Гоголь при разговоре, между прочим, заметил, что первую идею к «Ревизору» подал ему Пушкин, рассказав о Павле Петровиче Свиньине, как он, в Бессарабии, выдавал себя за какого-то петербургского важного чиновника и только зашедши уж далеко (стал было брать прошения от колодников), был остановлен. – «После слышал я, – прибавил он, – еще несколько подобных проделок, напр., о каком-то Волкове».

О. М. Бодянский. Дневник. Рус. Стар., 1889, окт., 134.

Пушкин рассказал Гоголю про случай, бывший в городе Устюжне Новгородской губ., о каком-то проезжем господине, выдавшем себя за чиновника министерства и обобравшем всех городских жителей. Кроме того, Пушкин, сам будучи в Оренбурге, узнал, что о нем получена гр. В. А. Перовским секретная бумага, в которой Перовский предостерегался, чтоб был осторожен, так как история Пугачевского бунта была только предлогом, а поездка Пушкина имела целью обревизовать секретно действия оренбургских чиновников. На этих двух данных задуман был «Ревизор», коего Пушкин называл себя всегда крестным отцом ^{26}.

Гр. В. А. Сологуб. Из воспоминаний. Рус. Арх., 1865, стр. 744.

Известно, что Гоголь взял у Пушкина мысль «Ревизора» и «Мертвых душ», но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему свое достояние. В кругу своих домашних Пушкин говорил, смеясь: – «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя».

П. В. Анненков. Гоголь в Риме. Литературные воспоминания. СПб., 1909, стр. 20.

Я застал мою бедную мать в крайне тяжелом положении; она приехала из Павловска искать квартиру, и неожиданно ею овладела сильнейшая слабость у г-жи Княжниной, у которой она остановилась. Врачи не имеют никакой надежды. В этих печальных обстоятельствах я еще имею горе видеть мою бедную Наташу предметом ненависти света. Повсюду говорят, что это ужасно: она так изящно одевается, а ее свекру и свекрови нечего есть, и свекровь ее умирает у чужих людей. Вы знаете, как обстоит дело. Нельзя серьезно говорить о нищете человека, имеющего 1200 душ. Это у отца есть кое-что, это у меня ничего нет. И во всяком случае, Наташа тут не при чем; за это должен ответить я. Если бы мать моя захотела поселиться у меня, Наташа, разумеется, приняла бы ее, но холодный дом, наполненный ребятишками и запруженный народом, мало подходит для больной ^{27}… Что до меня, то у меня желчь, и голова моя идет кругом. Поверьте мне, милая m-me Осипова, жизнь, какою бы она ни была «сладкою привычкою», содержит в себе горечь, которая в конце концов делает ее отвратительною, и свет – это скверное озеро грязи. Я предпочитаю Тригорское.

Пушкин – П. А. Осиповой в исходе октября 1835 г., из Петербурга (фр. – рус.).

Жена Александра опять беременна. Вообрази, что на нее, бедняжку, напали, отчего и почему мать у ней не остановилась по приезде из Павловского?.. На месте моей невестки я поступила бы так же: их дом, правда, большой, но расположение комнат неудобное, и потом – две ее сестры и трое детей, и потом, – как бы к этому отнесся Александр, которого не было в Петербурге, и потом моя мать не захотела бы этого. Г-жа Княжнина – ее друг детства; это лучше, чем невестка, и моя невестка не лицемерка, – мать моя ее стеснила бы, это тоже очень просто. По этому поводу стали кричать, – почему у нее ложа в театре и почему она так элегантно одевается, тогда как родители ее мужа так плохо одеты, – одним словом, нашли очень заманчивым ее ругать… Впрочем, Александр и его жена имеют довольно и приверженцев.

О. С. Павлищева – мужу, 9 ноября 1835 г. П-н и его совр-ки, XVII–XVIII, 186 (фр. – рус.).

Болезнь матери моей заставила меня воротиться в город… Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились.

Пушкин – П. В. Нащокину, исход октября 1835 г., из Петербурга.

Потом я встретила Пушкина с женой у матери, которая начинала хворать: Наталья Николаевна сидела в креслах у постели больной и рассказывала о светских удовольствиях, а Пушкин, стоя за ее креслом, разводя руками, сказал шутя: «Это последние штуки Натальи Николаевны: посылаю ее в деревню». Она, однако, не поехала, кажется, потому, что в ту же зиму Надежде Осиповне сделалось хуже, и я его раз встретила у родителей одного. Это было как раз во время обеда, в четыре часа. Старики потчевали его то тем, то другим из кушаньев, но он от всего отказывался и, восхищаясь аппетитом батюшки, улыбнулся, когда отец сказал ему и мне, предлагая гуся с кислой капустою: «c'est un plat ecossais (это шотландское блюдо)», – заметив при этом, что никогда ничего не ест до обеда, а обедает в шесть часов.

А. П. Керн. П-н и его совр-ки, V, 150.

Когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мертвых душ», в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка!

Н. В. Гоголь. Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых душ». Выбр. места из переписки, с друзьями, XVIII.

Аннета Керн переводит Жорж Занда. Не для удовольствия, а для заработка. Она просила Александра замолвить за нее словечко Смирдину, но Александр не церемонится, когда дело идет об отказе. Он ей сказал, что совсем не знает Смирдина.

О. С. Павлищева – мужу, 9 ноября 1835 г. П-н и его совр-ки, XVII–XVIII, 188 (фр.).

Александр дает розги своему мальчику, которому только два года; он также тузит свою Машу (дочь); впрочем, он нежный отец. – Знаешь, что? Он очень порядочный и дела понимает, хотя неделовой… Александр не может быть без Соболевского.

О. С. Павлищева – Н. И. Павлищеву, 22 ноября 1835 г. П-н и его совр-ки, XVII–XVIII, 193–194 (фр. – рус.).

Пушкин был строгий отец, фаворитом его был сын, а с дочерью Машей, большой крикуньей, часто и прилежно употреблял розгу.

П. В. Анненков со слов Haт. Ник. Пушкиной (?). Б. Модзалевский, Пушкин, 336.

Пушкин воображал себя практиком.

П. И. Бартенев. Из записной книжки. Р. А., 1906, III, 619.

В Пушкине замечательно было соединение необычайной заботливости к своим выгодам с такою же точно непредусмотрительностью и растратой своего добра. В этом заключается и весь характер его.

П. В. Анненков. Материалы, 182.

Моя невестка и ее сестры выезжают каждый день; я их вижу редко.

О. С. Павлищева – мужу, 6 декабря 1835 г. Пушкин и его совр-ки, XVII–XVIII, 197 (фр.).

Гостиная моих родителей получила в 1836 г., по возвращении их из-за границы, более великосветский характер. Мне весьма памятно тогдашнее впечатление, что подобная же перемена произошла и в обстановке Пушкина с приездом в дом Баташева в 1835 г.

Кн. Павел Вяземский. Сочинения, 565.

Я не могла найти минуты, чтобы поговорить с Александром о делах, я не хотела делать этого в присутствии родителей, а он приходил всякий раз, когда мы сидели за столом. Он присутствовал при нашем обеде и потом тотчас уходил. Соболевский находился в курсе всех наших семейных дел: Александр ничего не скрывает от него и, благодаря ему, читал письма, которые ты ему писал. Часто у него не хватало терпения, тогда Соболевский давал себе труд прочитать их ему до конца и заставлял его обратить на них внимание; это случилось два раза, как он мне сказал.

Александр чрезвычайно рассеян: он слишком думает о своем хозяйстве, о своих ребятах и о туалетах своей жены.

Жена Коссаковского не любит Александра; она вздумала говорить с ним о его стихах, он отвечал сухо; она насмешливо сказала ему: «Знаете ли, что ваш Годунов может показаться интересным в России?» – «Сударыня, так же, как вы можете сойти за хорошенькую женщину в доме вашей матушки». С тех пор она равнодушно на него смотреть не могла.