И вот паломник предстал пред ясные очи владыки.

— Скажи мне без утайки, чародей, что ожидает меня в жизни? И горе тебе, если попытаешься меня обмануть! — молвил султан.

— Я сделаю, как ты велишь, высокочтимый, — ответил ясновидец.

И хотя он был молод, взялся за дело умело и истово. Два дня выяснял подробности жизни владыки и всех его близких, две ночи глядел в небеса через диковинные трубы. На третий день молодой предсказатель вновь очутился перед султаном.

— О, сиятельный, — сказал он, — скрепи свое сердце. Тебя ждут тяжелые испытания — ты потеряешь всех своих родственников.

Услышав такое, владыка опечалился. И от расстройства велел отрубить ясновидцу голову. Но, как говорится, трудности не испугали султана. Когда в городе остановился очередной знаменитый пророк, он и его пожелал послушать, опять же предупредив о каре за вранье.

И этот кудесник оказался человеком добросовестным. Несмотря на свой преклонный возраст, он с не меньшим усердием проделал все то, что и печальной памяти его молодой предшественник. А представ в конце концов пред грозным правдолюбцем, молвил так:

— О, великий, высокочтимый, всемилостивейший и всемогущий! Радостную весть должен сообщить я тебе! Ты переживешь всех своих родственников!

И султан возрадовался, одарил предсказателя мешком золота, дал ему охрану в дорогу…

Объяснять смысл этой притчи Вере не понадобилось. С тех пор она следила за тем, чтобы в доме Чудаковых никто не задевал друг друга неосторожным словом, не добавлял «конфликтов по недоразумению» к истинным проблемам. А такие конечно же существовали и в семье Евгения Алексеевича. И главной проблемой, как и во многих других семьях, были дети.

Летом 1938 года сыну исполнилось семнадцать. Как надеялся на это время Евгений Алексеевич! Как ждал, что поступит Саша в МАДИ, или в МАМИ, или в МВТУ! Не случайно ведь и машинки дарил сыну с семимесячного возраста, и управлять «газиком» научил в пятнадцать лет.

Но Саша полюбил автомобиль по-своему. Если для Чудакова-отца он был символом прогресса, сгустком интереснейших технических решений, наконец, дорогостоящей и редкостной игрушкой, то для Чудакова-сына, чуть ли не в автомобиле родившегося и окруженного автомобилями все детские годы, машина стала не более чем средством передвижения. Водить Саша научился великолепно. И ухаживать за машиной, беречь ее отец приучил. А вот увлечь сына усовершенствованием автомобиля, тайнами создания новых машин не удалось.

Не пожелал Чудаков навязывать сыну свою волю. В семье считали, что излишняя опека вредит детям. Поэтому к решению Саши после школы в вуз не поступать, а пойти работать, поискать свою профессию, свое место в жизни отнеслись спокойно. Мать и отец досады не выказывали, эмоции сдерживали.

Вскоре Александра призвали в Красную Армию. Оценив его навыки автомобилиста-практика, определили в автобронетанковые войска. В гараже, во время ремонта машины, случилось несчастье. Упавшая тяжелая деталь серьезно повредила Саше руку. Результат — увольнение в запас.

А Таня? Втайне Евгений Алексеевич и Вера Васильевна, вдохновленные прекрасной игрой актеров МХАТа и Малого театра, куда с ними регулярно ходила и Таня, мечтали, что дочь изберет профессию актрисы или театроведа. Но мечты их не сбылись. Смотреть спектакли Тане нравилось, а играть самой — нисколько. На Николиной Горе устраивались, несмотря на занятость Евгения Алексеевича, семейные вечера «с чаями, вареньями и романсами». Глава семейства с удовольствием брал в руки гитару, тихонько наигрывая, выводил приятным баритоном: «Я вновь пред тобою стою очарован и в ясные очи гляжу…» или «Страстью и негою сердце трепещет…», а глазами искал дочку, надеялся, что вот подхватит, поведет… Но Таня только тихонько подпевала.

Правда, родители заметили, что дочь неплохо рисует и рисовать любит. Но трудно было усмотреть в этом будущую профессию. И волновались Чудаковы, и переживали — девочке уже пятнадцать, а ярких устремлений не заметно.

В то время расцвело массовое физкультурное движение. Все праздники сопровождались спортивными парадами. Молодежь так увлекалась спортом, что и старшие начинали нестерпимо хотеть плавать баттерфляем и «вгонять мяч пушечным ударом с правой в верхний левый угол ворот». Саша и Таня Чудаковы прекрасно бегали, плавали, научились фехтовать, ездить верхом, играть в теннис. Перед теннисом не устоял и их отец, благо один из его друзей, тогда молодой преподаватель МАМИ, а ныне доктор технических паук профессор этого института Борис Семенович Фалькевич, игравший на уровне первого разряда, взялся обучить Евгения Алексеевича. К великой его радости, врачи не возражали, даже сказали, что академику при всех его недомоганиях полезно быть в движении на свежем воздухе. И вот Чудаков в сорок восемь лет начал учиться играть в теннис.

Тем, кто учился этой игре, известно, что такое теннисная стенка. Каким унылым и тягучим занятием кажется взрослому человеку долгое, однообразное «битье стенки мячиком»! Но профессионалы знают другое — без регулярных и интенсивных упражнений у стенки нет хорошего теннисиста. Евгений Алексеевич стал регулярно, два-три раза в неделю, проводить по часу перед теннисной стенкой, ничуть не смущаясь удивленными взглядами тренировавшихся тут же мальчишек и девчонок. Он овладевал теннисом так же, как привык делать все остальное — методично, вдумчиво, увлеченно. И через год-другой уже мог играть довольно сносно. Особенно, если «заводился».

Как-то летом, гуляя в окрестностях Николиной Горы, Чудаков забрел на территорию санатория, в котором отдыхал Микулин. Среди своих коллег Александр Александрович был известен как человек очень спортивный. Теннисом он начал заниматься еще в начале двадцатых годов. Зная, что Чудаков недавно научился играть, Микулин предложил часок-другой «потренировать» его. В интонациях бывшего подчиненного по НАМИ Чудаков уловил снисходительность и — «завелся». После короткой разминки на корте, к удивлению Александра Александровича и собравшихся зрителей, Евгений Алексеевич предложил играть на счет. И выиграл у аса три сета подряд! Потом, правда, пролежал два дня с сердечным приступом, но об этом помалкивал. Зато Микулину не раз в шутку «припоминали», как он Чудакова «тренировал».

Конец тридцатых годов… Актриса Людмила Гурченко вспоминает: «Пели все! И я не помню грустных людей, грустных лиц до войны. Я не помню ни одного немолодого лица. Как будто до войны все были молодыми». Но через оптимизм и веселье просачивалась тревога. Облик надвигающейся со всех сторон войны прорисовывался все яснее.

Испанские события, Халхин-Гол, гитлеровский аншлюс Австрии и Чехословакии, нападение Германии на Польшу, вступление в войну Франции и Англии. Хотя до июня 1941-го оставалось еще почти два года, зловещие предвестия войны обнаруживались почти во всех сферах жизни.

Тому, кто сейчас листает подшивки журналов или газет тех лет, бросается в глаза военная тематика. В журнале «Огонек» за 1938 год — повесть Л. Лагииа «Эпизоды будущей войны», очерк К. Лани «Охотники за тапками»… За два года до этого в журнале «Мотор» появилась статья 10. Клейнермапа о Берлинской автомобильной выставке 1936 года. «Автомобильная промышленность Германии за последние несколько лет превратилась в отрасль военной промышленности», — писал автор.

К концу тридцатых годов гитлеровская Германия имела около 2 миллионов автомобилей, среди которых большую часть составляли шести-семитонные быстроходные грузовики для переброски войск и армейских грузов в условиях военных действий. Более 90 процентов этих машин были приспособлены для работы на дизельном, газовом и других видах дешевых, легкодоступных топлив. Новые модели легковых «мерседесов», «опелей», «фольксвагенов» отличались высокой маневренностью, проходимостью, прочностью, нетребовательностью к горючему — теми качествами, которые важны для штабных автомобилей. Особо широко были представлены среди новых моделей вездеходы и трехоски.

И Чудакову пришлось львиную долю своего времени тратить на разработку военной техники. Вопросов, требующих решения, в этой сфере накопилось более чем достаточпо, начиная с локальных: почему, например, при крутых поворотах у бронемашин и танков ломаются полуоси, и кончая самыми общими: что важнее для танка — быстроходность или проходимость?