Вечер жизни тускло длится.

Только память как софит

Или словно вспышка блица —

Неожиданно слепит.

Все кругом за гранью блеска

Словно кануло в пургу…

Но себя он видит резко

В том светящемся кругу.

«Провинциальность областная…»

Провинциальность областная

Подчас не каждому видна.

Пушком наивным обрастая,

Живет размеренно она.

В нее заложенное свойство —

Неистребимостью сильна.

Столичное самодовольство —

Ее вторая сторона.

ПЕРЕДЕЛКИНО

Над пеной речки Сетуни,

Вдоль вьющегося рва.

Весна в какой-то степени

Вошла в свои права.

Бурлит вода задиристо.

Вверху прошел экспресс.

Я был здесь раз четыреста

И вот опять полез.

Не над провалом пропасти,

Где липнет прядь к виску,

Но все же не без робости

Ступаю по мостку.

Снежок слоистый корчится,

Вода свой путь торит.

В природном доме творчества

Земля себя творит.

И, ни на что не годная.

Внизу, по краю рва,

Ржавеет прошлогодняя

Пожухлая трава.

У НАЗАРА НАДЖМИ

Ужасный зной стоял в Уфе,

Когда гостил я у Назара.

Он был разлит в любой строфе

Поэм, садов или базара.

А я хотел перевести

Стихи башкирского собрата.

(Не удосужился, прости.

Жара, должно быть, виновата.)

Он на работу убегал

Чуть свет,— я спал довольно долго.

Листвою шелестел квартал.

Меня будило чувство долга.

Я умывался во дворе,

Всегда был рукомойник полон.

Вскипала смолка на коре.

Земля казалась ровным полом.

Случалось разное со мной,

Но удивительное дело,

Что полотенце за спиной

Как будто в воздухе висело.

Отказываясь понимать

И даже вздрагивая малость,

Я видел, как старуха мать

По трем ступенькам поднималась.

Она по-русски ни словца

За это время не сказала,

Но улыбалась без конца,

Что, впрочем, тоже ведь немало.

А на столе бараний суп

Дымился, жирный, с пылу-жару.

На это как на Страшный суд

Пожаловался я Назару.

Но он мне объяснил, что гость —

Ишак хозяина,— таится

Лишь в этом суть, лишь это гвоздь

Восточного гостеприимства.

Дрожало солнце в синеве,

Еще не то сулили сводки.

Мы на трофейном «BMV»

Катались, мы купались с лодки.

А ослепительная мгла

Жары валилась с небосвода.

И наша молодость была

Сильней любого перевода.

ИЗ МАШИНЫ

Песчаная осыпь.

А там, на тропиночке,

Курносая особь

В цветастой косыночке.

И вот она — мимо!

Рабочая косточка?

Иль, прытью томима,

Туристская козочка?

Труда или быта,

Быть может, учетчица?..

Промчались — забыта.

А помнить все хочется.

«Видишь, как гордо…»

Видишь, как гордо,

Золотом светлым своим дорожа.

Кленов когорта

Высится, не доходя гаража?

Небо невинно.

Холодно. Дождик покапал едва.

Снега не видно,

И до него еще месяца два.

И ни листочка

Нет под ногой. Но, однако, теперь

Ставится точка

В перечне всех очевидных потерь