— Это, пан офицер, уж мое дело. Зорич — колдун. У него есть разрыв-трава, перед которой ни двери, ни запоры, ни замки не устоят.

— Ты говоришь: разрыв-трава?

— Да; иначе сказать, золото. Чай, сам, пан офицер, знаешь. Золото и невозможное делает возможным. Завтра жди от своей коханной ответ! — самоуверенным голосом проговорил хитрый содержатель постоялого двора.

Это несколько успокоило бедного Серебрякова.

XXIII

В хоромах князя Платона Алексеевича Полянского происходило что-то давно небывалое, из ряда вон выходящее. Какая-то печальная тишина, слуги ходят, едва ступая, говорят шепотом.

Сам старый князь, запершись, сидел в своем кабинете, никого не принимая. Княжна Наталья тоже не выходила из своей комнаты, и вот что тайком передавала ее любимая горничная Марфутка, в людской:

— И что с княжной-голубушкой подеялось, с того раза как ее помолвили со старым графом? Совсем стала на себя непохожа; побледнела, что мертвец, и все плачет, все плачет. До обеда, до ужина не дотронулась, сердечная!

Княжна Ирина Алексеевна, вернувшись с богомолья и узнав о происшествии, случившемся в ее отсутствие в доме брата, то есть о том, как старый князь выгнал от себя офицера Серебрякова, и как княжна Наталья, ее племянница, пришла в страшное отчаяние, решилась поговорить с князем братом, для чего и отправилась к нему в кабинет.

— Брат! Дозволь мне сказать тебе несколько слов? — тихо проговорила княжна Ирина Алексеевна.

— Говори, только пожалуйста скорее!

— Что ты делаешь, или скорее, что ты сделал?

— А что такое?

— А то: ты губишь свою дочь! Ведь Натали не осушает глаз от слез. Она захворает, непременно захворает? Ее хрупкое, нежное здоровье не перенесет этого удара.

— Ну-ну, сестрица-княжна, Ирина Алексеевна! Что же далее? — с злобной усмешкой спросил князь Полянский.

— А то, любезный братец князь Платон Алексеевич, что вы станете убийцей своей дочери! — таким же тоном ответила княжна.

— Так!., и ты хочешь быть моим судьею?

— Твоим судьей будет Бог и твоя совесть!

— Громко, возвышенно сказано. По-твоему выходит, любезная сестрица, что я мою дочь должен отдать за первого встречного и что я, князь Платон Полянский, этого первого встречного должен назвать своим зятем. По-твоему, так?

— Кто говорит тебе об этом?

— Ты, ты!.. — с гневом крикнул князь Платон Алексеевич.

— Послушай, брат! Если ты будешь кричать, я уйду. Я совсем уеду из твоего дома! Я не могу переносить твоей грубости и видеть несчастие твоей дочери!

— Делай, что хочешь! От своего решения я не отступлюсь. Я дал слово графу выдать за него Наталью и выдам!

— О, мой Бог, какой у тебя нрав, брат!

— Уж какой есть, любезная сестрица! С этим нравом я дожил до седых волос и с ним пойду в могилу.

— Поступок твой с Сергеем Дмитриевичем… ведь он ужасен! Серебряков — офицер, дворянин!..

— Что ж, этого офицера, по-твоему, я должен погладить по головке и поблагодарить за то, что он увлек мою дочь, как вор, хотел отнять… да, да! — как вор! — вне себя от гнева, стукнув кулаком по столу, крикнул князь Полянский.

— Нет, с тобой невозможно говорить!

— Сделай милость, не говори. По-твоему, этот Серебряков для Натальи самая подходящая партия, да?

— Я и не думаю говорить этого. Моя племянница достойна лучшей партии. Разве у нас мало богатой, родовитой молодежи? Можно выбрать более подходящую партию для княжны, но не навязывать ей старика, которого она терпеть не может!

— А этот старик, любезная сестрица, все же будет моим зятем. Да! да!

— Пожалуйста, князь Платон Алексеевич, не говорите со мной таким тоном!

— Простите, княжна, ваше сиятельство! — вскакивая с кресла и насмешливо кланяясь сестре, прохрипел старый князь.

— Вы имеете право над дочерью, это неоспоримо, но не забывайте и того, что у меня есть некоторые права на племянницу. Покойная княгиня-невестушка, ваша жена, умирая, препоручила моим заботам и попечениям свою малютку-дочь. Как теперь, помню ее предсмертные слова. Поднимая на меня свой угасающий взор, она заплетающимся языком проговорила мне: «сестрица! умоляю. Дочку мою, Наташеньку, не покинь! Хоть отчасти, голубушка, замени ей меня»… Страдалица скончалась. Ей, умирающей, дала я слово, и это слово, князь, мой братец любезный, я выполню: племяннице не дам погибнуть! Если надо будет, я поеду в Питер, все объясню императрице, слезно буду просить ее защиты для Наташи. Наша государыня правдива и милостива: она сумеет защитить от отцовской жестокости несчастную дочь! — твердым голосом проговорила княжна Ирина Алексеевна, направляясь к выходу из кабинета.

— Я не боюсь твоих угроз! Пока ты собираешься жаловаться на меня государыне, я успею выдать мою дочь за графа. Тебе меня не переломить, так ты и знай! — грозно послал ей вслед граф Полянский.

— Поди же, господин камердинер, доложи княжнам, что продавец пришел с заграничными кружевами. Будь добр, доложи. Рублевиком за это тебя поблагодарю! — обратился в людской к княжескому камердинеру Григорию Наумовичу какой-то «черномазый», не то цыган, не то грек, подавая ему серебряный рубль и низко кланяясь.

На нем был надет суконный казакин, подпоясанный широким красным кушаком, в руках небольшой деревянный ящик с товаром.

— Да не вовремя ты пришел, не вовремя, говорю, — мрачно ответил торговцу Григорий Наумович, однако, не отказываясь от рубля.

— Как не вовремя? Ведь слышал я, княжна-то ваша, молодая, замуж выходит? Приданое будут готовить, а на отделку кружева тут как тут. А какие кружева-то! Прямо из Брюсселя получил; искусной работы и не дорого продам, — расхваливая свой товар, проговорил торговец.

— А от кого ты слышал, что у нас в дому заводится свадьба?

— Слухом земля полнится, господин камердинер! Уж доложи, пожалуйста! Продам, — еще могарыч получишь.

— Ну, что с тобой делать! Подожди здесь, пойду доложу.

Спустя немного, продавца кружев потребовали на половину княжон.

Княжна Ирина Алексеевна, чтобы хоть немного развлечь и рассеять свою убитую горем племянницу, решилась подарить ей несколько кружев.

На самом деле, кружева у продавца были такой искусной, тонкой работы, что княжна Наталья невольно залюбовалась ими и выбрала себе куска три.

— Возьми, княжна, четвертый: кружева преотменные, благодарить будешь! — проговорил торговец, предлагая один кусок брюссельских кружев.

— Довольно и трех.

— Возьми, княжна, говорю: благодарить будешь! В кружевах письмецо от милого дружка. За ответом приду завтра, — улучив время, чуть слышно проговорил торговец.

Княжна вспыхнула и взяла предлагаемый сверток с кружевами.

— Сколько тебе за кружева? — спросила у торговца княжна Ирина Алексеевна.

— Завтра, княжна, с твоего дозволения, я принесу еще кружева; может, выберете, вместе и деньги заплатите.

— Разве, Наташа, тебе еще нужно кружев? — спросила у племянницы старая княжна.

— Да, тетя… Торговец говорит, что у него есть какие-то особые.

Торговец с кружевами давно ушел из княжеского дома, а бедная княжна Наташа, заливаясь слезами, долго еще перечитывала дорогие ей слова.

На следующий день утром торговец заграничными кружевами снова явился в дом князя Полянского.

На этот раз старик камердинер беспрепятственно допустил его на половину княжон.

Старая княжна выбрала еще для своей племянницы два куска дорогих кружев и заплатила деньги, а княжна Наташа незаметно сунула в руку торговца записку, аккуратно сложенную и запечатанную.

Это был ответ княжны Наташи своему возлюбленному, гвардейцу Серебрякову.

XXIV

Ответ княжны Наташи молодому гвардейскому офицеру Серебрякову был такого содержания: «постарайтесь быть сегодня вечером в нашем саду», и только.

Нечего говорить о той радости, с какою тысячи раз перечитывал эту короткую записку Сергей Серебряков.