Привезти дефект, как это принято называть у нашего брата летчиков-испытателей… Принято-то принято, а вот как его привезти, этот чертов дефект, если он из таких, что сопротивляется всяческой транспортировке. Во всяком случае, всячески препятствует «приземлить» себя в чистом, девственном, что ли, виде. В таком, словом, чтобы инженеры могли разобраться, что к чему, а не гадать на кофейной гуще или, что в данном случае одно и то же, судить о причине аварии по обгорелым обломкам самолета.
А ведь причина сплошь да рядом может оказаться самой что ни на есть чепуховой, устранить которую ничего не стоит. Для этого требуется лишь одно — доставить ее, эту причину, этот дефект, на землю. Трудно? Но на то ты и летчик-испытатель. Не просто летчик, а человек, добровольно избравший такую профессию, которая, помимо всего прочего, включает и обязанность «привозить дефекты на землю». Даже если земля развязывает тебе руки: действуй, мол, по своему усмотрению. Ведь, помимо обязанностей и норм профессии, существуют еще нормы и обязанности моральные, характер, чувство ответственности, вера в собственные силы и мастерство. И, если хотите, чуть-чуть в удачу.
Я зажал, от греха, ручку управления стабилизатором: черт его знает, что его там закусило, что у меня там болтается; выпустил шасси и попробовал работать сектором газа — пока все в порядке, машина слушается. Но шасси — это еще не все, вот щитки — щитки это другое дело! А выпустить придется и их…
До аэродрома осталось километров сорок, пора начинать. Третья и последняя радиограмма на землю: «Иду на посадку. Уберите всех с летного поля. И вырубите эфир! Прошу оставаться лишь на приеме…»
Ответ с земли не замедлил ждать:
— Посадка обеспечена. Всем молчать!
Молчать — это тоже необходимо. Когда аварийный самолет прошел последнюю, третью, высоту, земля уже не может приказать катапультироваться, земля уже ничего не может, кроме одного — не мешать.
Пилоту в такие минуты нужна вся его собранность, все его внимание. Разговаривать ему уже не о чем и некогда. Поэтому такие минуты или протекают молча, или обрываются хриплой короткой фразой:
— Труба, братцы! Отвалилось крыло, прощайте!
Такой или другой, но в том же роде.
Получив ответ, я выпустил щитки и начал красться — иначе это, пожалуй, не назовешь: именно красться, осторожно, очень осторожно подкрадываться к земле. Когда выпущены щитки и погашена скорость — с бездействующим стабилизатором второй раз на посадку не зайдешь. Садиться необходимо с первого…
Я сел.
А кинокамера появилась позже. Ее вместе с кинопроектором мне подарил Генеральный конструктор. Подарил за то, что я вместе с техником Мориным отыскал один маленький болтик, тот самый маленький болтик, который чуть не угробил большой самолет.
Впрочем, без риска, без определенной в разумных пределах доли риска в большом новом деле не обойтись. Путь к новому — всегда поиск, преодоление непознанного, неизвестного. Познать неизвестное и значит избежать просчетов, предупредить ошибки. В этом одна из сторон труда конструкторов. Сотни, а то и тысячи раз они перепроверяют собственные расчеты, тщательно взвешивают то или иное решение, скрупулезно продумывают каждый узел, каждую деталь — они ищут, ищут и еще раз ищут малейшую возможность ошибки, они делают все, что только может сделать человек, чтобы избежать в будущем риска. Но человек не всесилен, все предусмотреть невозможно. Так всегда было, и так, думаю, всегда будет. Стопроцентной гарантии в таких делах нет и не может быть. Какие-то погрешности и просчеты время от времени неизбежны — не болтик, так что-нибудь другое… Иначе на что были бы нужны мы, испытатели! То, что невозможно выявить, проверить в стенах конструкторских бюро, выявляется и проверяется в небе. Такова логика жизни, такова специфика нашей работы. Желать иного — значит хотеть невозможного, значит стать на позиции маниловщины. Без болтика, без того злополучного болтика, который мы искали с техником Мориным, повторяю, в нашем деле не обойтись.
Нашли мы его, кстати говоря, далеко не сразу. Причина оказалась до смешного проста, и именно поэтому обнаружить ее было очень трудно. Один из узлов, по которому пролегала тяга управления стабилизатором, был установлен раструбом вверх. В него-то, в этот раструб, или карман, и упал выскочивший из своего гнезда болтик, именно его непрошеное вторжение и заклинило стабилизатор. Если бы узел установить немного иначе, карманом вниз, туда уже ничего не могло бы упасть — из перевернутых вверх дном карманов может только выпасть… Так, между прочим, конструкторы и поступили: перевернули узел карманом вниз. Крохотный пустяковый просчет, который чуть не обернулся аварией.
Вручая мне свой подарок, конструктор улыбнулся и пошутил:
— Раз уж ты так хорошо ознакомился с содержанием кармана моего самолета, грех было бы мне не тряхнуть своим.
С тех пор я и занимаюсь кинолюбительством. И к слову сказать, не только в свободное от работы время, но и порой именно в ее часы.
В СУРДОКАМЕРЕ КИНОАППАРАТ оказался бы лишним — роль его выполняли телемониторы; зато впоследствии он здорово пригодился, с его помощью из космоса я накрутил на пленку изумительные, неповторимые по своей красоте пейзажи нашей Земли.
Впрочем, до этого было еще далеко. Ох, как далеко! А пока…
А пока я продолжал работать с тестами.
Согласно графику на табло загорался призывный сигнал, в ответ я нажимал кнопку: готов!
Табло — это панель, под матовым стеклом которой скрыта мозаика из гнезд с лампочками разного цвета: зеленые, желтые, красные, белые, синие… Операторы, расположившись за стеной, попеременно включая те или иные лампы, создают самые различные комбинации световых сигналов. Моя задача разобраться в них и соответственным образом отреагировать.
Я смотрю на табло. Под рукой у меня клавиатура кнопок, с их помощью я могу реагировать на происходящее.
На табло вспыхнула комбинация ламп: красная, зеленая, желтая. И сразу же вслед за ней: желтая, зеленая, белая…
Одну из комбинаций положено погасить, другую, наоборот, оставить нетронутой; что означает то или иное сочетание светящихся ламп, я вызубрил, как таблицу умножения, еще до сурдокамеры. Теперь две из возможных комбинаций зажглись на табло. Иными словами, та и другая — приказ, только отданный не словесно, а зрительно. Это проверяется моя память, собранность и быстрота реакций.
Я гашу вторую, первую оставляю светиться на табло. Верно ли я понял команду, сколько секунд понадобилось мне, чтобы на нее среагировать, — об этом я пока не знаю. Оценка мне ставится за стеной молча; связь с экзаменаторами односторонняя… Это расслабляет, а расслабляться нельзя.
На табло загорается серия новых цветных сочетаний… Начинается игра в кнопки: я жму на свои, оператор за стеной не забывает делать то же самое. Убыстряется ритм, усложняются тесты… Кто кого? Нет, вопрос ставится иначе. Суть здесь не в соревновании с оператором, она в единоборстве с самим собой. В этой игре и проиграть и выиграть могу только я один: если я выиграю здесь, может быть, мне разрешат продолжить ее в космосе…
На табло появляется несколько цифр. Ровно через 20 секунд — ни раньше и ни позже! — я должен ответить, делятся ли они на три. Оператор в придачу включает за стеной магнитофон, и сурдокамера заполняется чьим-то басом, монотонно бубнящим окрошку из беспорядочно повторяемых различных чисел. Это называется фоном, цель его — помешать мне, сбить, как говорят, с панталыку… А тут еще примешивается какой-то скрежещущий вой…
Впрочем, все это меня уже не касается. Я тикаю про себя, будто метроном: «и-и-и раз, и-и-и два, и-и-и три…» Я делю в уме заданные мне цифры…
Я не имею права заткнуть пальцами уши, чтобы убрать фон, в пытаюсь заткнуть их мысленно…
«…и-и-и восемнадцать, и-и-и девятнадцать, и-и-и двадцать…»
Я нажимаю два раза кнопку: все цифры на три делятся!
И опять я не знаю, что мне поставил экзаменатор: отлично или посредственно, хорошо или кол? Я даже не представляю себе системы оценочных баллов… Зато мне ясно другое: сейчас меня проверяют сразу по четырем параметрам. На способность сосредоточиться, уметь отключиться от окружающей обстановки (фон и помехи), на скорость, с которой я способен шевелить мозгами (делится или не делится), на чувство времени (ответ ровно через двадцать секунд!) и, наконец, успеваю усмехнуться я про себя, на умение раздваиваться (считать секунды и делить цифры приходится одновременно)…