Сегодня уже ни для кого не секрет, какие шедевры драматургии выходили из стен чекистских кабинетов. Помните памфлет Юлиана Семенова «Процесс-38», в котором показания на допросах дают живые и мертвые (погибшие на допросах) участники процесса 1938 года? Один из подследственных, Артеменко, пытался урезонить своих недавних коллег:
«Ребята, я ж сам с Феликсом начинал ЧК, оперативную работу знаю, нельзя ж такую ахинею писать: на кой хрен Алексею Ивановичу Рыкову поручать мне следить за машиной Сталина, если он с ним вместе в Кремле живет, каждый день встречается на прогулках, — возьми револьвер да и зашмаляй в лоб; партия б только спасибо сказала».
Над ним только посмеялись. Не сомневаюсь, что и эти два сценария «Самоубийство Есенина» и «Трагическая гибель Айседоры Дункан» тоже писались спецами из ЧК. Ведь в их руках уже была козырная карта: тот есенинский вариант «Послания Демьяну», в котором он, скорее всего уже в Ленинграде, дописал четыре последних строки, каких не было ни в одном другом варианте:
Как остановить распространение по стране стихотворения Есенина, о котором знают уже даже в тюрьмах? Уничтожить списки? Нереально. Проще найти… другого автора. Благо «материала» под рукой хватало. На эту роль «благословили» журналиста Н. Горбачева, баловавшегося стихотворчеством. А озвучить версию должен был уже сидевший в тюрьме за участие в «рабочей оппозиции» Гаврила Ильич Мясников.
А дальше все просто: Горбачев Н.Н. «случайно» знакомится на прогулке с политическим заключенным Мясниковым и тут же доверительно вносит «свои» поправки в имеющийся у Мясникова текст и дописывает последнее четверостишие. Все проделано было настолько убедительно, что у Мясникова не осталось никаких сомнений: перед ним автор нашумевшего «Послания Демьяну». Не оставалось сомнений и у чекистов насчет того, что работа проделана безукоризненно. Вероятно, Мясников тогда же сделал какие-то записи, ведь дали же ему возможность вести переписку с заключенным из другой тюрьмы:
«Моя тюремная почта несмотря на исключительный надзор за мной работала исправно. Настолько исправно, что мои нелегальные пути в переписке с другой тюрьмой, где сидел в это время троцкист Соломон Дворжиц, были более быстры, чем официальная почта, и пакеты администрации одной тюрьмы к администрации другой приходили позднее, чем мои записки».
Знал бы Мясников, что чекисты в его почте были заинтересованы больше, чем он сам, а потому и содействовали, и посылали подконтрольного курьера. Далее следовало устроить Мясникову побег, чтобы имеющиеся у него сведения попали за рубеж. А чтобы опытный журналист Г.И. Мясников не имел малейшей возможности разоблачить журналиста-провокатора, всякое общение между ними сразу было прекращено.
Не в пользу Н.Н. Горбачева говорят следующие факты.
При аресте обыска на его квартире не было. Чекисты не искали черновых вариантов, знали наверняка: их там быть не могло, хотя именно черновики могли все расставить по своим местам и доказать, кто — автор, а кто — провокатор.
Послужной документ Н.Н. Горбачева говорит о том, что это «матерый» большевик, надежный товарищ. Видно, потому и выбран на эту роль: всю жизнь на «командных должностях» (из письма жены). Служил он и в карательных войсках, и тоже не рядовым, а заведующим карательным отделом Саратовского губисполкома. Потому плохо верится, что сей волкодав мог вступиться за поруганного Христа. Таких он сам распинал в чрезвычайке.
Преступление и наказание Н.Н. Горбачева явно не соответствовали друг другу. Единственное заявление — ходатайство жены Евдокии Петровны Горбачевой с просьбой о помиловании от 18 ноября 1926 г. уже не понадобилось. К этому времени журналист уже получил свободу. Решение об освобождении, так же, как и само осуждение, реализовалось без всякой волокиты. Зампред ОГПУ Генрих Ягода в пятницу 5 ноября 1926 г. написал короткое распоряжение: «Т. Шанин, согласуйте с т. Дерибас и прокурором и освободите вовсе». Шеф секретного отдела Дерибас там же внизу наложил свою резолюцию: «Досрочно от наказания освободить». Но и это еще не все.
В тот же день (!) ОСО при Коллегии ОГПУ приняло постановление об освобождении Н.Н. Горбачева. Поразительная забота о заключенном и поразительная согласованность в действиях. Вот так бы заботились о каждом поэте! Автора досрочно освободили, ни минуты лишней не сидел, а других, не авторов, за хранение стихотворения расстреливали. Как объяснить это несоответствие?
Дело чекистов находилось теперь в руках Мясникова. Требовалось немногое: открыть клетку и выпустить пташку. Что и было сделано. И он, «находясь в ссылке в Ереване, в ноябре 1927 года вплавь через реку Араке бежал в Иран, затем в Турцию, потом получил разрешение на въезд во Францию».
Кто-то усомнится, что чекисты сами выпустили врага, дали возможность бежать из ссылки. Мол, такого быть просто не могло! Ну какой он враг? И чем они рисковали? В 1922-м году Николая Николаевича уже высылали из страны по распоряжению Ленина, но Мясников тотчас стал обращаться с просьбой о возвращении. В 1924-м вернуться разрешили, но сразу посадили. Теперь, в 1926 г., именно на Западе ему предстояло помимо своей воли сослужить большевикам большую службу. У чекистов для подобных операций есть такое понятие — использовать вслепую.
Оказавшись за рубежом, он вновь будет проситься на родину, и родина в 1945 г. вновь примет его, примет для того, чтобы в том же году расстрелять: 2 января 1945 г. Мясников получил свидетельство на возвращение в СССР, а 16 ноября был расстрелян.
О трагической судьбе Г.И. Мясникова и его семье можно узнать из Политического дневника 1965–1970 гг. (Амстердам, 1975 г.)
Мясников Гаврила Ильич, 1889 года рождения, уроженец города Чистополя, член РКП(б) с 1905 по 1922 год, исключен из партии как один из организаторов «рабочей оппозиции». Арестовывался органами ВЧК в Перми, затем в 1923 г. в Москве, после чего выслан в Германию. Через шесть месяцев вернулся в СССР. В последующие годы неоднократно подвергался репрессиям, содержался в местах заключения в Москве, Томске, Вятке. Семью Мясникова тоже высылали каждый раз в тот город, где сидел в тюрьме Гаврила Ильич.
Мясников бежал через южную границу и затем обосновался во Франции. Хороший слесарь, он стал работать на одном из заводов (кажется, «Рено»). Семья Мясникова оставалась в Москве. Жена, Дая Григорьевна, имела время от времени известия от мужа. Она посвятила себя воспитанию сыновей. Во время Великой Отечественной войны все три сына были призваны в армию и один за другим погибли на фронте. Первый погиб в ополчении под Москвой, а последний — уже в 1944 году за границей. От горя Дая Григорьевна потеряла рассудок и была помещена в психиатрическую клинику. Через год она вышла из клиники. В 1946 году Дая Григорьевна неожиданно получила официальное уведомление из Бутырской тюрьмы о том, что здесь содержится ее муж Г.И. Мясников и что ему разрешено свидание с женой. Дая Григорьевна была потрясена этим известием. Посоветовавшись с друзьями и знакомыми, только через неделю отправилась она на свиданье к мужу, но в бюро пропусков ей сказали, что она пришла слишком поздно и что муж ее расстрелян. После этого разум несчастной женщины снова помутился, и она опять надолго попала в больницу.
Ну а что же Горбачев? Как его заслуги отмечены чекистами? «Дальнейшая судьба Николая Николаевича мне не известна», — пишет в своей статье Вл. Виноградов. Такой финал вызывает полное недоумение: ну и ну! Можно ли поверить, что чекисты, выпустив на свободу журналиста, подрывавшего устои советской власти в борьбе с православной верой, выпустили его и из поля своего зрения?