П. В. Анненков. Материалы, 312.
При приезде они взяли квартиру, которая в конце концов им не понравилась, и они нашли другую на Галерной за 2500 рублей. Моя невестка беременна, но этого еще не видно; она прекрасна и очень мила.
О. С. Павлищева – мужу, 23 окт. 1831 г. П-н и его совр-ки, XV, 101 (фр.).
Квартира Пушкина с октября 1831 г. по май 1832 г. была в Галерной улице, дом Брискорн; этот дом был сквозной на Английскую набережную, рядом с ним помещался в то время морской штаб, за которым была английская церковь. В настоящее время дом принадлежит г. Струкову, № 53.
П. Зет (П. Н. Столпянский). Квартиры А. С. Пушкина. Новое Время, 1912, № 12889.
К Пушкину. Сухое свидание. Что ваше дело? В главном правлении цензуры и только. Он только что переехал и разбирается.
М. П. Погодин. Дневник, 28 окт. 1831 г. П-н и его совр-ки, XXIII–XXIV, 118.
Когда Пушкин приехал с женою в Петербург, то они познакомились со всею знатью (посредницею была Загряжская). Графиня Нессельроде, жена министра, раз без ведома Пушкина взяла жену его и повезла на небольшой придворный Аничковский вечер; Пушкина очень понравилась императрице. Но сам Пушкин ужасно был взбешен этим, наговорил грубостей графине и между прочим сказал: «я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где я сам не бываю».
П. В. Нащокин по записи Бартенева. Рассказы о П-не, 42.
С первого года женитьбы Пушкин узнал нужду, и хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто его лицо. Домашние нужды имели большое влияние на нрав его. Вспоминаю, как он, придя к нам, ходил печально по комнате, надув губы и опустив руки в карманы широких панталон, и уныло повторял: «грустно! тоска!» Шутка, острое слово оживляли его электрическою искрою; он громко захохочет и обнаружит ряд белых, прекрасных зубов, которые с толстыми губами были в нем остатками полуарабского происхождения. И вдруг снова, став к камину, шевеля что-нибудь в своих широких карманах, запоет протяжно: «грустно! тоска!» Я уверен, что беспокойствия о будущей судьбе семейства, долги и вечные заботы о существовании были главною причиною той раздражительности, которую он показал в происшествиях, бывших причиною его смерти.
Н. М. Смирнов. Рус. Арх., 1882, I, 233.
Отец рассказал мне, что как-то вечером, осенью, Пушкин, прислушиваясь к завыванию ветра, вздохнул и сказал: «Как хорошо бы теперь быть в Михайловском! Нигде мне так хорошо не пишется, как осенью в деревне. Что бы нам поехать туда!» У моего отца было имение в Псковской губернии, и он собирался туда для охоты. Он стал звать Пушкина ехать с ним вместе. Услыхав этот разговор, Пушкина воскликнула: «Восхитительное местопребывание! Слушать завывание ветра, бой часов и вытье волков. Ты с ума сошел!» И она залилась слезами к крайнему изумлению моих родителей. Пушкин успокоил ее, говоря, что он только пошутил, что он устоит и против искушения, и против искусителя (моего отца). Тем не менее Пушкина еще некоторое время дулась на моего отца, упрекая его, что он внушает сумасбродные мысли ее супругу.
О. Н. Смирнова. Записки А. О. Смирновой, I, 181.
Когда вдохновение сходило на Пушкина, он запирался в свою комнату, и ни под каким предлогом жена не дерзала переступить порог, тщетно ожидая его в часы завтрака и обеда, чтобы как-нибудь не нарушить прилив творчества. После усидчивой работы он выходил усталый, проголодавшийся, но окрыленный духом, и дома ему не сиделось.
А. П. Арапова. Новое Время, 1907, № 11413.
Однажды, кажется, у А. Н. Оленина, Уваров, не любивший Пушкина, гордого и не низкопоклонного, сказал о нем: «Что он хвалится своим происхождением от негра Аннибала, которого продали в Кронштадте (Петру Великому) за бутылку рома!» Булгарин, услыша это, не преминул воспользоваться случаем и повторил в «Северной Пчеле» этот отзыв. Этим объясняются стихи Пушкина «Моя родословная».
На меня Пушкин дулся недолго. Он скоро убедился в моей неприкосновенности к шуткам Булгарина и, как казалось, старался сблизиться со мною. Мы раз как-то встретились в книжном магазине Белизара. Он поклонился мне неловко и принужденно; я подошел к нему и сказал, улыбаясь: «Ну, на что это походит, что мы дуемся друг на друга? Точно Борька Федоров с Орестом Сомовым». Он расхохотался и сказал: «Очень хорошо!» (любимая его поговорка, когда он был доволен чем-нибудь). Мы подали друг другу руки, и мир был восстановлен.
Н. И. Греч. Записки о моей жизни. СПб., 1886, стр. 456–457.
У Пушкина было любимою поговоркою или скороговоркою: «очень хорошо!», когда кто-нибудь выпустит при нем острое словечко.
Граф М. Д. Бутурлин. Рус. Арх., 1897, II, 373.
Я знаю, что ты будешь бранить меня. Но войди в мое положение (как любил в таких случаях говаривать Пушкин)
П. А. Плетнев – Я. К. Гроту. Переписка Грота с Плетневым, II, 464.
У Пушкина, который получил при мне письмо о новом журнале Краевского и стихи Языкова. Просил у него гостинцу. Вскользь о Петре – о грамматике. Он ничего не знает о себе. Но участия живого уже нет.
М. П. Погодин. Дневник, 4 ноября 1831 г. П-н и его совр-ки, XXIII–XXIV, 118.
Государь император высочайше повелеть соизволил: отставного коллежского секретаря Александра Пушкина принять на службу тем же чином и определить его в государственную Коллегию Иностранных Дел.
Высочайший приказ от 14 ноября 1831 г. Н. А. Гастфрейнд. Пушкин. Документы госуд. и с. – петербургского главн. архивов Мин. ин. дел. СПб., 1900, стр. 23.
Жена Пушкина появилась в большом свете, где ее приняли очень хорошо; она понравилась всем и своими манерами, и своей фигурой, в которой находят что-то трогательное. Я встретил их вчера утром на прогулке на Английской набережной.
Бар. М. Н. Сердобин – бар. Б. А. Вревскому, 17 ноября 1831 г., из Петербурга. – П-н и его совр-ки, XXI–XXII, 371 (фр.).
Моя невестка (Нат. Ник. Пушкина) – женщина наиболее здесь модная. Она вращается в самом высшем свете, и говорят вообще, что она – первая красавица; ее прозвали «Психеей».
О. С. Павлищева – Н. И. Павлищеву. 17 ноября 1831 г. П-н и его совр-ки, XV, 106 (фр.).
Государь император всемилостивейше пожаловать соизволил состоящего в ведомстве Гос. Коллегии Иностр. Дел. колл. секр. Пушкина в титулярные советники.
Высочайший указ от 6 дек. 1831 г. Гастфрейнд. Документы, 25.
Вот тебе мой itineraire. Собирался я выехать в зимнем дилижансе, но мне объявили, что, по причине оттепели, должен я отправиться в летнем; взяли с меня лишних 30 рублей и посадили в четвероместную карету вместе с двумя товарищами. А я еще и человека с собою не взял, в надежде путешествовать одному. Один из моих спутников был рижский купец, добрый немец, которого каждое утро душили мокроты и который на станции ровно час отхаркивался в углу. Другой – мемельский жид, путешествующий на счет первого. Вообрази, какая веселая компания. Немец три раза в день и два раза в ночь аккуратно был пьян. Жид забавлял его всю дорогу приятным разговором, например, по-немецки рассказывал ему Ivan Wijiguin (ganz charmant)[102]. Я старался их не слушать и притворялся спящим. В Валдае принуждены мы были пересесть в зимние экипажи и насилу дотащились до Москвы. Нащокина не нашел я на старой его квартире; насилу отыскал его у Пречистенских ворот, в доме Ильинской. Он все тот же: очень мил и умен; был в выигрыше, но теперь проигрался, в долгах и хлопотах.
Пушкин – Н. Н. Пушкиной, 8 декабря 1831 г., из Москвы.
Секретно. Находящийся под секретным надзором чиновник 10 класса Александр Пушкин сего месяца 13 числа прибыл из С.-Петербурга и остановился Пречистенской части I квартала в доме гг. Ильинских. Предписанный за ним надзор учрежден.
Полицмейстер Миллер в рапорте и. д. моск. об. – полицмейстера, 23 дек. 1831 г. Красн. Арх., т. 37, стр. 243.
Когда Пушкин приезжал к Нащокину, они тотчас отправлялись в бани (Лепехинские, что были у Смоленского рынка) и там вдоволь наговаривались, так что им после не нужно было много говорить: в обществе они уже вполне понимали друг друга. Вставал Пушкин довольно рано, никуда не выходил, покуда не встанет Нащокин, просыпавшийся довольно поздно, потому что засиживался в английском клубе, куда Пушкин не ездил. Питая особенную к нему нежность, он укутывал его, отправлял в клуб, крестил.