К ЧИТАТЕЛЯМ

Впервые мне довелось столкнуться с буржуазным национализмом в годы моего детства на Украине. Шла гражданская война. Простой люд в жестоких схватках с внутренней и внешней контрреволюцией отстаивал с таким трудом добытую в дни Великого Октября свободу. А в то же самое время рядящиеся в тогу «защитников нации» отщепенцы под предлогом борьбы за «самостийную Украину» стремились оторвать её от республики Советов, восстановить на украинской земле прежние порядки, тот отживший социальный строй, который был сметён Октябрьской революцией.

Мне довелось тогда впервые увидеть, как униатские и православные священники напутствовали и благословляли Симона Петлюру и его приспешников присутствовать на молебнах, на которых служители божьи проповедовали националистическую идею «самостийной Украины». В ту пору я многого ещё не мог понять, хотя отчётливо видел, что и Петлюра, и униатские церковники против народа, поднявшегося на борьбу со старым миром.

Антинародная сущность украинского буржуазного национализма и стоявшей за его спиной унии особенно отчётливо проявилась в годы Великой Отечественной войны, когда националисты открыто встали на сторону фашизма, сделались соучастниками кровавых преступлений гитлеровских оккупантов. Такую же предательскую роль сыграла в те годы и униатская церковь, возглавляемая митрополитом Андреем Шептицким.

С первого и до последнего дня войны я был в действующей армии, в её завершающий период являлся членом Государственной комиссии по расследованию злодеяний фашистских захватчиков. И все эти годы я пополнял своё досье материалами, свидетельствующими об альянсе национализма и церкви, ставших верными прислужниками фашизма. Эти материалы легли в основу киносценариев «Иванна» и «До последней минуты», сборников памфлетов «Ночные птицы» и «Формула яда», повести «Кто предал?», моих многочисленных выступлений в периодической печати, вызвавших злобные нападки предателей украинского народа, оказавшихся в послевоенные годы в западных странах. Национализм не сложил оружия. Его сегодняшние главари, делая всё возможное, чтобы обелить себя за прошлое, продолжают и по сей день вынашивать планы отрыва Украины от Союза Советских Социалистических Республик, в составе которого украинский народ впервые обрёл свою самостоятельность и независимость. Предпринимаются попытки возродить унию, ибо в «окатоличивании» украинского населения буржуазные националисты видят путь к «самостийной Украине». Вот почему так важно сегодня напомнить людям о предательской роли националистов и униатских церковников, предъявить им обвинение в преступлениях, которые навсегда останутся на их совести.

Я обвиняю! Я имею на это право — право человека, который вместе со всем народом строил социализм на украинской земле, а затем отстаивал его в тяжелейшие годы Великой Отечественной войны. Право свидетеля чёрных преступлений предателей украинского народа. Право писателя, посвятившего долгие годы своей литературной деятельности разоблачению тех, кто до сих пор продолжает вынашивать планы реставрации капитализма на Украине. Эта книга и есть моё обвинение!

ОТЕЦ СОЙКА И ЕГО ХОЗЯЕВА

В первое утро войны из облаков, нависших над Львовской цитаделью, вынырнули немецкие бомбардировщики. Наполняя воздух рёвом моторов, они шли так низко, что ясно можно было разглядеть чёрные кресты на крыльях. Увидели эти приметы фашистских самолётов и шедшие по Октябрьской улице украинские писатели Степан Тудор и Александр Гаврилюк и польская писательница София Харшевская. И в это же время сверкнуло яркое пламя взрыва…

…Спустя пять лет, тихим июньским вечером 1946 года, группа советских писателей Львова пришла на Лычаковское кладбище, чтобы почтить память двух своих погибших товарищей: Александра Гаврилюка и Степана Тудора. Тело Софии Харшевской так и не было найдено. Быть может, её останки похоронили в какой-нибудь из братских могил первых безымянных жертв фашистских бомбардировок Львова… Собственно говоря, никакой гражданской панихиды в прямом смысле этого слова не было. В тихих разговорах, которые вели между собой друзья погибших, раскрывались живые человеческие черты этих представителей революционной западноукраинской литературы. Мы, не знавшие лично покойных, поняли из воспоминаний товарищей, что Тудор и Гаврилюк обладали прекрасными человеческими качествами, что они внесли большой вклад в литературу.

На книжных прилавках Львова появилась выпущенная издательством «Вільна Україна» книга Александра Гаврилюка «Берёза». На её обложке за чёрной решёткой хищный силуэт белого орла, терзающего лежащего человека. От первой до последней строки своей «Берёза» автобиографична. В этой книге сын крестьянина-бедняка из Полесья Александр Гаврилюк раскрывает перед нами страшный быт Берёзы-Картусской — кровавого застенка буржуазной Польши. До сих пор название «Берёза» является символом полицейского террора, который насаждали в довоенной Польше пилсудчики. Этим словом люди нынешней свободной Польши пользуются как политическим термином, разящим реакционеров, стремящихся реставрировать прошлое.

«…Молодой поэт путешествует. Крепкая цепочка твёрдо охватывает руки. Рядом, на скамье, сидит полицейский с винтовкой на коленях. Окна вагона затянуты сплошной пеленой белого инея. На дворе лютый мороз» — так начинается книжка Александра Гаврилюка, написанная кровью сердца. Волнующая повесть о себе, о своих страданиях и о мучениях целого народа, для устрашения которого фашистский диктатор Пилсудский особым приказом создал в 1934 году Берёзу.

«Идёт поезд, — продолжает Гаврилюк. — Арестованный знает: его везут не заточить, не покарать, не изолировать от мира. Его везут не попросту убить. Нет, его везут сломить. Ему создадут такие условия, в которых его революционная закалка, его благородство, преданность, верность должны раскрошиться, как комок в жерновах, распасться, как пружина в огне. Для этого создана Берёза».

Александр Гаврилюк раскрывает перед читателем весь дьявольский замысел пилсудчиков, поддерживаемый церковниками и претворённый в жизнь в повседневной практике лагеря Берёза-Картусская. Палачи добивались того, чтобы из Берёзы могли выйти люди, изменившие собственным идеалам, отказавшиеся раз и навсегда от революционной борьбы, запуганные и сломленные.

В незабываемые сентябрьские дни 1939 года участники великого освободительного похода Красной Армии, двигаясь к Бугу, попутно распахнули и ворота Берёзы. В те дни мы видели на дорогах западной

Белоруссии и в пышных хоромах замка князей Браницких в Белостоке, где готовились акты Народного собрания, немало последних узников Берёзы, освобождённых советскими людьми. Внешне они напоминали выходцев с того света, но в их глазах был неугасимый огонь жизни, непокорённости и гордости, — тюремщики Берёзы не смогли задушить в них чувства революционного долга. С таким огнём в глазах и огромной жаждой работать для своего освобождённого народа появился во Львове и Александр Гаврилюк.

Перед самой войной он опубликовал в Киеве сборник новых стихов, а в нём поэму «Песня Берёзы». Весной 1941 года польские революционные писатели во Львове опубликовали в «Альманахе Литерацком» отрывок из повести Гаврилюка под названием «Конец Берёзы». Целиком повесть пришла к читателю лишь в наши дни, и, как всякое произведение, выстраданное автором, написанное кровью сердца, нисколько не устарела. Сегодня память человеческая хранит страшные картины быта Освенцима, Майданека, Треблинки, Бухенвальда и многих других застенков гитлеровской Германии, созданных фашистскими убийцами для поддержания их режима и удушения всякого стремления к свободе. Но всё то ужасное и незабываемое, что знаем мы о фашизме в действии, нисколько не ослабляет сегодня силы воздействия книги «Берёза». Невольно мы обращаем мысли к тридцатым годам, видим, как прорастали семена фашизма. К сожалению, ещё не все произведения Гаврилюка известны широкому советскому читателю, например «Поэма о петле» — гневное обличение капитализма.