Погруженный в такого рода неясные размышления, месье Клаврэ дошел до книжной лавки на улице Святого Марка, куда и заглянул. На звук колокольчика вышел пожилой господин и протянул месье Клаврэ руку.

— Как живете, месье Клаврэ?

— А вы как, месье Дюрандо?

На этот вопрос месье Дюрандо ответил безнадежным жестом. Его мучил ревматизм, и он не стал скрывать этого от месье Клаврэ. Месье Дюрандо был высок и худ. Его длинное лицо заканчивалось военной бородкой; черная шелковая ермолка[25] прикрывала череп. Месье Дюрандо снимал эту ермолку только перед дамами. Приветствуя мужчин, он довольствовался тем, что подносил к ней два пальца. У себя в лавке месье Дюрандо считал себя как бы под ружьем. Он стоял на часах.

Все знали эту привычку книгопродавца Дюрандо, и она никого не коробила, потому что среди своих клиентов он пользовался исключительным уважением. Для них это был не книготорговец — это был «их поставщик». Случайным покупателям он продавал мало, но у него был серьезный, постоянный круг клиентов, для которых он был даже более чем поставщик: советчик и почти что руководитель. К Дюрандо обращались за указаниями, и Дюрандо выносил приговоры, приговоры краткие и властные, принимаемые без возражений, особенно дамской клиентурой, ибо многие изящные молодые женщины доверяли выбор того, что им читать, месье Дюрандо, который гордился этим доверием и проистекающими из него миловидными визитами.

Тонкие духи, иной раз мешавшиеся в его лавке с запахом печатной бумаги, приятно ласкали ему ноздри, и шум роскошного автомобиля, останавливающегося у тротуара, доставлял ему явное удовлетворение.

Особый характер его торговли позволил месье Дюрандо расположить свой магазин на улице Святого Марка, в двух шагах от бульвара и в центральном районе, но все-таки немного в стороне от шумных улиц. Он устлал его хорошими коврами, обставил удобными креслами, а на прилавке всегда красовался букет цветов. Месье Дюрандо гордился своим ремеслом. Месье Анатоль Франс[26] в одном из своих романов нарисовал его портрет.

Между тем месье Клаврэ просматривал книжные новинки.

— Что нового, месье Дюрандо?

— Ничего особенного, месье Клаврэ.

Месье Дюрандо скривил губы и потеребил бородку, потом опустил голову, порылся в бумагах и, обращаясь к приказчику, переставлявшему кипу книг, спросил:

— Скажите, Мишель, что, отнесли пакет на улицу Омаль, месье Пьеру де Клерси?

При этом имени месье Клаврэ насторожился, живо заинтересованный.

— Вот как, у вас был мой молодой друг Клерси? Что же такое он вам заказал?

Месье Дюрандо выпрямился:

— Он просил меня подобрать ему материалы по Малой Азии[27] и, в частности, по Сирии и Дамаску. Он говорил, что хочет изучить эту область. Так я ему приготовил небольшую связку. Ваш молодой друг хорошо сделал, что обратился ко мне, месье Клаврэ; вы себе его рисуете у Виллариона или у Тутэна?

Вилларион и Тутэн были для месье Дюрандо предметом ненависти. Он считал их просто розничными торговцами бумагой. И месье Дюрандо горделиво помял свою ермолку, словно желая придать ей форму чалмы.

Выходя от месье Дюрандо, месье Клаврэ чувствовал себя заинтригованным. Это желание собрать сведения о Дамаске могло явиться у Пьера де Клерси только после его разговоров с Ромэной Мирмо. Месье Клаврэ знал от Вранкуров, от Андрэ, от самого Пьера, что они с мадам Мирмо видятся часто.

За этот ясный и теплый июль месяц они совершили вместе несколько прогулок по Парижу и окрестностям. Таким образом, между ними установилась известная близость. Впрочем, Пьер этого и не скрывал. Он часто говорил о мадам Мирмо, и всегда с живой симпатией и большим восторгом. Все, что ее касалось, по-видимому, чрезвычайно его интересовало. Отсюда, вне всякого сомнения, и эта закупка книг, которая сама по себе еще ничего не означала, но тем не менее лишний раз доказывала, что Пьер все время занят этой молодой женщиной.

Надо ли отсюда заключать, что он в нее влюблен? Месье Клаврэ на ходу покачал головой. В конце концов, может быть, и да, и в сущности это очень естественно и даже очень хорошо. На Пьера Ромэна может иметь лишь самое благотворное влияние. Молодому человеку только полезно общество умной и изящной молодой женщины. Мысли же о том, что между ними может возникнуть преступная связь, месье Клаврэ даже не допускал. Правда, имелся пример Берты де Вранкур и Андрэ, но, по какой-то странной непоследовательности, месье Клаврэ не усматривал здесь возможности какого бы то ни было сравнения. Впрочем, случай с Бертой и Андрэ отнюдь не казался ему предосудительным; но чтобы нечто подобное могло произойти между Ромэной и Пьером — нет, нет и сто раз нет! К Ромэне он питал безграничное доверие и видел в ней совершенный тип честной женщины.

Что ей могло быть забавно заставить Пьера немного поухаживать за собой, это, в конце концов, вещь вполне возможная, но и вполне безобидная, потому что Ромэна всегда сумеет остановить его где следует! Да, она слишком прямой человек, чтобы внушать Пьеру обманчивые надежды. Так какие же невзгоды и какие опасности могли бы проистечь из того чувства, которое Пьер, по всей вероятности, к ней питает? Никаких. Эта любовь, или, вернее, увлечение, на время удалит Пьера от его мечтаний о деятельной жизни. Она ему покажет, что в жизни существует не только одно лишь грубое проявление самого себя, которое служит идеалом современной молодежи. Ромэна Мирмо научит его оттенкам чувств, которые ему еще неведомы. Возле нее он утратит эту немного деланную страсть к энергии, которая его обуревает и волнует и которую следует считать скорее порождением среды, нежели подлинной естественной склонностью. Он поймет, что в жизни есть не только действие, но и любовь. Действительно ли Пьер влюблен в мадам Мирмо? А она, Ромэна, что она думает о Пьере?

Месье Клаврэ повернул обратно. Вместо того чтобы продолжать путь к улице Тур-де-Дам, он пошел опять по бульвару и свернул на улицу Мира. Хотя и не фланируя, месье Клаврэ все же останавливался перед ее магазинами. Все эти изящные или роскошные витрины прославляли женщину. Вся улица работала только на нее. В ней одной заключался смысл всех этих выставок и объявлений. Ради нее портные, модистки, бельевщицы, ювелиры, парфюмеры соперничали в изобретательности и пышности. Все эти измышления, все эти уборы, все эти утонченности преследовали одну лишь цель: украсить женщину и сделать ее желанной. И была ли среди них хоть одна, которая осталась бы равнодушной перед приманкой этих безделок и пустяков? Даже самые рассудительные, самые серьезные не избегали этих чар. И месье Клаврэ вспоминал, как удивлялась прелестная Ромэна де Термон, когда она приехала в Париж покупать себе в приданое и он, в качестве старого парижанина, руководил ее дебютами в магазинах…

Мадам Мирмо к концу дня почти всегда возвращалась в отель. Когда месье Клаврэ туда явился и велел передать ей свою карточку, мадам Мирмо прислала сказать, что просит одну минуту подождать ее в салоне. Ромэна Мирмо уже несколько раз принимала в нем месье Клаврэ. Здесь можно было беседовать довольно спокойно. Это была большая комната, обыкновенно почти пустая. Своим появлением месье Клаврэ потревожил уединенную парочку, сидевшую на диване, должно быть англичан-молодоженов, судя по тому, какой они сразу приняли стыдливый и оскорбленный вид. Месье Клаврэ это позабавило, и он не мог не рассказать, смеясь, мадам Мирмо, как он нарушил этот тет-а-тет влюбленных. Слушая его, мадам Мирмо тоже рассмеялась:

— Ах, дорогой месье Клаврэ, если бы вы жили, как я, в отеле, вы бы еще и не то увидели! Уверяю вас, здесь можно присутствовать при довольно комичных зрелищах. Так, не проходит дня, чтобы я не встречала в коридорах маленьких дам под вуалями, которые бегут вдоль стен, не оглядываясь. В отеле будто бы имеется даже особая часть, специально предназначенная для тайных встреч, с отдельным выходом.