для того, чтобы что-то сказать.

— Не знаю! Может быть, снова съезжу в Европу,— ответил он.

Камбиз больше не поехал в Европу. Он покончил жизнь самоубийством. Через несколько дней после нашей встречи я увидел его фотографию в газете. Он повесился у себя в комнате.

Я чувствовал себя в какой-то степени причастным к смерти Камбиза. В тот вечер я не придал значения его словам, они показались мне смешными, незначительными. А между тем самые фантастические мечты, именно потому, что они несбыточны, очень дороги человеку. От них порой зависит его жизнь. Не стоит смеяться над тем, кто мечтает о любви.

Я жалел, что ничем не помог Ками, не дал ему совета, не утешил. Но разве слова не бессильны перед жестокой реальностью жизни!

В газетах, как всегда, выражалось сожаление по поводу того, что молодой человек проявил слабость и бежал от жизни. Но я на месте Ками сделал бы то же самое. Ведь тот, кто, выбиваясь из сил, барахтается в волнах в тщетной надежде схватиться слабеющими руками за спасительный обломок доски, в конце концов покорно подчинится воле волн. Я знаю, какое горькое чувство владело Камбизом, когда он набрасывал на шею верёвку, мне ясно, что прервало его жизненный путь.

Если бы он завёл собаку, она полюбила бы его, несмотря на его уродство и хромоту. Если бы он читал книги, он мог бы размышлять о прочитанном. Если бы увлекался музыкой, она принесла бы ему радость и успокоение.

Но он прожил жизнь зря.